Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка

– Очнулся, болезный! А мы тут празднуем. Третий день Никиты пошел. Ты это...вставай, присоединяйся. Хватит эгоистничать. Друзья твои которые сутки на бессменной вахте стоят. А ты всё спишь без просыху. Не по-людски это. Эк, погляжу, как тебе схудилось-то. Головка, поди, ого-го!
– дядя Митяй сочувственно засмеялся.
– Ну ничо, порадую. Держи похмельной браги. Он подошел к бочке, зачерпнул из нее и протянул Антону ковшик, наполненный мутной, подрагивающей, будто простокваша, жидкостью.

Жидкость эту Антон не узнал. Зато бочонок, откуда ее зачерпнули, на сей раз распознал доподлинно. Что-то ухнуло в желудке, стремительно рвануло к горлу, и, прежде чем успел перекрыть рот рукой, могучий фонтан плесканул прямо в участливое лицо.

Голова Антона закружилась, и он бессильно откинулся на печи.

Сквозь туман доносилась до него перепалка между дядей Митяем и каким-то Фомичевым, умолявшим того отпустить людей в поле.

– Трактористов отдай! - Не отдам. Людям отдых треба. Вот еще денек-другой, а тогда уж разом, кагалом навалимся. - Хоть студентов верни, - простонал Фомичев.
– Споим, потом отвечать перед районом придется! - Все люди как люди, а студенты - нет? День Никиты, он для всех светлый праздник. Сказано - через два дня выйдем. Стал быть, выйдем. Наверное. Лучше о себе подумай. Ведь ты, Петруха, неплохим баянистом начинал. А теперь во что выродился? Ни тебе здрасте, ни выпить. Совсем от людей оторвался. Все-таки власть, она портит. Иди с глаз моих! Бессильно матерясь, Фомичев выбежал из избы.

* Но вечером случилось нехорошее. Непомнящий и Листопад отправились в сельский клуб на танцы. Разохотившийся Вадичка от полноты чувств ущипнул за задницу полную барышню, оказавшуюся невестой одного из трех братьев Плеве - неоднократно судимых хулиганов, наводивших страх на округу. Братаны тотчас примчались в клуб и Вадичке, само собой, незамедлительно "выписали" по физиономии. А поскольку Листопад попытался их успокоить, "наварили" и ему. Драка выдалась нешуточной. Иван, хоть и был могуч, но оказался один против трех верзил, - заваривший бучу Вадичка быстренько из клуба свинтил. Братья принялись крепко теснить Ивана, так что он едва успевал отмахиваться от летящих ото всюду ударов. Силы стали покидать его. И тогда Иван обхватил за шею старшего из братьев, закрылся им, как щитом, вцепился зубами ему в нос и, подобно бульдогу, пережевывал до тех пор, пока попавшийся в лапы, а вслед и остальные братья не запросили пощады. Впрочем к тому времени нос уже безвольно покачивался на последних хрящах. Так что пострадавшего пришлось срочно везти в районную больницу.

* На следующее утро председатель колхоза товарищ Фомичев, осатаневший окончательно, самолично загрузил изможденных, поблевывающих студентов в брезентовый свой УАЗик и, нещадно матерясь, повез в дальнее отделение - от греха.

– Оно хоть и никудышное, но картоха уродилась. Да и от наших алкашей подальше. А то ведь сопьетесь или братовья Плеве в отместку ребра переломают. Они у нас такие, - задорные, - бормотал Фомичев, в то время как обессилевшие студенты вповалку дремали на заднем сидении.
– Ничо. Запрячу и никому не скажу, куда. Может, и пронесет. УАЗик основательно тряхнуло на ухабе, и над председателем нависла всклокоченная голова Непомнящего. Под глазом набух матерый фингалище, нижняя губа отвисала, словно надорванная башмачная подошва. - Ты кто?
– спросила голова, густо срыгнув. - Иван Пихто. Председатель колхоза имени товарища Лопе де Вега. Фамилия моё Фомичев. Слышал или вовсе ничего не помнишь? - Про Лопе де Вегу слышал, - подтвердил Вадичка.
– Что-то из эпохи Возрождения. Кстати, к вам-то он каким боком? - А таким, что в семьдесят шестом почин прошел: увековечить сорокалетие испанской революции. Многих тогда переименовали: кого в Мату Залку, кого еще как. А нас вот - в Лопу. Районный секретарь в то время больно подкованный попался. Решил почему-то, что Лопе де Вега заместитель секретаря Испанской компартии Долорес Ибаррури. Вадичка натужно гоготнул: - Чего? Не нашлось кому объяснить? - Угу! Ищи дураков секретарю райкома объяснять. Огогошеньки! А раньше не хуже людей были - "Пролетарский маяк". Уж не жутчее залупы этой!

Вдали, за березовой рощицей, мелькнули крыши, и тут товарищ Фомичев вроде бы беспричинно впал в беспокойство. Бормотание его сделалось страстным:

– Господи, пронеси! Не говорю больше за погоду, которой у тебя хрен допросишься. Но хоть здесь-то, по мелочи, не откажи. Дай только высадить и - сразу назад...О, засада!

