Seduction

Даже будучи женщиной, она не желает признавать себя хрупкой и слабой. Потому на минуту оставляет вопрос без ответа, не желая из-за этого ссориться. Конечно, можно солгать, но какой смысл, она умрет, что бы ни сказала.

– Я сбежала из дома, - наконец, честно отвечает Кэролайн.

– Можно спросить, почему?

– Ты уже спросил, - резко произносит она. – Я была обручена.

– Он тебе не нравился? – честно говоря, Клауса это не особо волнует, но ему приятен звук ее голоса.

– Он был вполне милым, - спокойно отвечает Кэролайн. – Просто я против замужества.

– Я хочу, чтобы ты смотрела на меня, - наконец не выдержав, разозленно произносит Клаус.

Она быстро вскидывает голову, удивленная вспышкой раздражения:

– Ты всех своих жертв заставляешь смотреть на тебя во время допроса? – ледяным тоном спрашивает Кэролайн.

На мгновение он застывает от подобных слов.

– Во-первых, мисс Кэролайн, это не допрос. Это разговор, и я хочу, чтобы ты в нем тоже принимала участие. Во-вторых, с тобой не случится ничего плохого, если ты меня окончательно не разозлишь.

Она пораженно распахивает глаза:

– Ты не хочешь меня убить?

– Пока нет, - успокаивающе отвечает он.

– Но чего ты от меня хочешь?

Невинность ее вопроса заставляет улыбнуться. Он проводит языком по внутренней стороне губ, с нетерпением ожидая момента, когда, наконец, сможет изучить ее тело, получить все, что оно может ему предложить.

– Я хотел бы узнать тебя получше, - просто отвечает Клаус.

Элизабет, пухлая кареглазая горничная, переступает порог, неся в руках зеленое платье.

Теперь, когда Клаус принял решение о судьбе Кэролайн, ей сегодня уже не нужно это платье. Оно понадобится завтра.

– Унеси его обратно.

Служанка поднимает на него полные недоумения глаза.

– Я что говорю на языке, которого ты не понимаешь? – раздраженно спрашивает Клаус, и девушка, откашлявшись, мигом выходит из комнаты.

– По-моему, это значит, что тебя больше не беспокоит моя мокрая одежда, - спокойно говорит Кэролайн.

Он улыбается ее словам, снова произнесенным с такой невинностью.

– Ты переночуешь здесь. Можешь выбрать любую спальню.

«Включая мою» - хочется добавить Клаусу, но он мгновенно отбрасывает эту мысль, слишком она грубая и непристойная. Он подождет. Пока.

Ее губы приоткрываются в знак протеста, но Кэролайн молчит, не желая возвращаться под дождь.

– Почему? – спрашивает она так равнодушно, как только может.

– Тебе больше по душе бродить по дорогам в этот холод, чем спать в сухой постели? Тогда беги, но я уверен, что бежать тебе некуда.

Она кивает слегка грустно.

– Тогда решено, - весело продолжает Клаус. – Одна из служанок отведет тебя в комнату и поможет искупаться.

Кэролайн провожает его взглядом и, как только он выходит из комнаты, сбрасывает с плеч плед, проводя рукой по непослушным, мокрым волосам. Она не из тех, кто любит заглядывать в будущее, но сейчас просто хочется знать, что ждет ее, если не смерть.

Клаус поднимается по винтовой лестнице в свои покои, по пути раздавая указания касательно пребывания в особняке Кэролайн. Ему даже интересны эти игры и флирт, прежде чем они окажутся в постели. В конце концов, она не безмозглая шлюха, нет, она отвлечет от мира, где он мечется между скукой, раздражением и отвращением.

Завтра она предложит ему себя - уверенно усмехается Клаус. Завтра она станет его.

========== 2.1. I’m stained to you. ==========

“The candy sweetness scent of you, it bathes my skin

I’m stained to you.”

Элизабет, горничная, оказалась так добра к ней. Разговаривает с Кэролайн ласково, не обращая внимания на ее привычку говорить не подумав. Она мягко улыбается девушке, затягивая корсет так сильно, что та чуть не задыхается от боли, и после немного его ослабляет. Надев зеленое платье и глядя на его мягкие рукава, Кэролайн думает, что оно, должно быть, очень дорогое, хоть это и неудивительно. Все, что окружает лорда Никлауса, буквально пахнет богатством.

– Ты знаешь, почему он не убил меня прошлой ночью? – очень тихо спрашивает Кэролайн.

– Он положил на тебя глаз, - тепло откликается Элизабет. – Он смотрит на тебя с таким вожделением. Разве ты не видела?

Кэролайн напрягается, и Элизабет, должно быть, заметив это, крепко сжимает в ладонях плечи девушки, заставляя ту расслабится. Она не заметила в глазах Клауса никакого вожделения, нет, она видела мужчину, кажется, игравшего в какую-то игру, улыбающегося своим мыслям, которые ей непонятны.

– А если я откажусь стать его шлюхой? – после минутного молчания спрашивает она.

– Тогда ты станешь для него пищей, - легко отвечает Элизабет, отходя, чтобы увидеть, как сидит на Кэролайн платье.
– Бедная, юная девочка, - с сочувствием продолжает она, - чтобы ты ни выбрала, боли не избежать.

– Даже если решу провести с ним ночь? – спрашивает она, пытаясь скрыть волнение от Элизабет.

Та вдруг, сделав быстрый шаг вперед, шепчет на ухо Кэролайн:

– Пообещай, что никому не скажешь?
– тихо спрашивает она, скрывая беспокойство из-за тайны, что намерена рассказать.

Кэролайн кивает.

– Когда я только начала служить лорду Никлаусу, в первую же ночь я услышала женские крики, - начинает она, – звучало так, будто женщине очень больно, и я заглянула к ней. Я только чуть-чуть приоткрыла дверь.

Кэролайн разделяет страх Элизабет, зная, что та не имеет права говорить об этом, но снедаемая любопытством, слушает так внимательно, как только может.

– Он завязал ткань на глазах бедной женщины, и она не могла ничего видеть. Она была на полу перед ним, умоляя, чтобы Клаус вошел в нее сзади, а он двигался в ней так, будто ненавидел ее, - продолжает горничная еще тише. – А после того, как закончил, он просто ушел, бросив ее на полу, как была, словно собаку, на четвереньках, - говорит Элизабет, радуясь ужасу Кэролайн.

Та делает полшага назад.

– Я не хочу больше ничего слышать, - ее щеки горят.

Она никогда не была с мужчиной так, как описала Элизабет. Она просто лежала под своим женихом, пока он получал удовольствие быстро и в полном молчании. И ни о чем подобном не слышала.

Но горничная не останавливается.

– Есть кое-что еще, - в волнении говорит она. – Он бил ее. Бил, пока ее ягодицы не стали красными, словно кровь. И это еще не все, - добавляет она. – Он рисовал на ней кровью, высасывая ее из ран, пока женщина не начала кричать. Было трудно понять, от боли или наслаждения, - Элизабет останавливается, чтобы вздохнуть, она не сделала ни вдоха на протяжении всей истории, и теперь ей требовался воздух, чтобы не упасть в обморок. – А закончив, он просто ушел, бросив ее, как ребенок надоевшую игрушку. Он не ночует в их кроватях, он оставляет их в синяках и окровавленными.