Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света

–  В магазине селедкой торгують, а патроны бывають только в магазине, - парировал находчивый старшина.

–  В русском языке есть единое слово - магазин… - начал было Федин, настроившись на философский лад, но Полторошапка сверкнул на него холодными глазами и крикнул почти свирепо:

–  Разговорчики, товарищ Федин!

Нелегко было Леону Федину, любившему порассуждать о серьезных вещах, о "свободе", "демократии" и "неповторимой индивидуальности", примириться с воинскими порядками. Его все раздражало - и веселый нрав Шаромпокатилова, распевавшего вечерами песни, и прилежность Ефремова, с которой он делал любое дело, и пошленькие анекдоты Поповина, которые он рассказывал, безбожно коверкая русский язык.

–  А что будет больше, Кремль или Исаковский собор?
– спрашивал Ефим Поповин Федина, когда они, приведя в порядок дзоты, сели перекурить.

Федин пренебрежительно скривил тонкие сухие губы, презрительно повел ниточкой бровей и поправил своим глуховатым барабанным баском:

–  И-са-а-ки-евский… Исаковский - это поэт такой есть, а собор Исаакиевский.

–  Ай, не все равно!
– огрызнулся Поповин.
– Стоит из-за одной буквы спор поднимать.

–  Это смотря какая буква и где ее вставить или выбросить, - сказал, поправляя ремень, всегда молодцеватый Шаромпокатилов.
– У нас один дядька пострадал из-за одной буквы: фамилию прокурора перепутал. Три года дали.

–  Не люблю длинных фамилий, - сказал Поповин.
– Чем короче, тем лучше. Я, например, твою фамилию обрезал бы наполовину. Откуда она у тебя такая?

–  Наверно, предки были больно богатые: шаром покати, - ответил Шаромпокатилов и рассмеялся звучно, заразительно.
– А вот ты совсем не соответствуешь. Фамилия у тебя поповская, а сам из торговцев. Почему так?

–  А зачем соответствовать?
– Поповин хитро прищурил один глаз и уставился на маленького сержанта Колоду.
– Вон у сержанта тоже несоответствие. Я на вашем месте давно поменял бы.

–  Это что ж, вроде шапки получается, - иронически отозвался сержант.
– Поносил одну - не понравилась, давай другую.

–  Ну и что ж тут такого? Раз мне не нравится, - рассуждал Поповин.

–  И много раз ты менял?
– спросил Шаромпокатилов.

Вместо ответа Поповин спросил снова Федина:

–  Ну так что больше - Кремль или собор?

–  Как понимать? Что значит - больше? Ты хочешь сказать - выше?
– уже холодно посмотрел на него Леон Федин.

–  Ай, ну что ты придираешься! Ты ж сам понимаешь, об чем я спрашиваю, - хорохорился Поповин.

–  Был один грамотный человек на всю заставу и тот уехал, - с сожалением произнес Федин, закуривая папиросу.

–  Это кто ж такой?
– поинтересовался Поповин.

–  Нина Платоновна сегодня домой к родным укатила, - догадался Шаромпокатилов.

–  И хорошо, что вовремя, - затягиваясь, проговорил Федин.
– Кто знает, что тут будет завтра. Может, огонь и пепел. Может случиться так, что от Исаакия останутся только осколки гранитных колонн.

–  Это почему же?
– очень живо спросил Поповин.

–  А потому, что Гитлер к войне готовится.

Сразу стало тихо и тревожно. И слышно было, как прозвенел шмель. Полминутная пауза казалась нестерпимо длинной. Прервал ее Шаромпокатилов:

–  Да, ребята, войной попахивает. Вчера мы с лейтенантом видели, как они на той стороне брод изучали.

–  У нас есть договор о ненападении, - напомнил Колода.

–  Вы верите бумажкам, товарищ сержант?
– прищуренным глазом нацелился Поповин.

–  Договор они могут и нарушить, - быстро сказал Шаромпокатилов, - а вот насчет Исаакиевского собора Федин загнул. Мы что, допустим их до Ленинграда?

–  Ты знаешь, как было в Испании?
– вместо ответа спросил его Федин.
– Земля горела. Соборы и дворцы - в руины… Читал небось и в кино смотрел. Знаешь, как их танки прошли через Францию?

–  Советский Союз не Франция, - сказал сержант Колода.

–  Это давно известно всем, исключая разве Поповина, - ровным голосом продолжал Федин.
– Я о другом говорю.

–  О чем?

–  О том, что война будет страшной. Мало кто уцелеет.

–  По-твоему, выходит, что мы тут напрасно с этими дзотами мозоли себе на руках набиваем.
– Поповин посмотрел на свои ладони, на которых действительно обозначились мозоли.
– Тогда зачем все это?

