Семиозис

Сосна посмотрела на меня без всякого дружелюбия.

– Тренировка! – бросила она и ушла.

– Ты сказала им голосовать за меня? – спросила я у Мари.

– Ты все равно победила бы, – отозвалась она.

Весьма дипломатичный ответ.

– О! – вырвалось у меня (еще одно умное высказывание).

Я выждала минуту, чтобы Сосна успела уйти подальше, а потом отправилась обратно на поминки по Татьяне.

Мы знали, что Татьяна умирает. Мы видели ее обнаженной на весеннем празднике, когда она объявила, что уходит на покой. Она с трудом передвигалась даже с двумя палками, тощая, как палка, – но с распухшими от инфекции суставами. Там она сожгла на костре кресло модератора – настоящее. Это всех поразило.

А меня поразила моя победа на выборах ко-модератора: я выставила свою кандидатуру просто потому, что учу – учила – дошколят и решила показать им, как проходят выборы.

– Надо смотреть очень далеко вперед, – сказала я ребятишкам. – Надо голосовать за человека опытного и зрелого.

Они покивали головенками, вроде бы понимая, – и что они взяли и сделали? Ну, это было пятнадцать головенок, а вечером в день выборов мы набились на скамьи в Доме Собраний задница к заднице и смотрели, как избирательная комиссия достает из урны красивые листочки, зачитывая вслух и раскладывая по кучкам.

– Люсиль. Люсиль. Сосна. Люсиль. Флора. Люсиль. Люсиль. Бартоломью. Люсиль. Мари. Люсиль. Люсиль. Люсиль…

Я проголосовала за Мари. За меня отдали почти двести голосов.

Теперь Татьяна больше не будет давать мне советы. Если я вернусь в Дом Собраний, там будет тихая музыка и масса разговоров. Кто голосовал за меня потому, что так сказала Мари? Наверное, Маргарита. И Канг, и Най (Най вернулся с дипломатической миссии пугающе другим: тихим, серьезным. Никаких больше споров, никаких флейт). Новый фипп-мастер, Монте, – за кого он голосовал? Он провел вечер с котами и ребятней, помогая им репетировать танцы. Он такой молчаливый и терпеливый, что никогда не знаешь, о чем он думает. Хатор и Форрест – они наверняка были за Сосну. Мои родители? Не знаю… Двести голосов за меня: мне не разобраться.

Я попыталась. После выборов я помогла Татьяне дойти до дома и спросила:

– Почему голосовали за меня?

Она сделала еще несколько медленных, мучительных шагов.

– Когда-то давно Октаво сказал, что миряне – большие фиппокоты. Идеальный мирянин веселый и предупредительный. Счастливый. Мягкий. Это ты, Люсиль, – самая большая фиппокошка города. Именно такими все хотят быть. Хотят, чтобы стекловарам нас представляла фиппокошка.

– Ну, спасибо. Ну, то есть…

– И ты молодая. Тебя надолго хватит. Выборы нарушают сложившийся порядок, так что их не любят.

– Ну… ага. – Я оказалась первым ребенком Поколения 7 – намного старше всех остальных в моем поколении – и едва достигла того возраста, когда можно стать ко-модератором. Как только я достигла переходного возраста (целомудренно, надо добавить, потому что ровесников у меня не было), я решила, что особенностью нашего поколения будет раскрашенное лицо, и раскрашивалась только так: каждый день новыми цветами и узорами. – Мне придется бросить преподавание?

– У тебя будет слишком много дел, чтобы еще и учительствовать, – ответила Татьяна. Мы добрались до ее дома, и она погладила меня по щеке сухой и холодной ладонью. – Возвращайся на праздник выборов. Выпей побольше трюфеля. Твои проблемы начнутся завтра.

Но «завтра» на самом деле наступило только сегодня, неделю спустя – в день ее смерти. Теперь Дом Собраний был полон проблем. Вот мои завтра и начались. Так что вместо того, чтобы возвращаться на поминки, я решила пойти в оранжерею и оставила дверь открытой, чтобы наш со Стивлендом разговор не был тайной.

