Счастливая жизнь для осиротевших носочков

– А потом все эти мелкие детали… тот странный разговор с Реда об удалении татуировок, то, что ты не хочешь слушать музыку, то, что такая неглупая девушка путается в градусах Цельсия и Фаренгейта, хотя якобы жила в Лондоне…

А потом он наконец повторяет простую и, казалось бы, безобидную фразу, которая несколькими минутами ранее заставила меня похолодеть и которая вот-вот разрушит все барьеры, так тщательно выстраиваемые на протяжении последних пяти лет, разрушит тщательно уложенные слои лжи. И в тот момент, когда я пытаюсь понять, где и когда произошел взмах крыльев бабочки, из-за которого рухнул мой мир, лед у меня под ногами проваливается, и я падаю в бездонную пропасть реальности.

– Но я бы и так все понял, когда ты впервые осталась у меня на ночь. Я уже говорил: ты поешь в душе, Скарлетт.

Дневник Алисы

Лондон, 15 мая 2012 года

Вот и все, Брюс. Скарлетт улетела. Я провожала ее и только что вернулась из аэропорта Хитроу, расстроенная и подавленная. Перед тем как мы расстались возле пункта паспортного контроля, я дала ей небольшой, наспех упакованный сверток.

– У меня для тебя подарок.

Развернув сверток, Скарлетт вытащила из него браслет с тремя маленькими подвесками. Один был в виде рыбки, другой – лодки, а третий – крошечного маяка. Ужасный китч, чего душой кривить. Я купила этот браслет позавчера на рынке. Он напомнил мне о Квинстауне.

– Вот станешь суперзвездой, будешь смотреть на этот браслет и вспоминать наше детство.

– Он довольно миленький, – солгала Скарлетт.

Я рассмеялась.

– Думаешь, за все то время, которое мы провели вместе, я не научилась распознавать твою ложь?

Скарлетт тоже рассмеялась и надела браслет на запястье, где ее покрытую татуировками кожу уже украшало бесчисленное множество браслетов.

– Теперь с тобой всегда будет частичка меня. Помни об этом, если когда-нибудь тебе станет грустно или одиноко.

Скарлетт крепко обняла меня.

– Спасибо, Алиса, – прошептала она, – это прекрасный подарок.

Чтобы скрыть слезы, я спрятала лицо в ее волосах – платиновых с розовыми прядками. В детстве они пахли ромашкой. И я вдруг подумала, что когда Скарлетт станет знаменитой, я буду единственным человеком в мире, знающим эту подробность.

– Он страшный, знаю, – с улыбкой продолжила я. – Разрешаю носить его только тогда, когда будешь скучать по мне.

– Тогда мне придется носить его постоянно, потому что я скучаю по тебе все время, – призналась Скарлетт и одарила меня своей согревающей улыбкой, редкой и яркой, как луч солнца в декабре. Улыбкой, которая досталась Скарлетт от отца и которую мама ей так и не простила. На короткое время эта улыбка осветила помещение аэропорта, но потом Скарлетт скрылась на вершине эскалатора, чтобы улететь на другую сторону Атлантики и записать песню обо мне. Мы не увидимся до Рождества, то есть больше чем полгода… Скарлетт подумывает приехать к нам в Лондон с мамой. И кто знает, Брюс, может, когда я увижу свою младшую сестренку в следующий раз, она будет рок-звездой. Было бы забавно, правда?

* * *

Я больше не дрожу и не плачу. Джереми по прежнему держит меня, я отцепляю от себя его руки и делаю шаг назад. Он что-то говорит, но я не слышу. Мы смотрим друг на друга несколько секунд, которые кажутся мне вечностью. Я могла бы все отрицать. Могла бы притвориться, что не понимаю, о чем он. Но уже слишком поздно. Молча иду в коридор и надеваю плащ.

– Ты куда?

Застегиваю молнию. Пальцы подрагивают, но совсем незаметно. Я все еще нахожусь в шоке. Паническая атака наступит через несколько минут, когда осознание произошедшего уляжется в мозгу. А может, и не наступит. Может, правда не так страшна, как постоянная ложь. Я еще никогда не мыслила так ясно.

– Я ухожу, – просто отвечаю я.

– Ты не думаешь, что нам стоит поговорить?

– Нет.

– Послушай, я…

– Мы договорились, что эти отношения закончатся, как только один из нас этого захочет. Без каких-либо объяснений. Так вот: я больше не хочу тебя видеть, – перебиваю холодным, бесстрастным голосом и, чтобы довести мысль до конца, смотрю Джереми прямо в глаза и добавляю: – Никогда.