– Фомичев в сердцах врезал по тормозам, отчего пассажиры дружно боднули спинки передних сидений.
– Ну и сука ты, Господи! От замшелого свинарника наперерез УАЗу, отсекая его от деревни Завалиха, сноровисто шагала женщина в керзовых сапогах, крупная и решительная, как танкетка.

– Ба, Клава!
– неискренне обрадовался Фомичев. Ну, очень неискренне.

– Здоров будь, Петюня, явился-таки, - женщина вскочила на подножку и всунула голову в салон, на всякий случай покрепче ухватившись за руль.
– А это еще кто?

– Студенты. В твою, значит, бригаду. Так что давай их тут, задействуй на полную.

– Эти-то?
– Клава с сомнением пригляделась.
– Опять кого попало подсовываешь.

– Ты, Клава, даже не сомневайся, - захлопотал председатель.
– Это такие ребята. Ну, такие! В Центральном отделении так взялись, что - ух! Просто, я тебе доложу, ударники. Вырвал, только чтоб для тебя.

– Врет он всё, - не размыкая глаз, сподличал Непомнящий.
– Немощные мы. А у меня так и вовсе инфлюэнция. Опоили они нас ханкой в этот их день Никиты, будь он неладен... Словно в подтверждение, Вадичка густо, душисто рыгнул.

– Эва! В Центральном отделении уже на брагу перешли, - безошибочно определила бригадирша.- Ничо! Вы у меня на пашне вмиг оздоровеете. Но тут же, отмахнувшись от всего несущественного, тяжелым, как гусеничный трактор, взглядом проехалась по председателю. - Сам-то надолго? Иль как в прошлый случАй?

– Да я, Клав, сама понимаешь. Всё без продыху по бригадам, то туда, то сюда. Никак без хозяйского глазу. А то вот еще дядя Митяй механизаторов на опохмел подбил. Опять же бурьян, сволочь, на огороде прет, - невнятно лопотал Фомичев, отесненный могучим бюстом от руля.

– Короче, Фомичев!
– перебила Клава.
– Я тебя как член правления спрашиваю: ты вообще чего насчет меня думаешь?.. Да не кивай на этих опойков. Им-то как раз по хрену. А я уж третью неделю опечатанная хожу. Забыл, чего обещал, когда впервой залез? Иль запамятовал?

– Так я чего, Клав? Я разве чего? Я к тебе всегда с уважением. Опять же вижу, всё хорошеешь на жопу. Только вот это... ботва на огороде прет. Потом в райком требуют срочно с отчетом. А так я всегда, как только, так сразу.

– Когда?!
– Клава слегка отодвинулась, и это придало председателю вдохновения.

– Да чо тянуть? Прям сейчас!
– уверил он.
– Вот только студентов доставлю ...

– К бабе Груне давай. Она просила, - пристройку ей разобрать надо. Ну, и?..

– И - просто как из пушки. Ты это...стол пока накрой.

– Так чего, я пошла, что ль?
– недоверчиво уточнила Клава.

– Так иди! Бросай всё и иди.

– Так пошла, - не до конца еще веря, Клава вывалилась из машины.

– Так иди, - Фомичев решительно врубил первую скорость и, не считаясь с ухабами, устремился вперед. - Иди и иди.

Оглянулся через плечо:

– Дура какая. Опять придется через Дёрново крутить.

– А ты, как погляжу, шкода, - хихикнул Непомнящий.

– Сам бы с моё бабами покомандовал!
– огрызнулся пред.
– О, похотливые какие! Далёко, далёко нам еще до коммунизма. Не, надо отдавать эту Завалиху к беней фене. Сундарёв из "Красного богатыря" давно просит. В обмен комбайн и две молотилки дает. За такую-то суку и комбайн! Чего тут думать? А еще б хорошо Форсино куда подальше присовокупить, - мечтательно припомнил он. Видимо, очнувшись, он резко тормознул около потрепанного домишки. Отчего спящих Листопада с Антоном смачно "бортануло" о переднее сидение. Не просыпаясь, оба дружно сползли на пол.

– Выгружайтесь, козлы!
– принялся трясти их Непомнящий.
– На стройку коммунизма приехали.

В самом деле от палисадничка к УАЗику поспешала старушка, чистенькая и иссохшая, как осенний лопушок.

– Петр Матвеич, неужто?..

– Твои, твои, баба Грунь. На месяц.

– На три недели, - немедленно встрял Вадичка.
– Семь дней, считай, отработали.

Фомичев поморщился:

– В общем подарочек тебе, баба Грунь. О цене с Клавой сговоришься.

– Да чего там? Главное, чтоб помогли, - старушка, вне себя от возбуждения, семенила вокруг УАЗа, пытаясь помочь пассажирам выбраться и оттого мешаясь.
– Не пьющие, часом?