Щука

Если честно, то теперь расстояние до островка казалось мне довольно внушительным.

— Сначала на плот запрыгну я, ты — за мной.

— Чего-то расхотелось, — откликнулся Кенни.

Такого лица я у него ещё не видел: он рассеянно глазел по сторонам, словно рассматривая растущие вдоль берега деревья и кусты. Я даже решил, что он начнёт насвистывать, но вспомнил, что свистеть Кенни не умеет.

Тогда я сообразил, что всё это значит. Кенни оценил возможности плота и понял, что тот никуда не годится. Впервые в жизни он отказался что-то делать, потому что счёл затею глупой.

Этим он меня обрадовал и одновременно огорчил.

И даже слегка задел за живое. От этого мне ещё сильнее захотелось добыть часы и удочку и доказать Кенни, что если я что-то делаю — значит, оно того стоит.

— Тогда, Кенни, оставайся на берегу и поглядывай по сторонам, — сказал я. — Если появятся подозрительные типы, сразу кричи мне. Хорошо?

— Да что ты говоришь, Шерлок, — сказал он.

Плот тем временем стало потихоньку от меня относить. Теперь или никогда, подумал я и запрыгнул на него. Приземлившись точно посередине плота, я на целую секунду почувствовал себя сёрфером в океанском прибое — расставил в стороны руки, напружинил колени…

А потом ощутил ногами до обидного мягкий толчок и понял, что мой плот сел на илистое дно пруда. Я шагнул с плота и очутился по колено в воде, а плот, чавкнув илом, всплыл на поверхность. Когда я попробовал снова встать на него, он снова опустился на дно.

Мои упражнения здорово позабавили Кенни.

— Будешь смеяться, я разобью этот пиратский корабль об твою дурацкую башку.

— Да что ты говоришь, Шерлок.

Я тоже рассмеялся, потому что и дальше сохранять серьёзность в этой идиотской ситуации было абсолютно невозможно.

Я оттащил плот обратно в кусты. Оставлять его у берега пруда мне не хотелось — лёжа там, он превратился бы в большую чёрную стрелку, указывающую на место, где спрятано сокровище. После этого я снова подумал добраться до часов вплавь. Может быть, не прямо сейчас, а потом, когда у меня будут с собой плавки и полотенце. Но одновременно я думал о том, что никуда я не поплыву, потому что дал слово отцу. А это означало, что с надеждой разбогатеть придётся распрощаться.

— Надо увеличить плавучесть плота, — сказал я Кенни. — Засунуть между слоями досок что-нибудь наполненное воздухом, тогда он сможет меня выдержать.

— Нас выдержать, — деловито поправил меня Кенни. — Ты обещал, что я тоже поплыву.

— Я-то обещал, — сказал я. — Но ты как бы сам отказался.

— Ну я же знал, что так не прокатит.

— Спасибо, что предупредил.

— Учительница говорит, — сказал Кенни с улыбкой, — чтобы научиться всяким штукам, надо брать их и делать. И не бояться, что ничего не получится.

— Умеешь же ты, Кенни, быть занудой, — с улыбкой сказал я. — А сейчас давай спрячем эту хреновину и быстрей домой, пока отец с работы не вернулся.

15

Мы добрались домой до возвращения отца и улеглись обратно по кроватям. У себя под одеялом я обнаружил Тину и спихнул её на пол, потому что не люблю, когда у меня в кровати собака. Она не растерялась и тихонько забралась в кровать к Кенни.

Через десять минут я услышал, как к дому подъехала Дженни. Древняя развалюха-«тойота» тарахтела, как газонокосилка, и дверь у неё открывалась только водительская, поэтому Дженни приходилось вылезать первой, чтобы выпустить из машины отца.

Дженни была не толстой, но и не то чтобы прямо худышкой. Лицо у неё было из тех, на которых, знаете, улыбка чудится даже тогда, когда человек не улыбается. В её случае это было нормально, потому что она действительно улыбалась почти всегда. Я хочу сказать, лучше так, чем когда человек улыбается, а сам собирается выпороть тебя ремнём. Но вообще не похоже, чтобы Дженни хоть кого-нибудь в своей жизни выпорола ремнём.

Они с отцом знали друг друга ещё со школы, и она выручила его, когда он скис после того, как от нас ушла мама. Помогла ему устроиться на работу и разобраться с неприятностями. Постоянно она у нас не жила, но довольно часто оставалась, когда работала в одну смену с отцом.

Работа отцу нравилась, но порядком его изматывала. Половина смен у него были дневные, а половина — ночные, поэтому отец сам иногда путался: пришёл ли он только что из больницы или пора снова туда идти.

Отец поднялся на второй этаж и громко стукнул кулаком в дверь моей комнаты — но явно не потому, что я чем-то вывел его из себя.

— Подъём, лежебоки, — сказал он так громко, что ещё немного, и это называлось бы не «сказал», а «прокричал». — Я жутко проголодался, и поэтому мы сейчас устроим себе большой завтрак.

В соседней комнате радостно завопил Кенни — в том, что касается умения повопить, он один стоил целой толпы футбольных фанатов.

Наш отец — далеко не лучший в мире повар, но «большой завтрак» в его исполнении — это что-то. Через двадцать минут мы уже сидели за столом, уставленным тарелками с яичницей с беконом и сосисками, поджаренным хлебом и жареными помидорами. Кенни, правда, помидоров себе не положил — он говорит, что они похожи на вынутые из головы глаза, и я, в принципе, его понимаю.

Отец, когда готовит «большой завтрак», всегда выглядит совершенно счастливым. И в этот раз он перекинул через плечо кухонное полотенце, потому что видел по телику, что так делает какой-то известный повар, и надел дурацкий фартук, на котором нарисован бодибилдер в одних трусах, так что получалось, что отцовская голова как бы приставлена к накачанному телу. Жарил отец одновременно на четырёх сковородках, постоянно потряхивая и наклоняя их из стороны в сторону, чтобы ничего не подгорело.

Как всегда, когда он чувствовал себя по-настоящему счастливым, отец напевал что-то вроде оперных арий — по-английски, на ходу сочиняя слова, или как бы типа по-итальянски.

Дженни смотрела на отца и хохотала как сумасшедшая, а Кенни пытался ему подпевать. Кенни, конечно, молодчина и вообще, но даже я, его брат и лучший друг, не назвал бы его хорошим певцом. Если честно, его пение больше всего напоминало звуки ссоры между гусем и собакой.

В любом случае всё было очень здорово, все были счастливы, пока я вдруг не взял и не задал один вопрос. Не знаю, почему я это сделал. Может, дело было в фотографии, которую я нашёл в сарае. Или в том, что это у меня, а не у Кенни не в порядке с головой. Или, может быть, меня задела картинка общего счастья.