Семья

День расставания приближался. Санкити не знал ни минуты покоя. То и дело заглядывал кто-нибудь из соседей проститься. О-Танэ звала в столовую угостить его чем-нибудь особенно вкусным. Да и вещи надо было укладывать.

Накануне отъезда вся семья вместе с Тацуо собралась в гостиной.

— Кто знает, когда ты еще приедешь к нам? — вздохнул Тацуо.

Сели за столики. Санкити стал читать главы из написанной за лето книги. Все слушали почтительно, не отрывая от него глаз, и Санкити был очень растроган.

— Я каждый день буду вспоминать вас, — повторял он.

Потом пошли в столовую.

— Я все думала, что бы такое дать тебе с собой. И придумала, — сказала о-Танэ, подводя брата к столу. — Смотри, какой большой улей. Я, о-Сэн и о-Хару только что кончили выбирать из него пчел.

На столе лежал большой, в пять слоев, пчелиный улей. Дикие пчелы мельче домашних. И в здешних местах их мед считается лакомством. Санкити, когда был маленький, любил, увязавшись за взрослыми, бродить по лесу и искать ульи.

— Мама! Фотограф пришел! — крикнул из сада Сёта.

— Уже фотограф? А у нас столько еще дел! О-Сэн, иди скорее переодеваться. И ты, о-Хару.

— Касукэ! Иди к нам. Будем фотографироваться, — заглянул в лавку Тацуо.

Фотографироваться решили в саду, в который выходила гостиная. Собрался весь дом. Тацуо встал под большим раскидистым деревом, которое, как считалось, посадил его далекий предок.

— Женщинам лучше выйти вперед, — сказал Тацуо.

О-Танэ, о-Хару и о-Сэн сели в первом ряду.

— Дядя, — сказал Сёта, — вы наш гость, и ваше место вот здесь, в самом центре.

Но Санкити встал с краю, у большого камня, вокруг которого цвели хризантемы.

С гор спустилось белое облачко и повисло над головами собравшихся. Но когда все наконец приготовились, облачко растаяло, и с неба опять брызнули ослепительные лучи. Фотографировать было нельзя. Касукэ посмотрел на небо и вдруг сорвался с места, как будто вспомнил о чем-то.

— Касукэ, куда это ты? — удивилась о-Танэ. — Стой на месте. Видишь большое облако? Оно вот-вот будет над нами. И надо не упустить момент.

— А я никуда и не ухожу, — ответил старший приказчик.

Обойдя всех, он встал рядом с хозяином, где тень была особенно густой.

Наконец долгожданное облако заслонило солнце. Щелкнул затвор, и фотоаппарат запечатлел всех членов дома Хасимото: и самого хозяина, и подручного Косаку, и сына Касукэ — Ититаро.

В день отъезда вся семья с самого утра снова собралась в гостиной. Пришли проститься с Санкити и Касукэ с сыном. Санкити был уже одет по-городскому, в светлый, легкий костюм. Из гостиной все пошли в сад полюбоваться зацветавшими осенними пионами.

Из этого глухого уголка Санкити увозил рукопись новой книги. Она лежала на дне чемодана вместе с подарками Тацуо и о-Танэ... На страницах книги Санкити запечатлел события, чувства и мысли, которыми была полна его юность. Воспоминания прошлого больше не томили его. На душе было легко. Память освободилась для новых впечатлений.

— Хорошо, что ты навестил нас. Это ведь кажется только, что можно в любую минуту собраться и приехать. Редко удается в жизни делать, что хочешь, — сказала о-Танэ, глядя печальными глазами на брата.

,— Справедливые слова, — заметил Касукэ. — Сколько раз, Санкити-сан, вы были в наших краях с тех пор, как совсем отсюда уехали?

— Сколько? Первый раз, когда умерла бабушка. Это было очень давно. Потом приезжал хоронить маму... Ну вот и сейчас.

