Счастливая жизнь для осиротевших носочков

– Я же дала слово, что все верну. К тому же я получила гонорар за свой будущий альбом.

На несколько мгновений я потеряла дар речи.

– Много?

– Да, даже слишком.

Я вдруг поняла, что за все три дня, которые мы провели вместе, Скарлетт ни разу не упомянула о том, что происходит в ее жизни. А я была так сосредоточена на своем горе, что ни о чем не спросила.

– На каком этапе находится альбом? Ты ничего не рассказывала!

– Технически альбом закончен, но я решила добавить в него песню, которую написала в самолете. Я предупредила Origin Records, что запишу ее, когда вернусь. Я бы хотела, чтобы она стала синглом.

– Ты говоришь о той песне, которую написала для меня?

Я почувствовала себя ужасно польщенной. Это как если бы ты посвятил мне фильм, Брюс, что, скорее всего, никогда не произойдет, но помечтать же можно?

– Да, если ты не против… Я написала эту песню специально для тебя, и…

– Нет, конечно не против, наоборот. Я очень тронута. Как ты ее назовешь?

– «Сестры», – ответила Скарлетт.

* * *

Спустя несколько недель я звоню в домофон квартиры Джереми и думаю о том, что все чаще нарушаю правила. Я раз за разом совершаю оплошности, они вне моего контроля. У меня такое чувство, будто я ступаю по замерзшему озеру, зная, что лед слишком тонкий и что он в любой момент может проломиться подо мной. Но я все равно двигаюсь вперед, после каждого шага повторяя себе: «Видишь, пока все хорошо». И делаю еще один шаг. Внутренний голос тем временем орет во все горло: «У каждого шага, каждого действия есть последствия! Как ты могла забыть об этом после того, что произошло?!»

Я написала Джереми поздно вечером. От Виктуар я знала, что Зои сегодня не с ним. Это не первое отступление от «правила четверга». После того субботнего вечера, который перешел в вечер воскресенья, мы стали встречаться чаще. Провели вместе солнечные выходные. В одиннадцать лет я, обожавшая Париж, могла только мечтать о такой культурной программе: велопрогулка по набережной Сены, пикник в Люксембургском саду, романтический ужин в Латинском квартале с видом на Пантеон… Джереми, добродушно посмеиваясь над восторгом, который вызывали у меня эти «туристические местечки», взял меня за руку и повел на вершину Монмартра. Он даже опустился на одно колено и преподнес мне брелок с маленькой пластиковой Эйфелевой башней, да так торжественно, словно это обручальное кольцо. Его выдали смеющиеся глаза. Я разразилась таким хохотом, что прохожие с улыбкой оглядывались на нас.

Одни из лучших выходных, которые у меня когда-либо были. Короче говоря, катастрофа.

Когда в воскресенье вечером Джереми подвозил меня домой, я чуть было не призналась ему во всем, поэтому следующие десять дней предпочла с ним не встречаться. Меня напугала близость, которую Джереми сумел выстроить между нами. В конце концов я сдалась, поскольку вместе с одиночеством ко мне возвращались тоска и бессонница.

Первоначальный план со встречами раз две недели становится все более хрупким барьером на пути к реальности наших с Джереми отношений. С тех пор, как мы начали встречаться, мне больше не нужно снотворное. Когда мне трудно заснуть, я перечитываю его сообщения. Они меня успокаивают. Неразговорчивый Джереми, вопреки всему, каким-то образом пробрался сквозь мою колючую проволоку. Поэтому я заглушаю внутренний голос, который твердит о том, что я ступаю по тонкому льду, и советует не привыкать к опасной близости.

Дверь в квартиру открыта, внутри горит свет, но меня никто не встречает. Слышу голоса, иду на них. В коридоре витает запах плавленого сыра. Захожу на кухню и вижу Зои, которая сидит перед дымящейся запеканкой из макарон, прижимая к груди плюшевого ослика. Невольно делаю шаг назад. Стол накрыт на троих. Я этого совсем не ожидала.

– Fuck, Алиса, – говорит Зои, завидев меня.

– Привет, Зои.

