Сельва не любит чужих
Шрифт:
– С белой звездой пришел к нам тот, кто назвал себя Д'митри, – обращаясь к людям, начала Гдламини, словно забыв на время о сидящем на барабане. – Было время у нас посоветоваться с Незримыми, и настало время принимать решение!
– Хэйо, хой! – рявкнула толпа.
Гдламини хлопнула в ладони, и Мэйли, Великая Мать, подойдя к Дмитрию, приставила к его щекам крохотные дощечки, утыканные змеиными кличками. А затем резко нажала.
Н'харо предупреждал землянина, что будет больно, и Дмитрий готовился вытерпеть. Но подобного он не ожидал, и, хотя со стиснутых губ не сорвалось ни стона, на глазах выступили слезы. Краска, сделанная
– Вот, глядите все, и не говорите после, что этого не было, – вновь заговорила Гдламини. – Священные знаки дгиз'ю на лице у пришедшего с белой звездой, и отныне душа его – душа человека дгаа!
– Хэйо, хой! – рванулся в синеву вопль.
Дважды хлопнула в ладоши Гдламини, и юный дгаанга, приняв из рук девственницы, хлопочущей у малого костра, чашу с дымящимся варевом, с поклоном поднес ее к губам сидящего на барабане.
– Отведай дгаа'мг'ги, земани, – шелестящим шепотом произнес он, извлекая из кипящего и булькающего наколотый на палочку ломтик чего-то, похожего на мясо. – По вкусу ли придется тебе?
Это и было мясо, самое обыкновенное. Правда, привкус у него показался Дмитрию странноватым, совсем незнакомым, но совершенно не противным, скорей наоборот, приятным. И варево, которым было залито мясо, оказалось самым обычным телячьим бульоном, на редкость густым и наваристым.
– Хочешь ли ты еще дгаа'мг'ги, земани? – спросил дгаанга, когда, заглянув в раскрытый рот, убедился, что все проглочено до последней крохи.
Дмитрий кивнул.
Он здорово вымотался, сидя в безмолвной тиши обрядовой хижины, и хотел есть, а вкусно-пряное мясо и крепкий бульон прекрасно восстанавливали силы.
– Земани хочет еще дгаа'мг'ги! – торжествующе выкрикнул дгаанга, и толпа радостно взвыла.
Доброе знамение!
Будет удача народу дгаа на военной тропе, если храбрый М'панга ваТту и юный Нгеммья К'ибусса по прозвищу Короткое Копье признали принимаемого в племя и желают еще одной частью себя раствориться в нем!
И Дмитрий съел еще ломтик мяса, выспренно именуемого дгаангой «плотью мертвых дгаа», и запил еще одним глотком бульона, недоумевая, с чего бы это так торжественно встречала нехитрую процедуру все возрастающая толпа.
Как и предупреждал Н'харо, одной из ступеней обряда стало вкушение молодой лани, обработанной особым образом, но разве стоит из-за какой-то лани так вопить?..
– Вот, запомните, видевшие, и расскажите тем, кого нет здесь ныне, – возвысила голос Гдламини. – Дгаа'мг'ги вошла в глотку пришедшего с белой звездой, и провалилась в утробу его, и растворилась в крови его, и отныне тело его – тело человека дгаа!
– Хэйо, хой! – рев был так слитен, словно издал его один великан.
А когда отметался и умер последний отзвук, Гдламини повернулась к Дмитрию; глаза ее были непривычно жестки, ибо отныне она стала и для него, одного из людей дгаа, вождем.
– Встань, тхаонги! – приказала девушка, и Дмитрий, не успев задуматься над случившейся с нею переменой, повиновался так быстро, словно дело происходило на плацу Академии.
Гдламини медленно раскинула руки по сторонам, и было похоже, что она хочет обнять его.
