Сделка с профессором

– Понимаю. Дела. Но вы не подумайте, я вовсе не укоряю вас. Просто вещица вышла на славу, вот мне старику и не терпелось показать ее вам.

Он полез в ящик письменного стола, извлек оттуда квадратную коробочку, обтянутую синим бархатом, и поставил перед заказчиком.

– Взгляните. Без ложной скромности могу сказать, девушка на портрете получилась как живая.

Эдман открыл футляр и обомлел. Юная очаровательная темноглазая прелестница с грустью смотрела ему прямо в душу, и не узнать ее теперь было невозможно. Дайну первого императора Нодарского государства Амиру Лонгин боготворил весь высший свет. До ее появления во дворце старый правитель Джозеф Вайзал Завоеватель тяжело болел и своим дурным настроением и крутым нравом изводил всех. К тому времени он уже лет десять как передал престол своему сыну, но, несмотря на преклонный возраст и неизлечимую болезнь головного мозга, считал себя вправе указывать всем и каждому, что делать.

Затеявший Объединяющую войну и вырвавший победу у Карилана старый монарх был невероятно гневлив и скор на расправу. Придворные никогда не знали, что взбредет в голову выжившему из ума старику при взгляде на того или иного аристократа во время светского приема. Джозеф Вайзал вполне мог мило общаться с одним из максисов, вспоминая его былые заслуги перед империей, а на следующий день отдать приказ, схватить негодяя, заточить в подземелье и подвергнуть пыткам, якобы как предателя родины. Никто не чувствовал себя в безопасности, даже члены императорской фамилии.

Хоть Джозеф Завоеватель в бытность своего правления и принял закон, учреждающий особый порядок использования энергии лоунок максисами и ввел заключение контрактов, себя же он никоим образом не ограничивал в потреблении маны. Дайны возле него с завидной периодичностью сменяли одна другую. И дело было вовсе не в том, что они чем-то не устраивали больного монарха, проблема крылась в бесконтрольном поглощении энергии стариком. Он не отпускал от себя девушку до тех пор, пока не выпивал ее резервуар полностью, и требовал передачи маны чуть ли не каждый день. В таком режиме ни одна лоунка долго не выдерживала, и как только родные Джозефа замечали, что девушка уже не в силах питать первого императора, переправляли бедняжку в тайное место, а на ее должность брали новую.

Амира Лонгин продержалась дольше других. Эдман знал ее лично, поскольку в те годы учился вместе с кронпринцем Зигридом в магической академии и частенько бывал не просто во дворце, а в той его части, где проживала семья императора Мортимера, сына Джозефа Завоевателя. Дайна поражала своим кротким нравом, скромностью и добротой. В ее присутствии даже взбалмошные бесшабашные адепты вели себя благообразно и старались произвести хорошее впечатление.

Старый правитель с ее появлением внезапно переменился, успокоился, перестал бушевать по поводу и без. Он больше не посещал светские мероприятия и вел затворнический образ жизни, ни во что не вмешиваясь. Многие шептались, что ее мана обладает особыми свойствами, но, конечно же, никто не смел заявить подобное во всеуслышание.

Однако и эта дайна в определенный момент бесследно исчезла из дворца, а ей на смену пришла новая. Вот только Джозеф Завоеватель не принял ее, наотрез отказавшись принимать ману. Сын и внук умоляли его одуматься, предлагая на выбор целую толпу лоунок на любой вкус, но старый правитель был непреклонен. Амиру Лонгин никто не смог заменить, и вскоре первый император скончался, а о дайне благополучно забыли.

Все эти воспоминания в мановение ока промелькнули в голове Эдмана, и он не на шутку разозлился на свою недальновидность. Он и вообразить не мог, что матерью Сонар окажется такая известная в определенных кругах женщина, и даже не подумал о том, чтобы обезопасить Беатрис, взяв с ювелира клятву о неразглашении любой информации, связанной с медальоном. Но теперь нужно было действовать безотлагательно.

Эдман перестроил зрение на магическое, изучил защитные плетения вокруг медина Джувела и с удовлетворением убедился, что они не превышают среднего уровня сложности.

– Действительно, как живая, – с усмешкой проговорил он и направил в медина обездвиживающее заклинание высшего порядка, легко пробившее защиту.

Старик остолбенел с выпученными от удивления глазами. Эдман обошел стол, навис над ювелиром и, радуясь тому, что прихватил с собой ту самую трость, где была спрятана заговоренная игла, уколол медину палец, дождался, когда подействует заклятие, вынуждающее говорить правду, и спросил:

– Кто изображен на портрете?