Подходит Джереми. Он хочет поцеловать меня в губы, но я отворачиваюсь и целую его в щеку. Меня раздирают противоречивые чувства: ощущение, что я попала в ловушку, и умиление от этой простой семейной сцены. Машинально выключаю радио.

– Алиса, у меня к тебе вопрос, – говорит Зои. – Если ты американка, то почему говоришь по-французски?

– Потому что я наполовину американка, наполовину француженка, – едва слышно отвечаю я, осторожно садясь на краешек табурета.

– Совсем как Эльза, Снежная королева! Она тоже американка.

– Я уже объяснил тебе, – говорит Джереми, ставя на стол свою порцию, – что Снежная королева не американка. Действие оригинальной сказки происходит в Дании.

– Ничего не знаю, – надувается Зои, – я хочу, чтобы Эльза была американкой.

Джереми улыбается и кладет на тарелку кусок запеканки. Несмотря на растущий дискомфорт, при виде расплавленного тянущегося сыра и соуса бешамеля у меня текут слюнки. К тому же в глубине души мне нравится атмосфера, которая здесь царит. Макароны с сыром, маленькая девочка в пижаме… Маленькая девочка, которая, кажется, ни капельки не смущена моим присутствием, продолжает расспросы:

– Ты любишь бургеры?

– Да.

– А кока-колу?

– Да.

– А Дональда Трампа?

– Нет.

Зои шумно дует на свою полную запеканки ложку, потом засовывает ее в рот, умудряясь измазать нос сыром.

– А Дональда Дака? – вдруг кричит она с набитым ртом. – Я люблю Дональда Дака, потому что он славный, и не люблю Дональда Трампа, потому что Дональд Трамп – нехорошая утка!

Беру тарелку с запеканкой, которую протягивает мне Джереми, и не могу удержаться от смеха:

– Ты права. Я тоже люблю Дональда Дака. – Ловлю на себе задумчивый взгляд Джереми и спрашиваю:

– Почему ты так смотришь на меня?

– Просто, – мягко отвечает он. – Смейся чаще. Смех тебе к лицу.

От его слов у меня замирает сердце, и я, смутившись, заставляю лицо принять нейтральное выражение. Зои болтает на протяжении всего ужина, то и дело вовлекая в беседу своего плюшевого ослика. Время от времени я встречаюсь взглядом с Джереми, который улыбается поверх запеканки из макарон. После еды он убирает со стола и укладывает Зои спать.

Я тем временем сажусь на диван в гостиной. Слышу, как Джереми читает сказку, как Зои задает вопросы, а он отвечает. С дочерью он другой – больше улыбается, громче смеется. Опускаю голову на руки. Спокойствие, которое я испытываю рядом с Джереми, – ужасная ошибка. С ней придется покончить.

Джереми возвращается с баночками диетической колы и лимонада, который передает мне, и садится рядом. Подумать только: он заморочился и купил этот лимонад с лаймом, который есть далеко не во всех супермаркетах, потому что знает, как я его люблю. Эта внимательность Джереми к деталям, причем отнюдь не демонстративная, трогает меня так же сильно, как и пугает.

– Тебе следовало сказать, что ты сегодня с дочкой…

– Это ее неделя, и ты сама предложила встретиться…

– Виктуар упомянула, что Зои у матери.

Джереми приподнимает бровь, подносит баночку к губам и делает глоток. Повисает тяжелое молчание.

– Чего ты на самом деле хочешь? – наконец спрашивает он.

– Я хочу, чтобы мы придерживались правил, которые сами же установили.

– Правил, которые ты установила, – поправляет Джереми.

– А ты согласился. Никаких серьезных отношений, никакой совместной жизни, никаких ссор и громких признаний в любви под дождем. Помнишь?

Джереми пожимает плечами, и на покрытой щетиной щеке раздраженно дергается мышца. Через мгновение он встает, подходит к стоящему рядом с музыкальным проигрывателем мини-бару, в котором хранятся крепкие спиртные напитки. Достает бутылку виски и наливает себе стакан. Джереми никогда не употреблял алкоголь в моем присутствии. Это еще одна из мелочей типа покупки черничного джема или выключения музыки до моего прихода, которые заставляют меня чувствовать себя в безопасности рядом с ним. Джереми отпивает глоток, смотрит на янтарную жидкость и издает невеселый смешок.