— Всего три раза за столько лет! — воскликнула о-Танэ. — Санкити уехал из отцовского дома, когда ему еще и восьми не было.

— Если бы старый дом был цел, он бы чаще навещал нас, — улыбнулся Тацуо.

С улицы донесся голос кучера. Повозка была заказана еще накануне вечером.

— Пора идти, — сказал Сёта. Взяв чемоданы, он направился к выходу.

— Я уж с тобой здесь прощусь, Санкити. Не сердись, — подошла к брату о-Танэ. — Большой привет передавай Минору. И будь здоров, дорогой.

Попрощавшись с о-Сэн и о-Хару, Санкити следом за Сёта вышел из дому.

— Я провожу тебя немного, — предложил Тацуо. Все трое спустились по каменным ступеням.

На дороге, у самого подножья сопки, уже стояла повозка с пассажирами, на которой Санкити предстояло добраться до ближайшей почтовой станции на перевале. Те, кто ехал дальше, должны были пересесть там в другой экипаж.

— Мы с Наоки добирались сюда от Куцугакэ пешком, — уже сидя в повозке говорил Санкити. — Ну и досталось же нам от слепней.

— Слепни, москиты... Они тучами вьются над дорогами, которые ведут в Кисо. Наверное, потому, что у нас лошадей много, — сказал стоявший рядом с повозкой Сёта.

В этой глуши не любили торопиться. Все уже было готово, а лошади не трогались с места. Санкити перебрасывался прощальными словами с Тацуо, Касукэ и другими работниками, окружившими экипаж.

Подождали еще немного, но желающих ехать больше не оказалось. Наконец кучер дунул в свисток и взял в руки вожжи. Повозка тронулась. Взобравшись на вершину горы, она поползла по дороге, щедро освещенной лучами утреннего солнца.

Санкити долго еще различал лица людей, с которыми прожил больше двух месяцев.

3

Минору, старший брат Санкити и о-Танэ, был дома, когда Санкити вернулся. Минору и Тацуо издавна дружили. Они были почти одних лет и относились друг к другу не так, как ко всем родным. Судьбы их были схожи: оба принадлежали к старинным обедневшим домам, оба были уважаемыми людьми в округе.

Правда, предки Минору были менее родовиты. Отец Тацуо был выходцем из самураев. Отец же Минору, Тадахиро, был крупный землевладелец, радевший о благосостоянии целой деревни, земли которой граничили с его поместьем. Тадахиро провел бурную жизнь. Гонимый честолюбивыми мечтами, он покинул дом, оставив семью на попечение старшего сына, и посвятил себя государственной службе. Минору было в то время семнадцать лет. Все хозяйство легло на его плечи. Он неукоснительно исполнял сыновний долг, прожив в деревне безвыездно до самой смерти отца. В ту пору он был уже членом уездного собрания и префектуры и пользовался заслуженным уважением в уезде.

Когда отец умер, он переехал в столицу и пустился во всевозможные коммерческие предприятия. Его стали преследовать неудачи. Одно за одним лопались все его начинания, в том числе затея с производством искусственного льда, всякий раз нанося большой урон его капиталам.

Дела одно время шли так плохо, что Минору очутился в долговой тюрьме. Никогда не забыть ему той минуты, когда после многих дней заключения перед ним открылась наконец тяжелая дверь тюрьмы, и он полной грудью вдохнул пьянящий ветер свободы, каждой клеточкой ощутил солнечное тепло. На траве блестели чистейшие капли утренней росы. Минору, как был в белых таби, побежал по ней. Вот когда с необыкновенной силой осознал он, как прекрасен, как дорог человеку этот бренный мир. У ворот тюрьмы его встретили братья Санкити и Содзо. Санкити дал ему сигарету. Минору выкурил ее в две-три жадные затяжки. Во всем мире не найдешь одного заключенного, который согласился бы даже за тысячу иен провести за тюремными стенами хоть один лишний день.