Я вижу, что причиняю ему боль. При других обстоятельствах мне и самой было бы больно, но как ни странно, сейчас я ничего не чувствую. Только чудовищный, всепоглощающий холод. Мне хочется остаться, но я все равно открываю дверь. Думаю, мою тайну можно было бы доверить кому-то верному и надежному, кому-то вроде Джереми… Но он снова произносит это имя. Имя, которое я не хотела больше слышать никогда в жизни. Мое имя. Мое настоящее имя. И мое сердце разлетается на тысячу ледяных осколков. Алиса словно умирает во второй раз. Из-за меня. Ухожу, не оглядываясь. Я знаю, что Джереми за мной не пойдет. Он не может оставить Зои одну в квартире. Можно даже не бежать по лестнице. Я просто игнорирую его голос, эхом отдающийся от стен. Никакой тебе погони, никакого бурного примирения под дождем. Страница истории переворачивается. Снова.

На улице льет как из ведра. Стук капель по асфальту заглушает шум города. Думаю: сейчас у меня начнется паническая атака, а я на улице и совсем одна. Ничего страшного. Наверняка кто-нибудь из прохожих вызовет «Скорую», если дела будут совсем плохи. Или я перестану дышать. Не худший из возможных выходов.

Но паническая атака не начинается. Я стою под дождем и жду, когда мне станет плохо, но… Ничего. Тогда я иду в сторону дома, не обращая внимания на дождь, стекающий за шиворот. Чувствую, как телефон у меня в сумочке несколько раз вибрирует. Наверное, это Джереми. Джереми, которого я больше никогда не увижу. При этой мысли к горлу подкатывает ком.

Где-то между набережной канала Сен-Мартен и станцией метро «Бон-Нувель» мне приходится остановиться. Какой-то мужчина играет на гитаре, спрятавшись от дождя в нише стены. Видимо, Вселенная решила поиздеваться надо мной за то, что я никогда не играла по ее правилам. Подобно воздымающемуся к небу псалму, к сводам аркады поднимается мягкая и грустная мелодия, каждую ноту которой я знаю наизусть. «Wonderwall» группы «Оазис». Замираю как вкопанная. Губы машинально шепчут знакомые слова, произносить которые так же естественно, как дышать.

Гитаристу на вид около пятидесяти, он поворачивается ко мне и, не переставая играть, улыбается из своей бороды цвета соли с перцем, в которой больше соли, чем перца.

Кое-что происходит. Кое-что, чего не случалось со мной годами. Ритмичный стук капель по лужам, гул машин, случайные гудки клаксонов, шаги спешащих прохожих по мокрой мостовой – все эти звуки оживают и сливаются в оркестр. Меня обволакивает музыка, та музыка, которую я слышала раньше, та музыка, которая исчезла 22 декабря 2012 года, когда моя старшая сестра, моя Алиса, половинка моей души, оставила меня совсем одну в этом черно-белом мире.

Остаюсь до конца песни. Закончив, мужчина укладывает гитару в футляр, а я тем временем роюсь в сумочке. У меня в бумажнике только купюра в пятьдесят евро. Отдаю ее. Мужчина смотрит на меня во все глаза, слишком ошарашенный, чтобы поблагодарить.

– Спасибо, – говорю я, машинально тянусь к запястью и просовываю пальцы под плащ, пытаясь нащупать браслет.

Ничего. Закатываю рукав плаща, потом – рукав свитера. Ничего. Словно обезумев, сбрасываю плащ и снимаю свитер. Раз двадцать ощупываю запястье, дрожащими руками выворачиваю одежду, не обращая внимания на дождь, который пропитывает тонкую ткань блузки. Оглядываюсь вокруг, как наркоманка в поисках шприца. Ничего. Браслет упал. Когда? Не знаю. Я не снимала этот браслет с того дня, как Алиса подарила мне его в аэропорту на память о пребывании в Лондоне. Не знаю, сколько времени я так стою – промокшая до нитки, ошарашенно глядя на свое голое запястье, освещенное мерцающим светом уличного фонаря. Это какой-то знак? Знак, что Алиса оставила меня навсегда? Что я так долго ее предавала и теперь она меня не простит? Что теперь я по-настоящему одна? А потом на меня обрушивается реальность. Преимущество моего разоблачения – можно больше не прятаться. Больше не нужно соблюдать никаких правил, не нужно быть кем-то другим. Наконец я снова могу стать собой.