Семь дней творения
Шрифт:
— Я знаю кое-кого на другом конце города, там мне зашьют рану, — сказал он, трогая место, куда вошла пуля.
— Я тоже кое-кого знаю. Придется тебе прекратить спор и послушаться меня, вечер и так получился беспокойный. Хватит с меня волнений!
Она вывела его на улицу, подпирая плечом. Неподалеку, в куче мусора, неподвижно лежал стрелявший в них человек.
— У меня все-таки есть какое-то самолюбие! — сказал Лукас, проходя мимо.
Они остановили такси и через десять минут подъехали в ее дому. Ведя Лукаса к крыльцу, София жестом потребовала, чтобы он не шумел. С бесчисленными предосторожностями она отперла дверь, и они крадучись поднялись по лестнице. Когда
Блез, едва живой от страха, выключил свой монитор. Его ладони и лоб были еще мокрее, чем обычно. Он дождался звонка, схватил трубку и выслушал не слишком приветливое приглашение Люцифера явиться на заседание кризисного комитета, который соберется на исходе восточной ночи.
— В твоих интересах не опаздывать и порадовать нас предложениями и новыми определениями понятия «все предусмотрено»! — С этими словами Президент бросил трубку.
Блез сжал ладонями голову и, дрожа всем телом, снова взял трубку, норовившую выскользнуть из его потных рук.
Михаил смотрел на стену из экранов перед собой. Сняв трубку, он набрал прямой номер Хьюстона. На том конце включился автоответчик. Михаил пожал плечами и посмотрел на часы. В Гвиане через десять минут должен был состояться запуск ракеты «Ариан-V».
Устроив Лукаса в кровати и зафиксировав ему плечо двумя подушками, София удалилась в гардеробную. Там она схватила шкатулку со швейными принадлежностями, в шкафчике-аптечке в ванной нашла пузырек со спиртом и бегом вернулась в свою комнату. Подсела к Лукасу, свинтила с пузырька колпачок, намочила спиртом нитку и попыталась вдеть ее в иголочное ушко.
— Как бы ты меня не убила своей штопкой, — проговорил Лукас с улыбкой. — Ты дрожишь!
— Ничего подобного! — И она торжествующе показала иголку со вдетой ниткой.
Лукас ласково отодвинул от себя руку Софии, погладил ее по щеке, привлек к себе.
— Я боюсь скомпрометировать тебя своим присутствием.
— Не скрою, вечера в твоем обществе крайне рискованны.
— Моему работодателю приходится полагаться на случай.
— Почему в тебя стреляли?
— Наверное, чтобы испытать меня и прийти к тем же выводам, которые сделала ты. На мне не должно было появиться ран. Общаясь с тобой, я теряю свою силу. Остается молиться, чтобы с тобой происходило то же самое.
— Что ты собираешься предпринять?
— Напасть на тебя он не посмеет. Твоя ангельская неприкосновенность наводит на размышления.
София заглянула Лукасу в глаза.
— Я говорю не об этом. Что с нами будет через два дня?
Он провел кончиком пальца по губам Софии, она не стала сопротивляться.
— О чем ты думаешь? — взволнованно спросила она, снова берясь за иголку.
— В день падения Берлинской стены люди по обеим ее сторонам обнаружили, что похожи друг на друга. С обеих сторон стояли дома, ездили машины, по вечерам на всех улицах загорались фонари. Они бывали счастливы и несчастливы по разным причинам, но дети Запада и Востока поняли, что с другой стороны все не так, как им раньше втолковывали.
— Почему ты это говоришь?
— Потому что слышу виолончель Ростроповича.
— Что она играет? — спросила она, заканчивая третий шов.
— Я впервые ее слушаю! К тому же ты делаешь мне больно…
София нагнулась к Лукасу, чтобы перекусить зубами нитку. Потом, прижавшись лбом к его плечу, застыла. Их объединяла тишина. Лукас
погладил здоровой рукой волосы Софии. От его ласки она затрепетала.— Два дня — это так мало!
— Мало, — шепотом согласился он.
— Нас разлучат. Это неизбежно.
Впервые оба, София и Лукас, устрашились вечности.
— Может быть, попробовать договориться, чтобы тебя отпустили со мной? — робко молвила София.
— Переговоры с Президентом невозможны, особенно когда его провели. И вообще, я очень боюсь, что доступ в твой мир для меня невозможен.
— Но раньше существовали места перехода между Востоком и Западом… — начала она, приближая кончик иголки к краю раны.
Лукас поморщился и вскрикнул.
— Вот неженка! Я до тебя почти не дотронулась! Дай закончить начатое.
Дверь резко распахнулась. Вошла Матильда, опиравшаяся за неимением костыля на швабру.
— Я не виновата, что у тебя здесь бумажные стены! — заявила она, прыгая к ним. Сев на кровать, она приказала Софии: — Давай сюда иголку! А ты, — обратилась она к Лукасу, — сядь поближе. Тебе ужасно повезло, я левша!
И она умело завершила наложение швов. Всего их потребовалось шесть — три спереди и три на спине.
— Два года за прилавком в злачном месте — отличный способ набить руку в ремесле сестры милосердия, особенно когда ты влюблена во владельца. Кстати, прежде чем пойти спать, я должна кое-что сказать вам обоим. После этого я очень постараюсь внушить себе, что я сплю, и пусть завтра утром я буду хохотать до упаду, вспоминая сон, который мне сейчас снится.
Опираясь на свой импровизированный костыль, Матильда запрыгала к двери. Прежде чем выйти, она оглянулась на подругу и ее друга.
— Не важно, ошибаетесь вы на свой счет или нет. До встречи с тобой, София, я думала, что настоящее счастье на этой земле встречается только в глупых книжках, этим они как будто и отличались. Но однажды ты мне сказала, что даже у самого худшего из нас где-то спрятаны крылышки и надо помочь ему их раскрыть, а не осуждать его. Воспользуйся своим шансом! Если бы мне попался такой, как он, то будь уверена, старушка, я бы его не выпустила. А ты, раненый верзила, заруби себе на носу: если выдерешь у нее хоть одно перышко, я расковыряю твою рану вязальной иглой! И не надо таких гримас, слышите? Что бы на вашу долю ни выпало, я категорически запрещаю вам опускать руки. Если вы откажетесь от борьбы, то мир пошатнется — по крайней мере, мой!
Дверь за ней захлопнулась. Лукас и София не проронили ни слова. Они услышали ее шаги по паркету гостиной. Уже со своей кровати Матильда крикнула:
— Помнишь, я тебе говорила, что ты изображаешь из себя недотрогу, прямо ангелочка какого-то? Как видишь, я не так уж ошибалась!
Она решительно выключила настольную лампу. Во все темные окна дома просачивался сквозь занавески лунный свет. Матильда накрыла голову подушкой. У себя в комнате София прильнула у Лукасу.
Через приоткрытое окно ванной комнаты было слышно, как колокола собора Божьей Милости раскатисто бьют двенадцать раз.
И была ночь, и было утро…
ДЕНЬ ПЯТЫЙ
Рассвет пятого дня застал обоих спящими. В открытое окно вместе с утренней свежестью проникали осенние ароматы. София прижималась к Лукасу. Стон Матильды нарушил ее тревожный сон. Она потянулась — и тут же замерла, вспомнив, что лежит не одна. Она медленно отодвинула одеяло и оделась в то, в чем была накануне. В гостиную она прокралась на цыпочках.
— Тебе плохо?
— Просто неудачная поза, приступ боли. Прости, я не хотела тебя будить.