– Теперь ты – наш Д'митри-тхаонги, – она выговаривала слова тщательно и четко, как будто
нанизывая на нить священные бусинки, одну за другой. – Теперь ты – плоть от плоти народа дгаа и часть души народа дгаа. Твои обиды – наши обиды, твоя радость – наша радость. В этом великий дар, но тяжкая ноша. Готов ли ты принять и взвалить?– Игъ, мвамидгаакфали, – без колебаний ответил Дмитрий. – Да, великий вождь и судья!
– Тогда я властью своей снимаю с тебя дггеббузи, лежавший на тебе, – сказала Гдламини и резко взмахнула левой рукой, прогоняя чужих демонов, могущих еще цепляться из последних сил за душу принимаемого в племя. – Я должна дать тебе имя, но ты – тхаонги, и нарекли тебя не здесь, в Выси. Не дело смертных исправлять Незримых. Оставайся со своим именем, Д'митри. Но в кругу людей дгаа да живут твои имена, тайные для чужих, даже тех, кто смотрит с небес. – Она взмахнула правой рукой, голос ее стал гортанным: – Тайное имя твое будет отныне Ггабья г'ге Мтзеле, Встающий Открыто; это имя пусть знает каждый из твоего народа дгаа. – Теперь она говорила тише, только для стоящих вблизи: – Тайное из тайных имя твое будет отныне К'туттзи вваБхуту, Приходящий Вовремя; скажи его лишь избранным, кого назовешь друзьями, а еще Великой Матери, ибо от нее нет секретов…
Гдламини замолчала, и взгляд ее стал мягок.
– Только со мною наедине, только для меня, и ни для кого больше, ты слышишь, тхаонги?.. – теперь она перешла на шепот, скорее, даже не шепот, нет, она едва-едва шевелила губами, но Дмитрий все равно отчетливо слышал ее, воркующую, стонущую, вскрикивающую: —… ни для кого, кроме меня, будешь ты Н'гвема Обьянг лю Ттете, Тот, Кто Всегда Желанен!
Вновь став строгой, она отступила на шаг.
– Дгаайхап'паонгуа, дгааг'г'я! Радуйтесь с Тха-Онгуа, люди дгаа!
– Хэйо, хой! – толпа уже хрипела, выкричав весь крик.
– Теперь отвечай мне, своему вождю, дгаа Д'митри, – громким голосом сказала Гдламини, и площадь у костра замерла, ловя каждый звук. – Когда ты лежал, запутавшись в сетях Ваарг-Таанги, губы твои потеряли слова, и слова эти важны. Ты говорил, что там, в Выси, тебя учили сражаться и водить воинов за собой. Так ли это?
Дмитрий замялся. Конечно, учили, это да, но – водить за собой? Такого не было. Участие в десантных высадках, конечно, может сойти за военные действия, но все же…
– Это правда… Меня учили… Но воевал я мало… К тому же…
– Что?! Ты колеблешься перед лицом вождя?
Глаза Гдламини чуть сузились, словно сомневаясь, а тот ли перед нею, кого она избрала, и Дмитрий плюнул на все.
Да, учили! Да, воевал! В конце концов, в зачетке нет ни единой четверки, и за акцию в Малом Пиарре командование поощрило отпуском на две недели, а остальное… так, собственно, кто здесь будет проверять?!
– Я могу вести людей в бой! – торжественно сказал он.
И люди, стоящие вокруг костра, хрипло крикнули:
– Хэйо!
Кто-то прикоснулся к плечу. Касание было неживым, неожиданно холодным, и Дмитрий, вздрогнув, оглянулся.
Мгамба, сосредоточенно хмурясь, протягивал ему «дуплет», неумело и опасно держа оружие стволом к себе.
– Покажи людям дгаа свое умение!
Вот здорово! Лейтенант Коршанский сам не думал, что так обрадуется оружию. За то время, что он был здесь, о нем не говорили ни слова, а на вопросы, задаваемые поначалу, прикладывали ладонь к губам и коротко отвечали: «Дггеббузи!»