Счастливое число Кошкиной
Шрифт:
— Чаевые, — снова вклинился Лукашик и зашипел, обжегшись о мясо.
— Спасибо, Люк. С первого раза мы не догадались, что я — меркантильная сволочь, — хохотнул Совунчик, подул на отрезанный кусочек мяса, отправил его в рот и замычал. — М-м-м-м… Шик!!! — отпил из бокала и спросил, смотря мне в глаза. — Это что-то изменило?
— В смысле? — я хлопнула ресницами, сперва покосившись на блюдо, решив, что он спрашивает про рецепт, а после, допенькав, что мясо ни при чем, покрутила пальцем у виска. — Совунчик, ты совсем дурак? Просто у меня парень — гений, а я об этом только узнала.
— Не гений, — отрицательно качнул
— Охренеть, — выдохнула я, не найдя ничего более подходящего. — Пипец полнейший!
— Вот именно, — кивнул Совунчик. — Поэтому, бар, люди, общение и… чаевые, — произнес, опережая Лукашика, и засмеялся. — Да-да-да, я — меркантильная сволочь.
— И ничего ты не меркантильный! — надула я губы. — Меркантильные, если ты не знал, комнату за пять тысяч не сдают и за разбитое пиво из своих чаевых не платят.
— Ну да, — согласился он, улыбнувшись. — Сдал бы за десять, хрен бы ты меня так кормила?
— Вот ты… Храпозавр! — засмеялась я.
— Приятно познакомиться, мисс Жираф, — кивнул Совунчик, изображая полупоклон. Скосил взгляд на, торопливо уплетающего свою порцию мяса, Луку, и шепотом, будто по секрету спросил. — А он у нас тогда кто?
— Лукашик? — повернувшись к застывшему с поднесенной ко рту вилкой парню, посмотрела на него, прищуриваясь, и предложила. — Поползень?
— С какой, блин, радости? — поперхнулся он.
— С той, что иногда приползаешь очень не вовремя, — засмеялся Совунчик и остановил поднявшегося было друга. — Да сиди ты уже. Вы посмотрите какой обидчивый Поползень попался. Да, мисс Жираф?
— Полностью согласна, мистер Храпозавр! — кивнула я и придвинула к Лукашику салатник. — Да ешь ты спокойно, Поползунчик. Никто тебя никуда не гонит.
— Но и задерживаться не просит, — негромко пробурчал Совунчик и посмотрел так, что у меня вспыхнули щеки.
И вроде бы ни я, ни Совунчик больше не подтрунивали над Лукой, только он торопливо проглотил ужин и засобирался домой. Даже зачем-то предложил забрать с собой Текилу, ускакавшую со своей резиновой курицей в комнату Дениса. Схватил куртку, пулей выскочил за дверь в тапках, вернулся после окрика переобуться и снова выпрыгнул за порог, бросив короткое:
— Пока.
Щелкнувший замок.
Голодный взгляд, от которого внутри меня полыхнуло так, что стало душно, а руки сами потянулись к краю футболки, но сразу же поднялись вверх, наткнувшись на ладони Совунчика.
41. Срыв. POV. Денис
Что и куда летело не знаю. Мы не снимали одежду, мы рвали ее, торопясь дорваться друг до друга. С каким-то упоением и остервенением. Словно сумасшедшие. Не видя и не слыша ничего вокруг. Треск рвущейся ткани и шумное, по нарастающей учащающееся дыхание. Грохот
упавшей вешалки за спиной, которую не заметил, свернул и отпнул в сторону. Все смешалось в какую-то мешанину из вспышек, где каждый звук только сильнее распалял нас обоих.Мой задушенный обжигающим поцелуем хрипяще-восторженный рык. Ее острые ногти, оставляющие росчерки на затылке и плечах. И пьяный угар, когда подхватил и впечатал Кошку спиной в стену, вдыхая ее срывающее с тормозов:
— Фыр-р-р-р-р!
— С-с-сучка-а-а! — прошипел я, чувствуя как и что делает со мной вибрирующая "р".
Впился в улыбающиеся губы поцелуем, чтобы заткнуть их и Кошку, провоцирующую меня и без фырканья, но только оторвался от нее на жадный вдох, как снова повторилось это пришпаривающее нервы:
— Фыр-р-р-р-р!
— Кошка, блядь!
Сатанея, я вдавил ее сильнее в стену, грубее чем стоило провел головкой по влажным губкам, раздвигая и размазывая по ним смазку и застонал. От ее количества, от судорожного движения навстречу и опаляющего пульсирующего жара, в котором оказался вогнанный одним рывком член.
Кажется, от одного только этого ощущения, меня прохреначило до искр из глаз. Но стоило им немного померкнуть, а мне продышаться, я крепче сжал упругие ягодицы выгнувшейся Кошки, почти полностью вышел из нее и повторил свой рывок снова. На всю длину. Насаживая и вдавливая до предела.
Грубее, будто хотел отыгрыться за то, что повелся на ее уговоры. Жёстче, словно решил наказать за то, что пришлось столько ждать.
Только в ответ услышал не болезненный вскрик, а протяжный стон. И новое:
— Фыр-р-р-р-р!
— С-с-сучка-а-а!
— Да, Совунчик! Ещё! Фыр-р-р-р-р!
И это "да", подкреплённое, подписанное разрешающим все фырканьем, выщелкнуло меня окончательно.
Я снова и снова вдалбливался в Кошку и летел с катушек от ее рваного дыхания. Отстранялся, резко останавливаясь, чтобы впиться ей в губы, грудь и шею, или прижимал к себе плотнее, чтобы войти как можно глубже, почувствовать полосующие плечи ногти и услышать подстегивающее продолжать:
— Да! Да! Да!
И меня несло, захлестывая с головой. От приоткрытых на выдохе губ и пьяного блеска в зелёных глазах. От аромата ее кожи и упирающихся в мою грудь и царапающих ее сосков. От их вкуса и рвущихся моих и Гелиных стонов, когда я рыча втягивал каждый сосок по очереди в рот и дразнил их языком или прикусывал губами. Меня шарашило от всего, но больше от звучавшего все тише и тише, но неизменно повторяющегося и раз за разом разрешающего:
— Фыр-р-р-р-р!
Услышав его я замирал на мгновение. Смотрел в осоловелые и лихорадочно блестящие глаза. Дергал подбородком, сдавливая ягодицы Кошки, и с остервенением начинал вдалбливать член в ее все сильнее распаляющееся лоно.
Бесстыжий хлюпающий звук при соприкосновении наших бедер. Пульсирующий и пронизывающий все тело жар. Усилившийся и заполняющий лёгкие на каждом вдохе пряный аромат. Я впитывал все это. Каждой клеткой своего тела. Каждым нервом.
С рычанием встречал уже не слышимое за стонами, фырканье. И ждал его. Ждал. Ждал! Чтобы ещё раз впиться в опухшие от поцелуев губы. Чтобы снова впечататься в бедра и смять ягодицы ладонями. Чтобы после услышать самое пошлое хлюпанье, увидеть распахнувшиеся до предела ресницы и почувствовать, как пробивает спазмом и выгибает тело Кошки.