Счастливая жизнь для осиротевших носочков
Шрифт:
– Знаешь, может, поначалу меня и устраивали отношения без обязательств и привязанностей, отношения, которые не будут влиять на мою жизнь или жизнь моей дочери… Но теперь все изменилось. Я скажу тебе, что я хочу: я хочу большего. Я хочу, чтобы ты присутствовала в моей жизни каждый день. Чтобы все было по-настоящему. Хочу засыпать и просыпаться рядом с тобой, хочу, чтобы вы с Зои общались и чтобы мы проводили вместе уик-энды, хочу, чтобы ты ворчала на меня за то, что я не вынес мусор или забыл половину вещей из списка покупок, хочу, чтобы мы проводили воскресенья за просмотром глупых сериалов… Вот чего я хочу.
Он злится; взгляд у него такой же пронзительный и холодный, как в нашу первую встречу.
– Ты меня не знаешь… Ты совсем не знаешь меня настоящую…
Джереми с внезапным раздражением пожимает плечами.
– Я знаю, что ты не любишь авторское кино, морепродукты и разговоры о своем детстве. Знаю, что ты мерзнешь при температуре ниже двадцати градусов. Знаю, что ты поешь в душе, спишь на животе и похрапываешь, когда устаешь. Знаю, что за стеной, которой ты отгородилась от других, ты чувствительна и великодушна. Ты часами учишь английскому Реда, хотя хуже ученика и представить нельзя. Ты принимаешь Виктуар такой, какая она есть, никогда не используя ее откровенность против нее. Ты поддерживаешь бредовые идеи Криса, просто чтобы его порадовать. Ты быстро привязываешься к людям, даже когда не хочешь. И как бы ты ни пыталась это скрыть, я знаю, что ты настоящая и честная – если не в своих словах, то в поступках. Наконец я хочу, чтобы ты отпустила свои страхи и доверилась мне, потому что знаю: в глубине души ты тоже этого хочешь.
Кое-что из услышанного заставляет меня похолодеть. Пальцы начинают дрожать.
– Этого недостаточно? – спрашивает Джереми, столкнувшись с моим молчанием. – Мне продолжать? Я знаю, что иногда ты принимаешь транквилизаторы, что у тебя случаются панические атаки и ты теребишь браслет, чтобы успокоиться. Я знаю, что порой тебе снятся кошмары, от которых ты плачешь во сне. Знаю, что у тебя есть свои «пунктики»: все должно быть аккуратно, ровно, идеально. Но в последнее время я заметил, что тебе становится лучше. Я знаю, что ты не пьешь алкоголь – скорее всего потому, что злоупотребляла им в прошлом. Я знаю, что для тебя семья – это опасная, даже запретная тема: ты со слезами на глазах смотришь «Холодное сердце» и уходишь от разговора, когда речь заходит о твоих родных. Я знаю, что тебя триггерит музыка, особенно рок, и что от некоторых песен тебе физически плохо. Я не полный дурак, поэтому понимаю, что ты потеряла близкого человека.
– Я не та, кто тебе нужен, Джереми. Поверь. – Мой голос подрагивает, но, несмотря на это, говорю я уверенно.
Джереми залпом осушает стакан и со стуком ставит обратно на стол.
– Скажи мне, что у нас ничего не получится, что ты любишь другого или что я просто тебе не нравлюсь, и я отстану. Но не решай за меня, кто мне нужен! Ты мне нужна, ты одна! Я знаю, что тебя тяготит прошлое. Если хочешь с ним разобраться, то я тебе помогу, и вместе мы…
Я резко прерываю его:
– «Если хочешь с ним разобраться»? На что ты намекаешь? Что я не хочу? Ты понятия не имеешь, с каким прошлым я должна, как ты выражаешься, «разобраться»! Ты понятия не имеешь, за какие грехи я расплачиваюсь и буду расплачиваться до конца жизни!
– Потому что ты мне ничего не рассказываешь! – взрывается Джереми. – Что особенно нелепо, учитывая, что я давно понял тайну, которую ты так отчаянно пытаешься скрыть!
– Нет, неправда… – машинально отвечаю я, сжимая браслет так сильно, что чувствую, как металлические подвески впиваются в ладонь.
– Помнишь день своего собеседования в «ЭверДрим»? – спрашивает Джереми.
