Счастливая жизнь для осиротевших носочков

– Привет, малыш.

Мой голос звучит хрипло. Протягиваю руку и беру первую попавшуюся коробочку с таблетками. Она пуста. Принимаюсь шарить рукой по тумбочке и опрокидываю пластиковые флакончики, они падают и катятся по полу. Раздосадованная, вылезаю из-под одеяла и собираю со стола и пола все упавшие флакончики. Переворачиваю их один за другим и с тревогой понимаю, что все пусты. Потом на четвереньках ощупываю ковер, надеясь, что хотя одна таблетка закатилась под кровать. Ничего. Хватаю бутылку водки, но она тоже пуста. Медленно сажусь на кровать, выстраиваю флакончики на тумбочке в аккуратный ряд и наконец оглядываюсь вокруг – впервые с тех пор, как проснулась. Повсюду валяются бутылки, под шкаф закатилась недоеденная банка равиоли, от которой на ковре остался кровавый след томатного соуса, один из двух прикроватных светильников валяется на полу с оторванным абажуром. Хаос. Но эта картина не вызывает у меня никаких чувств. Она мне хорошо знакома. Я вернулась на пять лет назад. Я поклялась себе, что этого больше не случится. Обещала Алисе, что брошу пить. Черт, я слишком трезва для всего этого. Встаю. Аптечка выпотрошена, все содержимое свалено в ванну. Из лекарств осталась только упаковка таблеток от головной боли. Ценой нечеловеческих усилий направляюсь на кухню, открываю морозильник. Тоже пусто. Растерянно смотрю на дно морозильной камеры.

Вздрагиваю, услышав рядом мяуканье. Дэвид хрустит сухим кормом – по кафельному полу лежит распоротый пакет. К счастью, несмотря на беспамятство, я не забыла накормить единственное живое существо, на которое всегда могу рассчитывать.

Дэвид недовольно шипит, но позволяет взять себя на руки. Наливаю ему мисочку молока и мисочку воды. Вырвавшись из моих объятий, Дэвид начинает жадно лакать.

Сколько времени прошло? Дотрагиваюсь до лба. По нему струится пот, но мне, как ни странно, холодно. Руки трясутся. Смотрю поверх столешницы и вижу Феникса, который валяется на диване. На столике стоят две пустые бутылки водки. Тру глаза. Такое ощущение, словно нейроны прокатились в барабане стиралки. Голова болит так сильно, что не могу думать. Почему у меня не было панической атаки? Как и проблем с дыханием…

Потом раздается стук в дверь. По лестничной площадке эхом разносятся голоса. Смутно припоминаю, что кто-то уже стучал в дверь, настойчиво звал меня, потом снова стучал… Это могло быть как вчера, так и две недели назад. Понятия не имею. Я не открывала. Слышу, как незваные посетители возятся с замком, и вздыхаю. Они собираются зайти внутрь. И тут мне в голову приходит абсурдная мысль, похожая на мимолетную вспышку молнии, на мгновение осветившую темную комнату.

А вдруг это Алиса?

Наверное, я все еще пьяна. Несмотря на это, нетвердой походкой направляюсь к входной двери. Вздрагиваю, наткнувшись взглядом на свое отражение в зеркале. Я помню, что красилась, обводила черным глаза – совсем как раньше… Под правым глазом макияж потек. Наклоняю голову набок, удивляясь, что не чувствую ни отвращения, ни гнева, а наоборот – облегчение, какое испытываешь при виде старого друга, о котором давно не было вестей. Из подъезда снова доносится шум. Рывком открываю дверь, и слесарь, который стоял за ней на коленях, чуть не падает к моим ногам. Вижу ангела. Раз так, то я действительно умерла. Потом понимаю, что если бы умерла, то попала бы в ад, а там ангелов не предусмотрено. С другой стороны, встретить в аду слесаря тоже маловероятно.

Тишина. Анджела, одетая в голубое платье и сандалии ему под цвет, выглядит невероятно элегантно. Она приоткрывает рот и смотрит на меня со смесью облегчения и изумления. Потом, опомнившись, решительно обходит слесаря, который по-прежнему стоит на коленях, и заключает меня в объятия.

– Как же ты меня напугала, Алиса, – шепчет она.

Я реагирую не сразу, но стоит мне положить голову Анджеле на плечо и закрыть глаза, как меня успокаивает ее знакомый запах ванили с терпкими нотами цитрусовых. Понятия не имею, как долго мы на лестничной площадке стоим, обнявшись, – похоже, передоз коктейлями «транквилизаторы-водка» приводит к дезориентации во времени. В реальность нас возвращает покашливание.

