Счастье по наследству

Пройдя через внутренний дворик, наполненный прохладой, Леонора вывела меня к открытому бассейну. Прямоугольная лазурная чаша, переливалась в закатном солнце всеми оттенками синего и зелёного. После дня, проведённого в дороге, так здорово было бы окунуться, но я даже не подумала привезти с собой купальник. Всё равно я здесь ненадолго.

По периметру бассейна то тут, то там были расставлены широкие мягкие шезлонги. В одном из них в тени широкого зонта в облаке голубой органзы лежала моя сестра.

Завидев меня, Николь широко заулыбалась и энергично замахала руками, правда, не поднимая их высоко.

— Эмма! Наконец-то!

Я тоже улыбнулась, хотя раньше подобной радости от встречи со мной я за сестрой не замечала.

— Привет.

В нерешительности я затопталась на месте, оглядываясь по сторонам.

— Здесь красиво.

— Ага, — согласилась Николь. — Иди ко мне. Хочешь холодного лимонада?

— Да. Было бы здорово, — я направилась к сестре, попутно отмечая, как аккуратно Николь поворачивается и тянет руку к небольшому столику, заставленному стаканами.

— У меня здесь целый графин. Леонора делает очень вкусный домашний лимонад.

— Здорово.

— Возьми чистый стакан.

— Спасибо.

Присев на край соседнего шезлонга, я взяла со стола красивый хрустальный графин, заполненный льдом и светло-лимонной водой с добавлением мятных листочков.

Наполнив стакан и сделав пару глотков, я довольно зажмурилась.

— Вкусно!

— А то! Эта женщина иногда бесит меня до невозможности. Но лимонад у неё действительно божественен.

— Странно. Она сказала, что она твоя сиделка.

— Ну, фактически, так и есть.

— Ты чем-то болеешь?

Николь криво усмехнулась.

— Маленькая глупая Эмма. Неужели, ничего не замечаешь?

Я повнимательнее присмотрелась к сестре.

Николь, как всегда, выглядела великолепно. Ровная алебастровая кожа, лучистые глаза в обрамлении тёмных ресниц. Волосы от природы светло-русые она осветляла до платинового оттенка, и сейчас из-под широкополой шляпы знакомые серебряные пряди, обрамляя лицо, картинными локонами ложились на обтянутую голубой органзой грудь.

Под туникой просматривался белый закрытый купальник. Возможно, из-за него грудь сестры казалась немного больше. Да и вообще, если приглядеться, было заметно, что Николь поправилась. Что, кстати, ей очень шло.

— Ну что, Шерлок. Каков вердикт?

Я не знала, принято ли говорить об этом профессиональной модели, не грозясь вызвать истерику, и на мгновение замялась. Этого хватило, чтобы Николь закатила глаза и, спустив ноги, аккуратно встала с шезлонга.

— Да уж. А я всегда считала тебя наблюдательной, — заметила она с ехидцей в голосе. — Недалеко ты ушла от нашей матери. Та тоже не сразу поняла, что к чему.

По инерции я поднялась следом, не сводя изумлённого взгляда с живота сестры.

Большого беременного живота сестры.

Своего будущего ребёнка Николь не любила. Так бывает. Любой женщине уготовано стать матерью, но не каждая ею становится. И дело вовсе не в физиологии. Хотя, по большей части, в ней же: к ребёнку относятся, как к захватчику, оккупировавшему тело, как к вирусу, который привносит в жизнь множество неудобств, и роды воспринимаются как выздоровление.

Уверена, в мире немало женщин, у которых либо полностью отсутствует, либо совершенно не развит материнский инстинкт. Что далеко ходить: одна из них — моя мать. Вот только если Николь получила от неё иммунитет против материнской любви, то я — нет. К сожалению, в этом мне пришлось убедиться на собственном печальном опыте. Так что сейчас, глядя на цветущую беременную Николь, я страшно страдала.

По статистике, с моим диагнозом шанс сохранить беременность в первом триместре составляет от сорока до семидесяти процентов, во втором — девяносто-девяносто пять. К сожалению, мы с моей маленькой девочкой в них не попали. Я потеряла ребёнка на четвёртом месяце из-за врождённой аномалии — наличия внутриматочной перегородки, диагностировать которую смогли на первом же УЗИ. Врачи предупреждали о возможных осложнениях, о патологиях, с которыми будет протекать моя беременность, но я настолько сильно хотела этого ребёнка, что в плохой исход совершенно не верилось.

Послушнее меня беременной свет не видывал. Я выполняла все предписания, проходила все обследования, пила все лекарства. Только положительные эмоции, только полезные продукты, только установленный распорядок дня и свежий воздух. И никаких стрессовых ситуаций.

В колледже всё было хорошо. Всё же осознанный выбор профессии сделал своё дело, и, в отличие от большинства студентов, учиться мне нравилось. С подносом в пабе я больше не бегала, тяжести не поднимала, спать ложилась вовремя.

Последняя стрессовая ситуация для меня — это разговор с Эриком, где я сначала восторженно объявила, что он скоро станет отцом, потом узнала, что в его планы это не входит, потому что дети у него уже есть — двое, мальчик и девочка — и мой ребёнок для него станет абсолютно лишним. Как и для его жены — милой женщины по имени Синди. А ещё он, Эрик, никогда и ничего мне не обещал, я сама надумала там себе чего-то, но он понимает, что это от неопытности, и зла не держит. Так что мне лучше всё взвесить, подумать о своём будущем и принять правильное решение, тем более что срок ещё небольшой. И обязательно подать в суд на производителей противозачаточных таблеток.

Теперь я понимаю, что дело действительно в опыте. Опытная женщина сразу бы начала задаваться вопросами. Почему любовник ото всех её прячет? Почему их встречи держатся в секрете и напоминают операции спецслужб? Гостиничные номера, съёмные квартиры, еда на вынос, выходные, проведённые в одиночестве. Влюблённая же девушка боится показаться навязчивой, соглашается держать отношения в тайне из необоснованного страха разрушить тот хрупкий мир, что создал вокруг неё её возлюбленный.

— Мне никто не нужен кроме тебя, детка.

От этих слов я млела и переставала задавать вопросы, почему мы никогда не выходим вместе, и почему Эрик не знакомит меня со своими друзьями. К себе домой он меня тоже не приглашал и всякий раз по тем или иным причинам отказывался от моего приглашения. Лишь однажды я почти обманом заманила его к себе, но это был очень короткий визит перед редким походом в кино, и все пять минут, пока я переодевалась, Эрик прождал в прихожей.

Да, я была глупой, но на время беременности запретила себя за это корить.

Звонок Фло в тот день, когда Эрик ушёл из моей жизни, стал первым правильным поступком за последнее время. Фактически, я бросила подругу, полностью растворившись в лживом куске говна, который делал недовольную мину всякий раз, когда видел её имя на экране моего телефона. К чести Фло, она ни разу не выказала недовольство, когда я переносила или отменяла наши встречи, не перезванивала или вовсе не брала трубку. Нам было по восемнадцать, но в этой ситуации Флоренс оказалась старше меня и мудрее, самоустранившись, как только я попыталась наладить личную жизнь. Правда, даже она не рассчитывала, что с первой же попытки я отхвачу такой вот анти-приз.