–  Может случиться, что и добежать до дзотов не успеем, - сказал Федин.

–  Как так?
– спросил Колода.

–  А так, что один тяжелый снаряд или бомба - и от заставы мокрого места не останется.

–  Это произойдет ночью?
– в округлившихся глазах Поповина заметались тревожные блестки, квадратное лицо застыло в ожидании.

–  Ночью им выгодно: застава спит, все, кроме нарядов, собраны в кучу.

–  Брось скулить, Федин, - перебил его Шаромпокатилов.
– Что загодя себя хоронить. В гражданскую четырнадцать держав на нас шло - и ничего, живем, как видишь! И жить будем!

–  То другое дело: техника не та была, - ответил Федин.

–  Выходит, у Гитлера техника, - сказал Колода, - а у нас что, нет техники, по-твоему?

Федин не ответил. Молчал и Поповин. Он думал о том, что служить в маневренной группе при штабе отряда, куда его обещали откомандировать по болезни мочевого пузыря, все-таки безопасней, чем на заставе. Конечно, гораздо безопасней служить в пехотном полку где-нибудь недалеко от Ростова. Но это уж из области фантазии, а Ефим Поповин не принадлежал к категории пустых мечтателей.

Сержант объявил об окончании "перекура", и бойцы разошлись по своим точкам рыть щели для гранатометчиков. Каждый пограничник из группы Колоды должен был отрыть узкий колодец глубиной в полтора метра. В дальнейшем Глебов решил связать эти щели с дзотами неглубокими ходами сообщения.

На подступах каждого дзота отрывали по две щели. У дзота номер один работали Шаромпокатилов и Поповин.

Сухой верхний слой земли сопротивлялся лопатам. У Поповина болела спина и ныли руки. Полуденное солнце обжигало обнаженное тело, рыхлое и жирное, расслабляло мысль. Думать совсем не хотелось, как и работать, - лучше бы лечь на траву под тополь и дремать, прикрыв глаза фуражкой. Но надо было работать, и думы не обрывались. Сегодня впервые вот так напрямую заговорили о войне, и Ефима Поповина разговор этот глубоко встревожил. Перед глазами всплывали кадры кинохроники, о которых напомнил Федин: горящая земля Абиссинии, рушащиеся стены многоэтажных домов Испании, в небе самолеты со свастикой и свист падающих бомб, на земле трупы женщин и детей. Стало как-то жутко. Лопата не очень послушно врезалась в сухую землю. Подумалось почему-то: не щель, не укрытие он роет, а могилу себе. Дзот - это братская могила, а щель - персональная. Мертвому все равно, какая могила. Это живым не безразлично, в каком доме жить. У Поповиных в Ростове свой домик, кирпичный, хороший домик и сад. В саду белый налив и крупная фиолетовая слива. Ах как хочется туда, в этот сад! Прямо под яблоней повесить гамак и спать целые сутки, не просыпаясь, не ждать каждую минуту, что тебя разбудит дежурный по заставе, не вышагивать ежедневно по десять - пятнадцать километров вдоль границы в дождь и слякоть, в зной и мороз. Как все ему здесь надоело: наряды и тревоги, зубрежка уставов, прыжки через "козла", турник и брусья, нравоучения сержанта и "придирки" старшины, ежедневные борщ и каша, каша и борщ, чистка винтовки и - опять наряды. Каждый день. Если сложить все расстояние, которое он прошел за два года службы, то можно было бы пешком сходить в Ростов и вернуться обратно. Впрочем, обратно лучше не возвращаться. И почему он такой невезучий, Ефим Поповин? Из всех его школьных друзей и знакомых он единственный попал в пограничные войска. А некоторым вообще удалось увильнуть от службы в армии.

Есть же люди, которым все это нравится: борщ и каша, дома-то небось и этого не ели, ежедневная служба и занятия, дома-то, наверно, не меньше уставали на работе. Ну а у Поповина характер совсем другой. Жизнь штука сложная, и не для всех одинаковы ее прелести: то, что одному кажется благом, для другого - сущая каторга. Вон Шаромпокатилов никогда не унывает, всегда всем доволен и весел. Ему просто все легко дается. На турнике он виртуоз, вроде циркового акробата, след посторонний отыщет не хуже собаки, замаскируется так, что сам черт не найдет, придет с занятий весь потный, вымоется до пояса прямо из ручья, возьмет гармошку и песни поет. Вот и сейчас у Шаромпокатилова только голова да плечи видны, а тут еле врылся в землю по колено. А он как-никак повыше будет. Может, грунт ему полегче достался? Оно всегда так - везучему и черт помогает.