– Извините, – по-английски говорит Анджела теплым властным голосом, обращаясь к слесарю. – Я вам заплачу.

Одной рукой волоча за собой чемодан на колесиках, а другой подталкивая меня под спину, Анджела заходит в квартиру, достает бумажник и протягивает мужчине несколько купюр, после чего захлопывает дверь.

Потом кладет холодную руку мне на лоб, хмурит густые брови. Большие карие глаза наполняются беспокойством.

– У тебя жар, – отмечает Анджела и уверенным шагом пересекает гостиную.

Иду следом, боясь, что она вот-вот исчезнет. На пороге спальни она замирает, и мне становится стыдно за валяющиеся на полу бутылки водки, за беспорядок и грязь, которые там царят.

– Вижу, ты успешно борешься с манией чистоты и порядка, – констатирует Анджела с невозмутимым видом. Потом едва слышно вздыхает. – Ладно, будем разбираться с проблемами в порядке живой очереди.

С этими словами она идет в уборную. Слышу звук открываемых и закрываемых шкафчиков и бегущей в воды. Через несколько минут она возвращается и протягивает мне стакан и таблетку от головы. Послушно проглатываю, после чего Анджела отводит меня в уборную.

– Я приготовила тебе ванну. Можешь не благодарить. Я сделала это ради себя, потому что ты благоухаешь так, словно живешь без водопровода.

Она уходит, оставляя мне необходимое уединение. Стягиваю майку. Она вся мокрая от пота. Бросаю джинсы на пол. Меня знобит. Ныряю в горячую воду, куда Анджела, судя по всему, вылила полбутылочки пены для ванны, и закрываю глаза. От тепла ноющие мышцы немного расслабляются. Слышу, как за дверью Анджела разговаривает по телефону и ходит по комнате.

Через некоторое время она дважды стучит в дверь.

– Можно войти?

В ушах у нее наушники. Продолжая говорить по телефону, она кладет на раковину чистое полотенце, которое нашла в шкафу в спальне.

– Эбби передает привет, – прежде чем выйти, бросает она как бы между делом, словно в происходящем нет ничего странного.

Сижу в ванне, пока не остывает вода, потом закутываюсь в халат и направляюсь в спальню. Там больше нет ни трупов бутылок, ни флаконов от таблеток, ни открытых банок… Анджела сменила постельное белье, приготовила мне пижаму и, надев мои резиновые перчатки для мытья посуды, теперь стоит на коленях в своем прекрасном платье и энергично оттирает от ковра бурое пятно, оставшееся от томатного соуса. Дэвид с интересом наблюдает за ней. Он всегда обожал Анджелу. Опять же, Анджелу все обожают.

– Голодна? – спрашивает она. – Когда ты ела в последний раз?

Качаю головой.

– Честно говоря, не знаю.

– Хорошо. Иди в кровать. Я принесу тебе что-нибудь поесть.

Переодевшись в пижаму, забираюсь под одеяло, которые приятно пахнет стиральным порошком. Укладываюсь так, чтобы перед глазами снова оказался квадрат ясного голубого неба. Замечаю, что оно потемнело. Видимо, наступили сумерки. По прошествии получаса Анджела возвращается и кладет передо мной бумажный сверток. Смотрю на него, разинув рот.

– Ты что, сходила ради меня в «Макдоналдс»?

– Да, у меня сложилось впечатление, что веганским супом твое похмелье не вылечить. Но если ты когда-нибудь скажешь Эбби, что я была в «Макдоналдсе», тебе не жить.

Впервые за долгое время нахожу в себе силы улыбнуться. Потом достаю из свертка биг-мак, понимаю, что умираю с голоду, и проглатываю сначала бургер, а потом и картофель фри до последней крошки. После этого Анджела собирает упаковку и уходит, чтобы выбросить ее в мусорное ведро. Я тем временем открываю мансардное окно над головой – проветрить комнату.

Вернувшись, Анджела садится на краешек кровати и принимается гладить меня по волосам.

– Постарайся поспать, – вздыхает она, – завтра мы пойдем к врачу.

– Можешь остаться?

– Да, я никуда не уйду.

– Откуда ты узнала?

– Твой парень, Джереми, позвонил Саранье, а Саранья в свою очередь позвонила мне. От тебя две недели не было вестей, поэтому я запаниковала и вылетела первым же самолетом.

Двухнедельный блэкаут… Это рок-н-ролл, детка.

– Можешь принести Феникса?