Семья для мажора

Смотрит на меня испытующе. Прежде чем ответить, теребит свое запястье, и я вижу на нем… свой новогодний подарок. Кажется, это было десять лет назад, и с тех пор кто-то жестко меня перепрошил.

Дернув за рукав, прячет под ним запястье, будто я коснулся своими глазами чего-то личного. Кажется, не у меня одного есть барьеры.

Скучала, значит?

Это у нас взаимно.

— Я одна не справлюсь. Никак, — опускает лицо.

Я не тупой. Я знаю ее финансовое положение. Знаю ее возможности. Либо вместе, либо никак, это и дураку понятно.

— Я спрашиваю о другом. Я нужен тебе? Он тебе тебе нужен?

Вскидывает голову.

— Дубцов, — бросает в сердцах. — Ты и правда такой дурак?

— Просто ответь на вопрос, — настаиваю.

Мечет по моему лицу молнии, будто если бы могла, дала бы мне в нос.

— Твоя мать сказала, что…

Блять.

— Забудь о том, что она сказала, — говорю с нажимом. — Ответь на мой гребаный вопрос!

— Нужен! — взрывается. — И ты, и он. Доволен?! Доволен? Вы оба мне нужны!

— Это взаимно, — чеканю, отвечая на ее вопрос. — Что ты будешь делать, если она придет к тебе опять? — спрашиваю хрипло, глядя в ее пылающее лицо. — Если к тебе придет мой отец?

Облизнув губы, Аня сглатывает слюну, от чего дергается тонкое горло.

Моя мать пришла к ней, потому что выбрала из нас двоих слабое звено. И это сработало. Почему? Потому что она выбрала правильно. В этой истории могут быть любые вводные, неважно какие. Моя жизнь отличается от ее. Желающих насрать на мой порог столько, что глаза разбегаются. Но ответ у моей будущей жены всегда должен быть один при любых вводных, и это должно отпечататься в ее голове, как гребаная аксиома!

Кажется, до нее доходит, чего мне надо, потому что в ее голове вращаются шестеренки. Это видно даже невооруженным глазом.

Жду ее ответа.

— Что мне нужно делать? — упрямо смотрит перед собой.

— Что ты должна делать? — настаиваю на свой формулировке.

— Рассказать тебе, — проговаривает, снова задирая свой маленький подбородок.

— Справишься? — спрашиваю резко.

Я вижу сомнения в ее глазах. Вижу в них долбаную внутреннюю борьбу. Ее страхи просто на ощупь потрогать можно. Я знаю, на что способна моя мать. На что способен мой отец. Она не должна сомневаться. Никогда. Только доверять. Мне. Если я не вызывал у нее доверия месяц назад, то сейчас мы стартанем именно отсюда.

— Аня, — зову угрожающе.

— Да! — падает на сиденье, кусая губы. — Справлюсь!

— Офигенно! — Зажимаю старт-кнопку, заводя машину.

Тронув её с места, медленно выкатываюсь на дорогу и сворачиваю в сторону ближайшего светофора.

— Куда мы? — спрашивает устало.

— В гостиницу, — отвечаю коротко.

Глава 26

Аня

Если он хотел выбить меня из черновой колеи, то ему удалось.

Притормозив на светофоре, Дубцов поворачивает голову и изучает мою реакцию на свое заявление.

Моя реакций убийственно идиотская.

Этот день был длинным. Резиновым и бесконечным, но несмотря на усталость и на то, что принесение Дубцову чертовой клятвы верности выжало из меня последние соки, я истосковалась по нему так, что сердце делает сальто от одной только мысли, что мы останемся наедине в каком-то замкнутом пространстве.

Это как прошивка мозга!

Я могу злиться на него прямо сейчас, могу кричать или лелеять свою обиду, которая цвете в груди красным цветком, но стоит только поймать на своем лице его упрямый и красноречивый взгляд, как я начинаю ерзать и дрожать в тех местах, которые стыдно называть вслух.

Скользнув глазами по моим губам и коленям, резко отворачивается и подается вперед. Укладывается грудью на руль, вперяя сосредоточенный взгляд в лобовое стекло, за которым не видно ни черта, кроме фар впередистоящей машины.

Кошусь на него, сжимая пальцы в кулаки и помалкивая, потому что его мать и все другое дерьмо, окружающее меня… нас, здесь, в этой машине и в этом тумане просто перестает иметь значение.

Глядя на точеный профиль Кира, я перестаю хотеть выяснять, кто прав, кто виноват. Если это перемирие, то и черт с ним.

— Я есть хочу, — говорю ему.

Это звучит капризно, и мне все равно.

Я умираю от голода, и причина этого с комфортом устраивается в моем теле, подстраивая его под себя. Наш ребёнок, которого хочу я, и которого он хочет, потому что мы, кажется, оба сумасшедшие! Он о детях ничего не знает, так же, как и я. Откуда? Только о том, как они делаются.

— Закажем что-нибудь на месте, — отвечает быстро.

Боясь отвлекать его от дороги, прикусываю изнутри губу, считая светофоры и перекрестки, на которых встречаем пару мелких аварий.

Я чувствую, что он напряжен, и это напряжение передается мне самой, но пятнадцать минут спустя он заезжает на парковку перед одной из городских гостиниц — махиной из стекла и бетона, которая выросла на месте старой. Той, что пошла под снос несколько лет назад.

Яркое освещение вокруг рассеивает туман. Парковка пуста. Когда выходим из машины, температура, кажется, резко рухнулась вниз, и под моими ногами гололёд.

— Блять! — слышу, как с той стороны машины об лёд ударяется крупное тело Дубцова.

— Ки-и-и-р… — зову, вытягивая шею и пытаясь не повторить его подвиг.

— Мммм… — стонет. — Твою ма-а-ть…

Звучит так, будто ему чертовски больно!

— Дубцов! — мелко переставляю ноги, пытаясь обойти капот.

— Стой на месте! — гаркает из тумана. — Пздц… пффф…

Замерев, кутаюсь в пуховик, прислушиваясь к его тихим чертыханиям, от которых веет неподдельными страданиями.

— Может, сходить за помощью? — кричу ему звонко.

— Стой, блин, на месте!

— Ладно! — рычу, осматриваясь по сторонам.

— Ммм…

Слышу движение. Шелест подошв его ботинок по льду, и через секунду он вырастает с той стороны капота. Взбешённый. Морщась, двигается ко мне, переставляя ноги гораздо увереннее, чем можно было бы ожидать.

Осматриваю его тело, пытаясь понять, что конкретно у него болит. Судя по тому, как прижимает к груди руку — это и есть пострадавшая часть его тела.

Выставив вперёд локоть второй, хрипло велит:

— Иди сюда.

Хватаюсь за его локоть, чувствуя, как под курткой напрягается его и без того каменный бицепс.