Семейные тайны

Видел бы кто, насколько быстро Татьянка собралась на выезд, мог бы и не справиться с собственным изумлением. Но я-то хорошо знал, что целых четыре предыдущих дня сестрёнка провела в раздумьях, во что бы такое нарядиться, а потом в сплошных примерках самых разных платьев, подгонке того, которое она наконец-то выбрала, подборе к тому платью наиболее подходящих ридикюля с веером и прочих приготовлениях, так что перед выездом ей оставалось лишь всё это на себя надеть, вот вам и невероятная скорость сборов. Когда я пошутил насчёт столь долгой подготовки, Татьянка на полном серьёзе заявила, что управилась на самом деле очень быстро, и если бы не помощь Оленьки, то вот тогда создание праздничного образа и правда было бы долгим. Оглядев сестру перед выходом, я убедился, что со вкусом у Оленьки такой же порядок, как и с художественным талантом, и даже пожалел, что по малолетству моей названой сестрёнке на такие выходы доступа нет — девица явно заслуживала того, чтобы увидеть результат своих трудов в виде блистающей в московском свете Татьяны Филипповны. Впрочем, положение Оленьки как воспитанницы должно, по идее, накладывать на неё какие-то ограничения, но точного знания этого вопроса у меня не было.

По сравнению с памятным приёмом у Бельских состав нашей семейной делегации заметно изменился — добавились не только Татьянка, но и Митька, в тот раз пропустивший выход из-за выезда своей кадетской роты в летний стан, зато убавилась Анна, потому как согласно здешним приличиям выход в свет женщин с видимыми признаками беременности, мягко говоря, не поощряется.

...Бельских-младших я случайно увидел почти в противоположном конце большой приёмной залы — помог рост Александры. Продвижение в их направлении оказалось очень медленным — несколько раз я вынужден был останавливаться, натыкаясь на знакомых, большинство которых раньше бы ограничились лёгким кивком в мою сторону да отсалютовали бокалом, а теперь считали своим долгом хотя бы просто перекинуться парой слов с георгиевским кавалером. Впрочем, встреча с одним из знакомых заставила меня вообще отложить общение с Бельскими на потом.

— Алексей Филиппович! — полковник Хлебович подошёл откуда-то сбоку в обществе девицы лет шестнадцати, весьма симпатичной, но вот назвать её красавицей, на мой взгляд, можно было бы лишь из вежливости. Да, недурна, даже мила, но чего-то в ней такого-этакого не достаёт...

— Вот, Елизавета, представляю тебе боярича Алексея Филипповича Левского, героя войны со шведами! Елизавета Яковлевна Арсеньева, моя племянница, — это полковник говорил уже мне.

— Геройство на войне — наша священная обязанность, ведь мы сражаемся, защищая столь прекрасных барышень, — я приложился к ручке зардевшейся от простенького комплимента девицы, полковник одобрительно кивнул.

Краем глаза заметив слегка ошалевшего от общего столпотворения и изобилия девиц Митьку, я подозвал его к нам.

— Константин Афанасьевич, Елизавета Яковлевна, с удовольствием представляю вам моего брата Дмитрия Филипповича, — захватил я инициативу. — Он пока ещё не герой, но выбрал военную службу и потому это у него впереди.

— Господин полковник, Елизавета Яковлевна, — Митька слегка растерялся, но моментально взял себя в руки, — счастлив знакомством!

— Без чинов, Дмитрий Филиппович, — добродушно отмахнулся полковник. — Елизавета, я тебя оставлю пока что на попечение бравого кадета, а мы с Алексеем Филипповичем отойдём побеседовать о наших скучных делах. Дмитрий Филиппович, я на вас надеюсь, — Хлебович хитро улыбнулся.

— Так точно, гос... простите, Константин Афанасьевич! — Митька по привычке щёлкнул каблуками.

— Вольно, кадет, вольно, — полковника происходящее откровенно веселило. Интересно, это он так забавляется или и правда не прочь свести племянницу с Митькой?