Он снова обрел самообладание и теперь использует спокойный, сдержанный тон, который не выдает эмоций. Яростно трясу головой, но в глубине души знаю, что уже слишком поздно. Лед под
ногами пошел трещинами, для меня нет пути назад. Когда я почувствовала, что Джереми может меня понять, мне следовало оставаться начеку, следовало оттолкнуть его, а не привязаться.– Прекрати… пожалуйста, прекрати…
– Я спросил, связана ли ты со Скарлетт Смит-Ривьер. – Он делает небольшую паузу. – Ты ответила, что с точки зрения статистики фамилию «Смит-Ривьер» носят тысячи человек и что ты слышишь этот вопрос с детского сада, что очень странно, поскольку когда ты ходила в детский сад, Скарлетт Смит-Ривьер еще не обрела известность, ведь если верить ее страничке в Википедии, вы родились в один год.
– Это просто выражение, – дрожащим безжизненным голосом отвечаю я.
Не сводя с меня глаз, Джереми спокойно продолжает:
– Допустим. Знаешь, что еще написано в Википедии? Что Скарлетт Смит-Ривьер родилась в Род-Айленде, в маленьком приморском городке. Совсем как и ты. И что у Скарлетт была сестра, с которой они были очень близки. Именно ей Скарлетт посвятила прославившую ее песню «Сестры»… Думаю, ты сама знаешь, что эту сестру зовут Алиса, верно? Так вот, с одной стороны, я уважаю твое нежелание рассказывать о своем прошлом, но с другой – мне трудно принять тот факт, что ты ни капли мне не доверяешь.
Качаю головой, мне тяжело дышать. Я позволила Джереми догадаться о правде, я выдавала себя тысячу раз, шаг за шагом. Мне больно. Больно от того, что придется покинуть его, и больно от правды, которую он решил вытащить на свет божий.
Делаю глубокий вдох. Мне больше нечего терять, поэтому я разыгрываю свой последний козырь, ледяным тоном бросая:
– Избавь меня от сеансов психотерапии, ладно? Чего ты от меня ждешь, Шерлок Холмс? Чтобы я восхитилась твоей дедуктивной работой? Любой может зайти в Википедию и сделать вывод, что моя сестра была знаменитостью и что я потеряла ее при трагических обстоятельствах… Но, честно говоря, не вижу связи между моей сестрой и тем, что, судя по всему, наши с тобой желания больше не совпадают!
Джереми подливает себе виски и делает глоток, не сводя с меня взгляда, и я понимаю, что проиграла. Мне с самого начала следовало понять, что в отличие от других он видит меня насквозь. Мне следовало это понять, потому что, если уж говорить начистоту, именно поэтому я так сильно к нему привязалась.
– Это не единственный вывод, который я сделал, – спокойно говорит Джереми. Встает, подходит к стоящей на полу коробке с виниловыми пластинками и начинает в нем рыться. Потом возвращается, и я чувствую, как кровь стынет у меня в жилах. Он кладет передо мной пластинку, и мои легкие сводит судорогой.
– Когда ты пришла ко мне впервые, то заинтересовалась этой пластинкой, и я сказал, что я большой поклонник Скарлетт.
С обложки на меня дерзко смотрят густо накрашенные глаза.
Я ее не знаю. Больше не знаю. Дыши, Алиса.
Ничего не отвечаю. Я физически не способна произнести ни слова, паника накрывает темным и пыльным мешком, душит, забивает глотку, словно я тону в зыбучих песках. Во взгляде Джереми мелькает беспокойство, и когда я пошатываюсь, он подхватывает меня. Меня трясет. Впиваюсь Джереми в плечи, не зная, хочу обнять его или оттолкнуть.
– Т-ты ошибаешься… я… – заикаясь, начинаю я.
Джереми обрывает меня тем серьезным голосом, который обычно успокаивает меня, но на этот раз – уничтожает.
– Тем вечером, когда я увидел тебя на Дивали… с ярко накрашенными глазами и распущенными волосами… Сходство было просто поразительное…
При мысли о том, что после сегодняшнего вечера я больше никогда его не увижу, у меня ноет сердце. Я словно окаменела. Я должна бежать, пока еще есть время. Но тело меня не слушается, я даже ответить не могу…