Семнадцать мгновений весны (сборник)

Человек со специальностью

Неделю Берг выжидал, что даст арденнское наступление. Если бы продвижение Моделя и фон Рунштедта было стремительным и успешным, если бы он, грамотный военный разведчик, понял, что наступил действительно тот самый перелом в войне, о котором трубил Геббельс, тогда, решил он для себя, Коля и Вихрь будут переданы им гестапо. Берг понимал, что это, конечно же, рискованно со всех точек зрения. Но он устал, смертельно устал в своей игре и поэтому временами стал поддаваться не разуму, но чувству.

Все определилось окончательно, когда после победных кинохроник, в которых были показаны пленные янки и смеющиеся немецкие «панциргренадирен», после ликующих речей Геббельса и Штрайхера Бергу попалось обращение Моделя к своим войскам, где он писал: «Нам удалось расстроить запланированное противником наступление на нашу родину». Этого для Берга оказалось достаточно, чтобы разум подсказал ему: последняя попытка сорвалась. Это было наступление отчаяния, но не силы. Этого еще не поняли солдаты, полковник Берг это понял. И сразу вызвал своего агента, которому была присвоена кличка Отто. Этим агентом был Коля.

– Вот что, – сказал Берг, когда они вышли на улицу, – передайте своему шефу, чтобы он не появлялся в городе. Его фотография есть в гестапо, его очень ищут, равно как и вашу радистку.

– Откуда у гестапо может быть фотография моего шефа? – удивился Коля.

Берг быстро глянул на него и понял – все понял: он достаточно долго работал в контрразведке против русских, чтобы уяснить то положение, в котором очутился шеф русской группы.

– Устройте мне встречу с вашим шефом, – сказал он.

Берг решил, что, побеседовав с глазу на глаз, он укрепит свои позиции на будущее – разведчики понимают великое умение продавать и покупать тайны друг друга.

– Хорошо, – сказал Коля. – Устрою.

– Теперь дальше… Мы получили кое-какие данные о том, что ваши готовят наступление. Вы не в курсе?

– Нет.

– Вы передали своим данные о защитном вале по Висле—Одеру?

– А что?

– Ничего. Интересуюсь. Как вышли снимки?

– Снимки получились хорошие.

– Не сердитесь на меня, но в данном случае положитесь на мой опыт: эти снимки надо переправить вашим. По радио такие сведения выглядят иначе.

– Вы что, хотите предложить свою кандидатуру для перехода линии фронта?

– Скажите, подозрительность – национальная черта русского характера или благоприобретенная? – хмуро спросил Берг.

– Вы имеете в виду бдительность, по-видимому, – улыбнулся Коля.

– Нет, я имею в виду подозрительность, именно подозрительность.

Коля остановился и сказал:

– Полковник, вы не замечали, как приятно скрипит снег под ногами?

– Что-что?!

– Ничего, – ответил Коля, – просто я впервые за всю войну заметил, как это прекрасно, когда снег скрипит под ногами.

– У вас плохо с обувью? Я могу выдать сапоги.

Коля снова улыбнулся.

– Нет, – ответил он, – сапоги у меня хорошие. Спасибо.

– Чему смеетесь?

– Просто так… Это у меня иногда бывает.

– Сколько вам лет?

– У нас год войны засчитывают за три.

– Мало.

– Сколько бы вы предложили?

– Год за столетие.

– Полковник, мне нужен Краух, – сказал Коля внезапно.

Полквартала они шли молча. Город, словно чувствуя нечто приближающееся, был затаенным, бело-черным, как в трауре.

– Это сложно.

– Я понимаю.

– Когда он вам нужен?

– Он мне нужен сейчас.

– Это сложно…

– Откуда у вас данные о том, что мы готовим наступление?

– То есть?

– Что это: авиаразведка, тактическая разведка или это данные из центра?

– Данным из центра я приучил себя не очень-то верить.

– Почему?

– Фантазеров много. И потом, они все переворачивают с ног на голову: как решит фюрер, как он оценит объективные данные, так и будет считаться всеми остальными.

– Это хорошо…

– Да?

– Конечно.

– Очень хорошо… Из-за этого «хорошо» вы сейчас в Кракове и я работаю на вас.

– Даже если б фюрер не ставил данные с ног на голову, все равно мы были б здесь…

– Вы – тактичный человек.

– Потому что не сказал о вас?

– Конечно.

– Все равно подумал, – сказал Коля. – Если по правде…

– Знаете, высшая тактичность заключается в том, чтобы говорить не все, о чем думаешь.

– Это – тактичность современности. Мы хотим, чтобы в будущем высшая тактичность человека заключалась как раз в ином: что думаешь, то и говоришь.

– Этого же хотел Христос.

– У Христа не было государства и армии – такой, как у нас.

– Занятно… Государство и армия во имя того, чтобы все люди говорили друг другу только то, что думают…

– У вас есть братья?

– Нет.

– А сестры?

– Нет.

– У меня тоже. Поэтому я особенно точно представляю себе, какими должны быть отношения между братьями.

– Боже мой, какие же вы все мечтатели!..

– Нам об этом уже говорили.

– Кто?

– Был такой английский писатель Герберт Уэллс.

– Когда я увижу вашего шефа?

– Завтра утром.

Первый вопрос, который Вихрь задал Бергу, был о Траубе.

– Это для меня новость, – ответил полковник. – Я ничего об этом не знал.

– Как узнать подробности?

– Это невозможно. Гестапо нас к себе не пускает.

– Что можно сделать?

– Ничего.

– Как ему помочь?

– Вам хочется достать с неба луну? Я не берусь выполнить это желание. Оставим Трауба, хотя мне его жаль – талантливый журналист. Вернемся к нашим делам. Я просил Отто передать вам, чтобы вы не появлялись в городе, товарищ Попко…

Вихрь медленно потушил сигарету и сказал:

– А вы говорите, что вас до гестапо не допускают.

– Первый раз вы со мной откровенны.

– Третий. Не в этом дело.

– А в чем же?

– Сейчас – в Траубе и Краухе.

– Нет. В вас.

– Да?

– Да. Вы понимаете, что будет с вами, если папка из гестапо попадет к вашим? Вас дезавуируют. Разве нет? Тем более что вы скрывали это от своих сотрудников – даже Отто об этом не знает.

– Мое командование узнает об этом, полковник. Не будьте моим опекуном, пожалуйста. У вас не вышло с Мухой, не выйдет и со мной. Я ж знаю вас по Мухе: я его расстрелял – теперь нет смысла скрывать. Но это прошлое, так что не удивляйтесь: у вас свои козыри, у меня свои. Мои – сильнее. Помогите с Краухом.