— Я тут подумал, — полковник мягко, но неотвратимо уводил меня в одну из малых приёмных зал, — что вам будет полезным кое с кем побеседовать о ваших винтовках и револьверах. Должен, кстати, сказать, револьвер у вас вышел замечательный! С превеликим удовольствием пострелял, честное слово! Даже Лизоньку пытался научить, но увы... Так-то она у меня из пистолета стреляет, но вот револьвер ваш для неё больно тяжёл.

Так, а это же идея! Сделать револьвер поменьше и полегче, не только для милых дам, но и вообще для людей невоенных, а ещё для всяческих мастеров тайных дел. Тем более, кто получит в подарок первый такой уменьшенный револьвер, когда доведём его до ума, я уже знаю.

— Вот и пришли, — усмехнулся Константин Афанасьевич. — Позвольте, ваше высокопревосходительство и ваше превосходительство, представить вам боярича Левского, Алексея Филипповича. Его высокопревосходительство генерал-воевода князь Романов, Константин Иванович, главноначальствующий Военною Палатою, его превосходительство первый советник боярин Вельяминов Виктор Васильевич, главнозаведующий Московскою городскою губною управою, — представил Хлебович обоих.

Да тут не пришли, тут прямо-таки приплыли! Ну, Хлебович, ну, Константин Афанасьевич, удружил, так удружил! Видать, в своё время дядино содействие в устройстве на службу в Военной Палате стало для полковника изрядным благодеянием, раз он так благодарит... И что же, интересно, такие люди тут забыли? Хотя Вельяминов же тесть Мишеньки Пушкина, так что не чужой тут, а победителя шведов Пушкины наверняка зазвали, чтобы придать собранию особый блеск.

— Подпоручик Левской-второй? — узнал меня генерал-воевода. Что ж, ещё в прошлой жизни доводилось читать, что многие полководцы могли похвастаться великолепной памятью. — Рад видеть в добром здравии. Вы же, если не ошибаюсь, на Бахметьевском редуте ранены были?

— Так точно, ваше высокопревосходительство! — подтвердил я.

— Без чинов, Алексей Филиппович, — смилостивился генерал-воевода. — Тем более, вы не на службе.

— Отставлен по ранению, — я поклонился, демонстрируя безмерную благодарность за явленную мне милость.

— Алексей Филиппович изобрёл новое оружие, — вставил слово полковник Хлебович.

— Вот как? — заинтересовался Романов. — Чем же вы собираетесь меня удивить после колючей проволоки, наговорённых штуцеров и крайне удобной офицерской портупеи?

— Быстро заряжаемой винтовкой, револьвером, не требующем сменных барабанов, скорострельным карабином под револьверный патрон, — по мере перечисления дежурно-вежливый интерес на лице генерал-воеводы менялся на интерес живой и неподдельный. Первый советник тоже внимательно прислушивался.

— Опять всё наговорённое? — попытался угадать князь Романов.

— Никоим образом, Константин Иванович, — ответил я. — Инкантация огнестрельного оружия себя исчерпала. Мои новые винтовки и без того по всем показателям превосходят и штуцера, и обычные ружья.

— Раз это винтовки, обычные ружья они и должны превосходить, — резонно заметил генерал-воевода. — И насколько же велико это превосходство?

— Действенный огонь залпами можно вести на дальности до шестисот саженей,[1] — пояснил я. — Одиночный — до трёхсот-четырёхсот, но лучше на сто пятьдесят-двести. Пятнадцать выстрелов в минуту, если не заботиться прицельностью, если прицеливаться, то до десяти. Заряжать винтовку удобно в любом положении, в том числе лёжа.

— Не знал бы вас как дельного офицера, посчитал бы фантазёром, — с присущей военным прямотой сказал генерал-воевода. — Прошение в палату подали?

— На будущей седмице собирались, Константин Иванович, — ответил я.

— Завтра же подавайте! — это прозвучало приказом. — Вы говорите совершенно невероятные вещи, но я обязан их проверить, а вы — подтвердить.

— Будет исполнено, — поклонился я.

— Подождите, Алексей Филиппович, — вставил слово боярин Вельяминов. — А что вы говорили про скорострельный карабин?

— Одна секунда — один выстрел, и так двенадцать раз подряд. Потом минута на переснаряжение магазина, — я постарался быть кратким и подать главное преимущество изделия.