Семь дней творения

— Вы вправе гордиться своим телосложением, но так недолго и простудиться. Лучше не рисковать. Идите за мной!

У себя она открыла старый шкаф. Деревянная дверь издала протяжный скрип. Порывшись, Рен достала пиджак на вешалке и протянула Лукасу.

— Не первой молодости, конечно, но клетка никогда не выйдет из моды, к тому же ничто так не сохраняет тепло, как твид!

Она помогла Лукасу надеть пиджак, который оказался словно на него сшит и пришелся совершенно впору. Покосившись на Софию, Рен сказала:

— Лучше не допытывайся, кому он принадлежал, хорошо? В моем возрасте человек поступает со своими воспоминаниями так, как ему вздумается.

Она вдруг поморщилась и схватилась за каминную полку, чтобы не упасть. София бросилась к ней.

— Что с вами, Рен?

— Ничего особенного, просто живот скрутило, не беспокойся!

— Вы так побледнели! У вас очень изнуренный вид.

— Я уже лет десять не загорала. Что до вида, то в моем возрасте часто просыпаешься уже уставшей. Не тревожься за меня!

— Может быть, отвезти вас к врачу?

— Только этого не хватало! Пусть все сидят по домам: врачи у себя, я у себя. Это единственное условие, при котором мне удается с ними ладить.

Она помахала им рукой, словно говоря: «Не задерживайтесь, видно, что оба вы спешите!». Но София не торопилась ей подчиняться.

— София…

— Что, Рен?

— Помнишь, тебе очень хотелось посмотреть один альбом… Так вот, я бы с радостью тебе его показала. Но это не совсем обычные фотографии, их нужно смотреть при свете заката. Он лучше всего им подходит.

— Как хотите, Рен.

— Тогда я жду тебя к пяти часам. Не опаздывай, я на тебя надеюсь!

— Я буду вовремя, обещаю!

— А теперь брысь отсюда, оба, я уже достаточно вас задержала своими старческими россказнями. Осторожнее с пиджаком, Лукас, мужчина, носивший его, был мне дороже всех.

Когда машина отъехала, Рен отпустила край занавески на окне и пробормотала себе под нос, поправляя стебли в одном из букетов на столе:

— Даешь кров и пищу, а получаешь одно грязное белье!

София и Лукас ехали по Калифорния-стрит. На светофоре на пересечении с Полк-стрит с ними поравнялась машина инспектора Пильгеса. София опустила стекло, чтобы с ним поздороваться. Полицейский слушал треск своей бортовой рации.

— Небывалая неделя! Все словно с ума посходили: уже пятая драка в Чайнатауне! Я поехал, хорошего вам дня. — И инспектор сорвался с места.

Машина полицейского под рев сирены свернула налево, их машина затормозила спустя десять минут у пристани № 80. Старый корабль по-прежнему покачивался у берега на причальных тросах.

— Возможно, я нашла способ помешать неотвратимому: взять с собой тебя! — заявила София.

— Куда это? — с подозрением спросил Лукас.

— К своим! Поехали, Лукас!

— Каким образом? Милостью Духа Святого?

— Когда не хочешь возвращаться к прежнему хозяину, то надо совершить диаметрально противоположное тому, чего от тебя ждут. Сделай разворот!

— Ты читала мое личное дело? Думаешь, его можно превратить в ничто или переписать за двое суток? Неужели ты воображаешь, что твоя семейка встретит меня с распростертыми объятиями и наилучшими намерениями? Не успею я переступить через порог твоего дома, как на меня набросится орава стражников, чтобы выпроводить туда, откуда я явился. Сомневаюсь, что они отправят меня туда первым классом.

— Я отдавала всю свою душу другим, убеждая их не смиряться с судьбой. Теперь моя очередь вкусить блаженства, мой черед побыть счастливой. Заслуженный рай — быть вдвоем, и я его достойна.

— Ты требуешь невозможного, их сопротивление слишком велико, никогда они не позволят нам любить друг друга.

— Хватило бы крохотной надежды, просто знака… Ты один можешь решить измениться, Лукас. Докажи им серьезность твоих намерений.

— Как бы мне хотелось, чтобы так оно и было, чтобы это оказалось так просто!

— А ты попробуй, прошу тебя!

Оба замолчали. Лукас сделал несколько шагов в сторону огромной ржавой посудины. При каждом стоне швартовов, то натягивавшихся, то опадавших, «Вальпараисо» становился похож на зверя, пытающегося вырваться на свободу, уйти в синеву открытого океана.

— Мне страшно, София…

— Мне тоже. Позволь мне проводить тебя в мой мир, я буду помогать тебе делать каждый шаг, я угадаю твои сны, сотку твои ночи, я всегда буду рядом с тобой. Я сотру все начертанные судьбы, исцелю все раны. Когда тебя охватит ярость, я свяжу тебе руки за спиной, чтобы ты не причинил себе вреда, я залеплю твой рот поцелуем, чтобы заглушить твои крики. Все будет по-новому. Если ты почувствуешь одиночество, то одиноко будет нам обоим.

Он обнял ее, коснулся губами щеки, приласкал ей ухо своим низким голосом.

— Если бы ты знала, какими путями я шел к тебе! Я пребывал в неведении, София, я так часто ошибался, но всякий раз начинал снова еще радостнее, с еще большей гордостью. Мне бы хотелось, чтобы наше время остановилось, хотелось бы по-настоящему прожить его, чтобы познать тебя, любить тебя так, как ты заслуживаешь, но это время связывает нас, не принадлежа нам. Я из другого общества, где все — одно. Я — зло, ты — добро, я — твоя противоположность, но я думаю, что люблю тебя, поэтому проси, чего хочешь.

— Доверия!

Они покинули порт и поехали вверх по Третьей стрит. София искала оживленную городскую артерию, место побойчее, где тесно людям и машинам.

* * *

Блез вполз в большой кабинет растерянный и бледный.

— Явился учить меня шахматам? — крикнул Президент, расхаживавший перед бескрайним окном. — Напомни мне, что значит «мат»?

Блез потянул к себе большое черное кресло.

— Не смей садиться, кретин! Хотя нет, лучше сядь, чем меньше я тебя вижу, тем лучше себя чувствую. Вернемся к сложившейся ситуации: наша элита переметнулась на чужую сторону?

— Президент…

— Заткнись! Разве я приказывал тебе говорить? Разве мой рот давал понять, что мои уши соскучились по твоему гнусавому голосу?

— Я…

— Сказано, заткнись! — Это был уже не крик, а настоящий рев, от которого Блез стал сантиметров на пять короче.

— О том чтобы нам его лишиться, не может быть и речи, — заговорил Президент. — О поражении тоже. Я ждал этой недели целую вечность и не позволю тебе все испортить, ничтожество! Не знаю, как ты определял для себя ад до этого момента, но у меня готово для тебя новое его определение! Нет, молчи! Чтобы я не видел движения твоих жирных губ! У тебя есть план?