Счастливый конец

– - Нет!
– - вскричал Христов. Кипящее возмущение оформилось наконец нужными жестами, и режиссёр затряс кулаками.
– - Я не позволю, слышите, не позволю! Так, все по местам, снимаем разгноение Бефани!

– - Сняли мы твоё разгноение, -- скривился оператор.
– Мы ж не тормоза, нам что - раз, два, и готово. Сейчас снимем консенсус силы, а там и до свадьбы дело дойдёт...

– - Но мы планировали снимать свадьбу завтра... Да что за наказание!
– - Христов повернулся к актёрам.
– - И вы позволяете этому... этому тирану помыкать вами?

Актёры молчали, попрятав глаза, один только Филипп смотрел на режиссёра спокойно, равнодушно, как на случайного статиста, вздумавшего качать права.

– - Он не заставляет нас говорить полустихами, -- сказал он, поправляя корону.
– - Я работаю уже двадцать лет, но никогда ещё не чувствовал себя таким униженным. Подумать только - выкрикивать стихи из-под стола! Я же читал сценарий, там были человеческие реплики! Нет, нет и нет, если работать - только не с вами, простите.

– - Но без полустихов не обойтись, -- Христов отёр взмокшее лицо ладонью.
– - Они необходимы для создания брехтианского люфта между зрителем и экраном, иначе... Ах, чёрт с вами! Не хотите - не надо, будем, значит, следовать сценарию. Павел, за камеру!

– - Жене своей указывать будешь, -- проворчал Павел, но за камеру встал. Христов нервно прошёлся взад-вперёд, покусывая пальцы. Планы спутались, всё вышло из-под контроля, и это - подумать только - в первый день съёмок. Он тяжело уселся в особое режиссёрское кресло, чуть слышно скрипнувшее под ним.

– - Переснимаем разгноение Бефани, -- устало произнёс Христов.
– - Полустихами говорить не надо. Филипп, можешь не залазить под стол, сядь на подоконник. Аквадей...

– - Я устал, -- пожаловался Аквадей.

– - Молчи. Бери свою косу и, ради Бога, не задень своих коллег. Симон, лови моржонка. Павел, будешь снимать третий угол...

– - Я вообще не буду снимать, -- заявил оператор.
– - Мы уже сняли твоё разгноение, у нас на очереди консенсус силы.

– - Так, хватит!
– - Христов вскочил на ноги.
– - Надоело! Вылезай из-за камеры.

– - Сам вылезай из-за камеры, -- отозвался Павел.

– - Я? Да ведь это ты за камерой! Я даже близко не стою к ней!

– - Ну вот и вылезай!
– - агрессивно крикнул Павел.

– Ох...
– Христов закрыл глаза. Открыл: - Ну ладно. Осветитель где?

– Домой ушёл, - откликнулся Филипп.

– Домой?

– Ага. Сказал, голова разболелась.

– Да что же это... так!
– Христов взял себя в руки.
– Помощник осветителя!

– Я тут!

– Теперь ты осветитель.

– Правда? Ух ты! Вот это да!
– новоиспечённый осветитель запрыгал от радости.

Он встал за пульт, раскрыл ладони и взял аккорд клавиш с тихим, но значительным "да будет свет!" на губах. Сцена осветилась нежно розовым, заиграли блики на мтали полотно косы, актёры стали жмуриться, но терпели, понимая, что не хлеборобами работают, неудобства можно и перетерпеть.

Христов вспомнил про Шишкина, осознал, что никто их теперь долго не побеспокоит, пропитался хозяйской значимостью, закинул ногу на ногу и стал кричать:

– Филипп, изображай пресмыкание перед рытвиной! Аквадей! Муссируй латентную окаменелость! Симон!

Симон испуганно оглянулся на режиссёра, и выплюнул остатки жёваного печенья, которым изо рта в рот кормил моржонка. Христов одарил его укоряющим взглядом.

– Муссируй повсеместность, Симон! Распрямляй кручину духа!

Симон стал в распрямляющую позу.

– Павел!

– Я сам вижу, что происходит, перестань мне указывать!

– Начали!
– махнул он рукой на строптивого оператора и заодно просигналил начала действа.

В слабеющем по краям пятне розового света задвигались люди. Филипп пал на колени и стал романизировать квазивентиляционное рукоприкладство, Аквадей, водя косой над головами, будто очищая бассейн от листьев, вращал головой, изображая ржавелый пропеллер непроскочившей кирпичности правобережья. Симон цедил зиккуратную патоку удивлёнными кистями, и анахронизировал в сторону Филиппа, который всё глубже проковыривал узы альвеолярности пупырчатых небом.

Христов больно щипал себе подбородок, вглядываясь в метаморфозы съёмочного пузыря. Актёры гнули лица и, отпрянув, влеклись центроеликостью стиснутости. На их розовой коже выступали капельки пота, от усердия и жара софитов. Камера пошла в обход, а Христов вспомнил про Шишкина, застрявшего меж расщепленных гранитных плит.

– Волоокость разнузданности анаглифична в обоюдном стакане кургузой прилипчивости!
– с монотонной напевностью пустил нить повествования Филипп, блеская фольгой короны.

– Опала наречённой инородности молью въелась в утробу будничного ороговения ироничной постности беспримерности!
– вторил ему поставленным лаковым голосом Аквадей, спрятав косу частично в рытвине, а частично в полотнах одежды.

– Рупь в сапоге Куприяном смотрит, голому только тьма и марево руку подадут, олово беспричинности изучает косматость полунакормленности, как гурьбы варёную плеть, - Симон грозно повышал интонацию, следуя сюжетной схеме.

Христов залюбовался было происходящим, но мысль о Шишкине буравила и не позволяла окунуться в процесс всецело. Едва дождавшись финального жеста Акадея, Христов закричал:

– Снято! Перерыв пятнадцать минут!

И, вскочив с кресла, побежал вних в подвалы. В этот раз идти было страшней, так как тьма сгущалась. Сутки внутри здания были плотней, и смеркаться начинало на четыре часа раньше. Это было запланировано архитекторами, чтобы не тратить деньги на дорогостоящие шторы, ими приходилось бы завешивать широкие стены-окна павильона, нанимать людей, чтобы следили за состоянием штор и своевременным закрытием. Но, к счастью, остановились на этой идее. Только не к счастью Христова, который шёл практически на ощупь, пока во тьме коридора не забелелась фигура. Он подошёл ближе. Состояние Шишкина было плачевным. Уже до пояса ушёл он во всё разрастающуюся трещину.

– Где ты там ходишь!
– закричал он, пробудившись от дрёмы, в которую, вероятно, впал от скуки.
– Помощь где твоя?

– Я на работе, у меня график, сами твердите, скорость, скорость.

– Да я тебя засужу! За неоказание помощи и оставление в беде, гад! Не видишь, меня засасывает! Чьи деньги прожирать будешь?

– Напрасно вы ругаетесь, я только о вас думал, не мог нормально работать. Вот, пришёл проведать!

Шишки рванулся, чтоб схватить Христова за ногу, но тот отпрыгнул.