Секториум

Описав круг, я не нашла Птицелова в исходной точке. Помещения под арками были заперты, местность казалась незнакомой. Я еще раз поглядела вниз, вслед улетевшему глазу, и с ужасом увидела на камне нижней террасы синие отпечатки своих пальцев. «Спираль», — дошло до меня. Ребус решился, но выявил огорчительное обстоятельство: вместо спуска я нечаянно совершила подъем. Злая и уставшая, я поплелась дальше. «Когда-нибудь меня найдут, — рассуждала я. — И глаз подберут, потому что сами виноваты! Надо было лучше приклеивать!»

Настал момент, когда передо мной возникла перспектива возвращаться назад два круга. Лифта на этих странных террасах не было и в проекте. Похоже, они строились в доисторические времена, когда фроны еще не умели делать лифты. Я желала найти хотя бы древнюю винтовую лестницу, но вместо нее в закутке пустого вестибюля наткнулась на мусоропровод, и поняла, что двигаться дальше нет сил.

Под аркой было пустынно и холодно. Из мусорного контейнера торчали наружу белые шары, похожие на мячики. Жерло трубы завывало, посылая вверх упругие потоки теплого воздуха. «Съехать в них что ли? — подумала я. — В крайнем случае, набью синяк», — и стала освобождать спусковой контейнер, но, когда вынула из него округлый предмет, остолбенела. Ни действовать, ни соображать я уже не могла.

Говорят, история движется по спирали. Не знаю, что чувствовал Олег Палыч, доставая из воска нашего сибирского андроида, но в тот момент он понял бы меня лучше других. В моих руках оказался череп. Белый, словно слепленный из фаянса, с глазницами и вдавленными висками, но ни челюстей, ни отверстий для носа на нем не было. Едва лишь заметная борозда намекала, что все это в проекте было предусмотрено, но почему-то на практике не состоялось. Из того же контейнера я вынула несколько черепов без глазниц; два экземпляра, сращенных между собою лицевыми сторонами; тазовую кость без отверстий, реберную клетку без позвоночника и еще много разных интересных фрагментов. Как будто Господь Бог старался слепить что-то новое из знакомого материала, но так и не продвинулся дальше плагиата с самого себя.

— Вот, где она!

Птицеловы застукали меня с костями в руках среди мусорной кучи. Они возникли так неожиданно, что я рефлекторно пыталась спрятаться за колонной мусоропровода.

— Зачем ты ее отпустил? — возмущался младший Птицелов в адрес старшего. — Положи это, — сказал он мне, — встань и иди рядом.

— Не пойду, — отрезала я, и кость не отдала.

— Отец! Она все время хочет и не хочет одно и то же!

Його поднял меня с пола за капюшон, ни слова не говоря, повел по террасе.

— Никуда не пойду, — возмущалась я, — пока не получу объяснений!

Объяснений не последовало. За нами следовал только сердитый Ясо. В руках у него была емкость похожая на кастрюлю. Через пару шагов мы оказались на нижней площади, а затем на внешней оболочке орбитальной станции. Гравитация сначала упала, затем придавила меня к прозрачному полу «колокола». Флио-Мегаполис снова лежал подо мной, как в первый день посещения.

— Что это значит? — спросила я.

Птицеловы безмолвствовали. Только Ясо, украдкой от отца, указал сначала на кастрюлю, а затем сделал жест двумя пальцами, который с языка зэков переводится, как «моргалы выколю». Что это значило на местном жаргоне, я не могла знать, только предположила, что напрасно расковыряла мусорницу, зря глядела на то, на что не положено, потому что теперь, за излишек усвоенной информации мои «моргалы» попадут в суп.

Мы пригрунтовались на том же мятом лугу, у черного холма, который при близком рассмотрении перестал быть холмом. Он оказался флионом, который в размахе крыльев не сильно уступал безглавому созданию, подпирающему свод «Вавилонской башни». Туловище нового флиона могло бы вместить пассажирский вагон, его крючковатый клюв был опущен в почву, а черный глаз заприметил нас издалека, и, пока Птицелов-старший вел меня к нему, флион ни разу не спустил с нас внимательного взгляда.

— Не надо, — просила я.

— Надо, — возражал Птицелов.

— Я умру…

— Не умрешь.

— Я боюсь! Я не хочу! Я больше не собираюсь ни на чем летать!

Ясо бережно нес за нами кастрюлю.

— Його, пожалуйста, не поступай так со мной!

— Глупая! — рассердился Птицелов, и выпустил из рук мой капюшон перед самой птичьей пастью.

Из ноздрей флиона выходили струи пара, зев был желтым и влажным, он раскрывался передо мной, как разводные питерские мосты, с тем же достоинством и неотвратимостью. А я лишь искала момент, чтобы сбежать, укрыться в горах и просидеть там весь срок, отпущенный мне на знакомство с этой сумасшедшей планетой.

— Глупая! — повторил Його. — Ты не должна бояться! Я не позволю тебе бояться того, что ты не знаешь! Это…

— Это стыдно!!! — закричала я. — Знаю! Отпусти! Я все знаю!

— Сними одежду и лезь внутрь!

— Нет!

Он одел мне на голову резиновый чулок с прорезью для лица и смазал макушку жиром.

— Сними всю ткань, чтобы не тереть тело, — заявил он.

— Ни за что! — я пыталась снять резину, но она снималась только вместе со скальпом.

— Разденься и лезь туда, — сердито повторил Його.

Его птичьи глаза выпучились от гнева. Я представила себе, как он сдерет с меня одежду сам. Тогда-то со мной и случится самое ужасное из всего того ужасного, что только может случиться с такими как я…

— Хорошо, я разденусь. Только отвернись. И скажи Ясо, чтобы тоже не пялился.

Я бросила халат в траву. Черта-с два кто-нибудь из них отвернулся. Мне ничего не оставалось, как скрыть наготу во чреве флиона. Його тоже разделся до неприличия и последовал за мной.

— Глубже! — командовал он. — Еще глубже. Теперь развернись.

«Господи Иисусе! — думала я, дрожа от страха. — Видел бы меня Миша!» Разворачиваясь, я провалилась вниз.

— Наоборот! Ноги назад, руки в стороны!

Меня просто перевернуло верх тормашками, и приступ удушья напомнил отделение для «багажира». Його вынул меня из скользкого мешка, и сам установил подобающим образом. Мое тело оказалось зажато в позе распятия.

— Смотри на меня! — сказал он, вынул из кастрюли два куска непроваренного мяса, из которого тянулись не то жилы, не то провода, стал засовывать их мне под веки, как плевы сигирийцев.

Моя скользкая резиновая голова яростно сопротивлялась, я сделала последнюю попытку вырваться, но было поздно. Пустая кастрюля вылетела на траву, клюв захлопнулся. Його развернулся ко мне спиной и стянул боковые жилы так сильно, что чуть не выдавил меня из флиона через задний проход. Мне стало жаль себя до слез, но в следующий момент я увидела горы вокруг поляны. Словно голова поднялась из травы. Словно глаза вдруг разъехались к ушам, чтобы охватить боковой обзор. Такого панорамного ощущения реальности прежде никогда не бывало. Мурашки побежали по коже. Флион сжался, мои ноги опустились вниз и уперлись во что-то твердое, как голые ступни в травянистые кочки. Что произошло далее, я не могу описать. Тело обрело равновесие, мышцы напряглись, и хлопок крыльев поднял меня над поляной.