Я села и устроила ноги на столе.

– Эй, ты на похоронах сказал очень хорошие слова.

Через секунду на его стволе появились слова:

«Приветствую, Люсиль. На похоронах принято говорить искренне».

(Он сказал: «У меня словно отняли рощу. Только она со мной спорила. Только она на меня сердилась. Это было осуществлением равенства несравненной красоты и осмысления. Мы с ней не были друзьями. Полагаю, она меня не любила – но всегда была готова пытаться меня учить. Благодаря ей я стал лучше как мирянин».)

– Татьяна всех нас учила, – сказала я и добавила: – Сосна хочет устроить тренировку на случай атаки стекловаров.

«Вот как. Татьяна научила меня стремиться к мутуализму со стекловарами, что стало бы цивилизованным подходом, а не замыкаться в моих страхах и обидах, и я намерен агрессивно преследовать цивилизованность. Вместе мы можем уравновешивать, мы с Сосной. Как и с тобой. Ты оптимист, и у тебя хорошие навыки социализации, что мне не дается, естественно, и что важно для установления дружбы со стекловарами и преодоления страхов мирян».

Перевод: я должна помочь ему в отношении Сосны. Как будто я могу.

– Ага, я большая фиппокошка.

«Да. Люди и фиппокоты – это общественные животные, которые избегают жестокостей и агрессии, а стекловары явно тоже общественны. Полагаю, именно поэтому у Сосны мало сторонников».

Люди не жестоки? Ну-ну, если он так считает… Татьяна выдала мне стальной нож и неприятный урок истории. Джерси была не первой убийцей на Мире. Но это не значит, что Сосна права, так ведь?

За кого проголосовал Стивленд? Да, он должен был знать насчет Мари: он ведь следит за здоровьем каждого.

Однако сейчас он решил снова говорить о пропаже дальних аванпостов. Каждый раз, когда пару дней от одного из них не было вестей, он начинал паниковать, даже если проблема заключалась просто в том, что ветер нес пыльцу не в том направлении. Впрочем, его можно было понять. Я боюсь слизней и раков, он боится пожаров и еще много чего. Татьяна сказала, что он несчастлив, что даже не умеет быть счастливым – а учить счастью не ей. И вот теперь она ушла, оставила меня.

Фиппокоты веселятся, несмотря ни на что. Я выслушала его и сказала, что дружелюбные стекловары не станут поджигать мирян. Надо надеяться, он успокоился. У меня было такое ощущение, будто от меня слишком многое зависит. Я пожелала ему «воды и солнца» и ушла домой.

На следующее утро я покрасила лицо в фиппокотовый зеленый и пошла в Дом Собраний практиковаться в стекловских звуках со Стивлендом и Мари. Солнце ярко светило сквозь крышу, разбрасывая цветные пятна. Большую часть следов вчерашних поминок уже убрали. Некоторые произведения Гарри по-прежнему украшали помещение. Мы с Мари сели за стол. Я хотела было спросить про выборы, но потом решила – я ведь победила, так? Я сделала глубокий вдох. Татьяна говорила, что у меня получается подражать стекловарам потому, что я не боюсь выставить себя дурой. Во время миссии Мари выучила немного стекловского, а мне рано или поздно понадобится говорить со стекловарами.

– Ааах какк виууу! – проорала я, а потом захохотала: наверное, вспугнула всех летучих мышей города. – Ну как?

– Повтори-ка еще раз «какк», – сказала она. – Кажется, у тебя наконец получилось.

– Какк! Какк! Какк! Какк!

– Точно. Как тебе это удается?

– Не знаю.

«Надо перекрыть глотку и толкать диафрагмой», – объяснил Стивленд.

– Откуда ты знаешь? – удивилась я.

«Чтобы понимать человеческую речь, надо было разобраться с вашими способами вокализации. Я отвел под это один из корней, а сейчас мне предстоит это сделать для звучащего стекловского».