Сэр

И я могла бы.

И это было бы так просто.

Но это нас ни к чему не приведет. Потому что для него это ничего не значит, в то время как для меня это значило бы все.

Я с трудом сглатываю и произношу:

— Нет.

Выражение его лица меняется, и я замечаю на нем замешательство, когда он хмурится. Эйдан не понимает — я то вспыхиваю, то остываю. Я знаю, как это может выглядеть — как будто я сожалею о том, что мы сделали, и это правда. Или он может подумать, что я жестока и дразню его.

И, может быть, мне стоит объясниться.

— Я не могу пригласить тебя, — начинаю я. — Я просто не могу.

Его взгляд становится серьезным.

— Не можешь?

— Я... у меня был момент слабости. Ты сидел там с угрюмым видом…

— Вы пожалели меня, мисс Монткальм? — выдавливает он, стиснув челюсть. — Бросили мне кость, вы это говорите?

— Мне было плохо.

— А. — Он кивает, и выражение его лица становится жестче, чем я когда-либо видела. — Итак, ты погладила мой член и позволила мне пососать твои сиськи, потому что тебе было плохо.

Дерьмо. Я совсем не то хотела сказать, но мой язык прилип к небу, когда я пытаюсь выбраться из этой эпической дыры дерьма.

— Я не это имела в виду, — пытаюсь сказать я, и тогда он делает что-то еще более неприятное. Он ждет. Ждет, когда я поясню. У меня нет дара красноречия, поэтому я стою, запинаясь на своих словах. — То, что мы сделали, было ошибкой… я не такая девушка.

— Как ты думаешь, за какую девушку я тебя принял? — с любопытством спрашивает он.

— Та девушка, которая может сделать что-то подобное, чтобы повеселиться.

— Но тебе было весело. Ты наслаждалась. Или все было не так хорошо, как ты надеялась? Твоя жалость испортила это чувство? — За словом «жалость» скрывается укол, но он старается не показывать мне всю глубину своего гнева.

— Это было приятное чувство, — признаюсь я, колеблясь. — Опять же, дело не в том, что я не хочу прикасаться к тебе, дело в том, что… я не могу.

Он все еще ждет, выжидательно глядя на меня, будто я должна продолжать, но я хмурюсь в ответ.

— Это все, что я хотела сказать, мистер Уэст.

Он кивает еще раз, на этот раз самому себе. Молчание затягивается, и это мучительно, потому что Эйдан должен был бы утешить меня, сказать, что все в порядке, а затем уйти, но он этого не делает. И вот что самое странное во всей этой неразберихе — он медлит. Эйдан медлит, его тело застывает на месте, как будто тот не хочет уходить, как будто это противоречит его инстинктам.

Наконец, я вижу, как жесткость возвращается на его лицо. Он надевает маску, стискивает челюсти, кивает в последний раз и отступает назад. Не говорит мне ни единого слова, разворачивается и уходит, его шаги тяжелые, а затем они удаляются.

Я так долго стою неподвижно, злясь на себя, что хочется биться головой о ближайшую стену. Провожу рукой по лицу, чувствуя себя жалкой. Я думаю, что сильно усложнила эту задачу.

И вот тут я задаюсь вопросом кое о чем.…

Что, если это и есть та граница, которую он ждал от меня? Я чувствую отчаяние, как будто что-то потеряла. Как будто могла впустить его, а теперь не знаю, какие стены он воздвигнет следующим утром. Насколько труднее будет достучаться до него теперь?

Но… как я всегда говорю…

— У нас есть завтра, Айви. Держись.

И закрываю дверь.

***

Эйдан

Я не могу уснуть.

Мой мозг спокоен, но тело напряжено. То, что я сделал с Айви, притупило мою тоску, но только на короткое время.

Я меряю шагами коридоры, пытаясь собраться с мыслями, но все, что вижу, — это ее отвращение ко мне.

Она хотела, чтобы я ушел.

То, что мы сделали, было ошибкой, как она выразилась. Я чувствую боль в груди. Неужели я настолько нуждаюсь в благотворительности, что моя ассистентка зашла так далеко, что погладила мой член, чтобы успокоить меня? Я совершил ошибку, открыв ей глубину своих мыслей…

Я поднимаю взгляд, чувствуя поблизости чье-то присутствие. Затем резко оборачиваюсь, осматривая гостиную на верхнем этаже. Я вижу фигуру в кресле. И чувствую на себе его тяжелый взгляд — в его глубине таится знакомая мне пустота. По иронии судьбы, у нас больше общего, чем мы готовы признать. Он готов зайти так далеко, чтобы отдалиться от меня, будто тратить мои деньги — это так ужасно, что он воспринимает это как проявление слабости.

Алекс предпочел бы жить на улице, чем взять у меня хоть пенни.

Я подхожу к нему, засунув руки в карманы. Я встаю перед ним, и мы смотрим друг на друга в темноте. Он никогда не заговорит первым — он отказывается.

— Что мы делаем, Алекс? — задаюсь вопросом я и действительно хочу знать. Хочу докопаться до сути его ненависти.

— Я сижу, наслаждаюсь тишиной, — рассеянно бормочет он.

— Это не то, что я имел в виду. — Я продолжаю изучать его. — Неужели мы настолько отдалились друг от друга… неужели я нанес нам непоправимый ущерб?

Взгляд Алекса становится жестким.

— Ты помнишь, каким ты был, Эйдан. Неужели ты думаешь, что на это можно смотреть сквозь пальцы?

Я хмурюсь, чувствуя, как внутри у меня все разрывается.

— Я бы сделал все, чтобы вернуть все назад...

— Но ты все еще пьешь, все еще ведешь себя как придурок, все еще приглашаешь женщин в свою постель…

— Я никого не приглашал в свою постель и не пытаюсь быть придурком, Алекс. Выпивка успокаивает меня точно так же, как это успокаивает тебя, и ты приглашаешь в свою постель бесчисленное количество женщин. Не понимаю, почему ты упрекаешь меня за то, в чем сам участвуешь.

Он кривит губы.

— Как ты можешь не знать? Как ты можешь быть таким чертовски невнимательным?

Я жду, что он продолжит, но тот молчит.

— Как я могу не знать, что именно?

Грудь Алекса чаще поднимается, но он заставляет себя успокоиться, и я внезапно понимаю, о чем тот умалчивает.

— Просто расскажи мне, чего я не знаю о своей прошлой жизни, чтобы я мог перестать пытаться разгадать эти загадки. Я сейчас в темноте, неужели ты этого не видишь? Я в замешательстве…