Семь дней творения
Шрифт:
София отправилась в ванную, Лукас улегся на кровать, вооружился пультом и принялся прыгать с канала на канал. Телепрограммы быстро вызвали у него зевоту, и он выключил телевизор. Из-за двери ванной раздавался плеск воды: София принимала душ. Лукас уставился на носки своих ботинок, разгладил брюки, выровнял на штанинах складки. Потом встал, открыл и тут же снова закрыл мини-бар, подошел к окну, приподнял жалюзи, осмотрел безлюдную стоянку и снова улегся. Его внимание поочередно привлекли собственная вздымающаяся и опадающая в ритме дыхания грудная клетка, абажур ночника, пепельница, ящик ночного
— Можно мне войти?
— Сейчас! — крикнула София, надевая халат. Открыв дверь, она наткнулась на Лукаса, пылавшего праведным гневом.
— Что с тобой? — испуганно спросила она.
— Что за неуважение друг к другу! — Он показал ей книжку и продолжил, тыча пальцем в обложку: — Этот Шератон полностью передул книгу Хилтона! Я знаю, о чем говорю, это мой любимый писатель!
София взяла у него книгу и тут же отдала.
— Это Библия, Лукас! — сказала она, пожимая плечами. Видя его непонимающее выражение, она огорченно произнесла: — Не важно…
Она не смела признаться, что голодна, но он сам догадался, увидев, как она листает меню доставляемых в номер блюд.
— Кое-что мне хотелось бы уяснить раз и навсегда! — заговорила она — Почему здесь указаны часы? Что из этого следует? Что после половины одиннадцатого утра они запирают кукурузные хлопья в сейф до рассвета следующего дня? Странно, не правда ли? А если человеку захочется хлопьев в половине одиннадцатого вечера? Смотри, с блинами та же история! И вообще, достаточно измерить длину шнура фена в ванной, чтобы все понять: тот, кто это придумал, был лысым, иначе не заставлял бы несчастного постояльца прижиматься спиной к стене!
Лукас обнял ее и привлек к себе, чтобы успокоить.
— Ты становишься требовательной! Она покрутила головой, краснея.
— Может быть.
— Ты проголодалась!
— Еще чего!
— Я уверен.
— Разве что немного пожевать, только чтобы доставить тебе удовольствие.
— Какие хлопья ты предпочитаешь: «Фростиз» или «Спешиэл Кей»?
— Те, которые громче всего хрустят.
— Рисовые «Криспиз»! Будет сделано.
— Без молока!
— Принято, — кивнул Лукас, снимая трубку.
— А сахара, наоборот, побольше!
— Будет тебе сахар.
Он повесил трубку и сел рядом с ней.
— Себе ты ничего не заказал? — удивилась она.
— Нет, я не хочу есть.
Она расстелила на кровати полотенце и поставила на него принесенную еду. Съев одну ложку сама, она заставляла съесть другую Лукаса, тот не отказывался. В небе полыхнула далекая вспышка молнии. Лукас встал и задернул занавески, потом снова растянулся с ней рядом.
— Завтра я придумаю, как нам от них сбежать, — пообещала София. — Должен же существовать какой-то способ!
— Ничего не говори, — прошептал Лукас. — Мне бы хотелось несчетных воскресений, полных восторгов, хотелось бы уверенности, что у нас впереди целая жизнь вместе, но нам ведь остался один-единственный день, и я хочу, чтобы мы провели его вдвоем.
Полы халата на Софии
начали расходиться, он снова их запахнул, она прикоснулась губами к его губам и прошептала:— Ангелу хочется падения…
— Нет, София, крылышки, вытатуированные у тебя на плече, слишком идут тебе, я не хочу, чтобы ты их опалила.
— А я хочу!
— Не так, не так…
Он нащупал выключатель лампы. София прижималась к нему все сильнее.
В своей больничной палате Матильда тоже выключила свет. Еще этим вечером она засыпала над кроватью Рен… Колокола собора пробили двенадцать раз.
И была ночь, и было утро…
ДЕНЬ ШЕСТОЙ
Она на цыпочках подкралась к окну. Лукас еще спал. За занавесками вставало ноябрьское утро, сквозь туман просачивались солнечные лучи. Она оглянулась и застала Лукаса за потягиванием.
— Ты спала? — спросил он.
Она завернулась в халат и прижалась лбом к стеклу.
— Я заказала тебе завтрак, они сейчас постучатся. Я иду собираться.
— Это так срочно? — спросил он, ловя ее за руку и привлекая к себе. Она села на край кровати и запустила пальцы ему в волосы.
— Знаешь, что такое Башер? — спросила она.
— Звучит знакомо, где-то я, кажется, об этом читал… — проговорил Лукас, морща лоб.
— Я не хочу, чтобы мы расставались.
— София, нас настигает ад, у нас есть только сегодняшний день, нам некуда бежать. Останемся здесь и проживем вдвоем отпущенное нам время.
— Нет, я им не подчинюсь. Я — не пешка на их шахматной доске, я хочу придумать не предусмотренный ими ход. В гуще невозможного всегда кроется невероятное.
— Ты говоришь о чуде, а это не моя епархия…
— Зато моя! — И она встала, чтобы открыть дверь официанту. Подписав счет, она закрыла дверь и сама прикатила столик на колесах на середину спальни.
— Теперь я слишком далека от их мыслей, чтобы они могли меня услышать, — сказала она, насыпая в миску хлопья. Потом она опорожнила подряд три пакетика с сахаром.
— Ты действительно не хочешь молока?
— Нет, спасибо, с молоком слишком мягко, не хрустит.
Глядя в окно на раскинувшийся вдалеке город, она чувствовала, как в душе у нее закипает злость.
— Не могу смотреть на окружающие меня стены и знать, что теперь они проживут дольше нас, меня это бесит!
— Добро пожаловать на Землю, София!
Лукас встал и удалился в ванную, не до конца закрыв за собой дверь. София задумчиво отодвинула поднос, встала, прошлась по маленькой гостиной, вернулась в спальню, снова прилегла. Ее внимание привлек томик на ночном столике, и она вскочила.
— Я знаю одно место! — крикнула она Лукасу. Он просунул голову в дверь, в спальню повалил пар.
— Я знаю множество мест!
— Я не шучу, Лукас.
— Я тоже, — задиристо ответил он. — Только в такой позе мне наполовину холодно, наполовину жарко: между двумя помещениями слишком велика разница температур.
— Я знаю одно место на Земле, где можно бороться за наше дело.
Даже исполненная надежды, она была так печальна, так взволнована, что Лукас встревожился.
— Что за место? — пробасил он.