Старик затрясся, сжимая губы, но все же произнес:

– Не знаю ее имени. Она много лет назад служила во дворце.

Эдман кивнул, с облегчением осознав, что мастер ничего не знает о дайне первого императора, и продолжил задавать вопросы:

– Кто заказал медальон?

В прошлое свое посещение Эдман не стал спрашивать об этом, зная, что ни один мастер никогда не называет имен своих клиентов третьим лицам, поскольку это противоречит основному пункту устава гильдии. Но теперь обстоятельства изменились, и ему срочно требовалось выяснить, кто подарил матери Сонар эмалевый портрет. Ведь неизвестный мог вполне оказаться отцом Беатрис.

Медин замычал, но Эдман ничего не смог разобрать.

– Четче! – рявкнул он. – Имя.

– Пощадите! – взмолился старик. – Я дал клятву на крови. При всем желании я не смогу назвать заказчика. Пожалуйста, не мучьте.

«Неудивительно, – с досадой подумал Эдман. – Будь я придворным, положившим глаз на дайну первого императора, тоже бы постарался скрыть свою личность».

– Клянись, что ни словом, ни делом никому не сообщишь обо мне и этом медальоне! – приказал он.

Мастер, дрожа всем телом и запинаясь, насилу проговорил нужные слова, Эдман скрепил клятву магией и усыпил старика. Медин Джувел откинулся на спинку кресла и засопел, всхрапывая. Эдман забрал футляр с медальоном, прошептал над ювелиром стирающее кратковременную память заклинание, оставил на столе пачку ассигнаций и направился к двери. Но прежде чем уйти, он уничтожил особым заклятием все следы своей магии. Теперь никто не сможет обнаружить ничего подозрительного, даже если будет искать. Скоро ювелир проснется и будет помнить лишь то, что Эдман пришел в его дом, но предъявить ему ничего не сумеет, поскольку заказ оплачен. А уж если старик вздумает болтать о медальоне, то его будет ждать неприятный сюрприз, клятва надолго лишит его желания совать нос в чужие дела.

Набросив отвод глаз, Эдман покинул особняк медина Джувела и сел в наемный экипаж.

«Сонар сейчас восемнадцать, – размышлял он по дороге домой. – Амира Лонгин покинула дворец, когда мне было двадцать. Сейчас мне тридцать восемь. Получается, что причиной ее ухода могла быть беременность, а вовсе не истощение. Знать бы, с кем она шашни крутила в то время. Только вот никто теперь мне уже об этом не расскажет. Зигрид три года как занимает престол, и наша дружба давным-давно канула в Лету».

Эдман вспомнил, как Беатрис рассказывала, что ее родители погибли в деревне при пожаре. Возможно, родственники первого императора, узнав, что дайна беременна, вернули ее туда, откуда взяли, она в глуши родила дочь, а потом случилось несчастье, и ее старухе-матери пришлось самой заботиться о девочке. Это всего лишь предположение, но оно, скорее всего, не так далеко от истины.

Раньше Эдман ни разу не задумывался о том, куда же императорская семья девала тех дайн, что отработали свое и не могли больше питать Джозефа Завоевателя. Теперь же он решил поговорить об этом с Вилмором. Уж если кто и знал что-то о подобных делах правящего рода, так только глава внутренней безопасности. Но Эдман особо не верил, что можно будет что-то конкретное выяснить. Дайна, нарушившая основное правило и не сохранившая невинность, вряд ли была обласкана родней первого императора, скорее всего, ей от них сильно досталось, а ее любовник остался в стороне. По крайней мере, Эдман так и не смог припомнить, чтобы в те годы кого-то из максисов сурово наказывали, но это лучше будет проверить в архиве хроник аристократических родов.

***

Бетти очень расстроилась из-за ссоры с максисом Джентесом и долго не могла успокоиться, но проведя день в одиночестве, все же пришла к выводу, что хоть Эдман и не прав, но отношения к предстоящей смертной казни не имеет, и не стоит на него обижаться за убеждения, впитанные с молоком матери.

«Все максисы одинаковые, – с горечью думала она. – Считают, что существующий порядок – верх совершенства, и никто не имеет права на него покушаться. А что хорошего в том, что богатеи покупают себе возможность выкачивать из нищих девчонок ману, и правительство только потворствует этому? Может, если бы передача маны была запрещена, и все бы пользовались исключительно накопителями, Атли и не пришло бы в голову ради своих проклятых экспериментов никого убивать».