Серая хризантема(Фантастические повести и рассказы)
Шрифт:
КОМАНДИРОВКА
Рассказ
Сразу за станцией начинались дебри. На платформе традиционный дедок в порыжелом, теплом не по сезону треухе указал мне тропинку.
— Туды иди и иди себе, по тропинке-то. А как увидишь, что дале идти некуда, так налево свернешь. Потом версты две еще, мимо Ведьминой Кочки, вдоль оврага. А за болотцем — кордон. Компас-то есть у тебя, паря?
— Угу, — уныло согласился я. Поход мимо какой-то Ведьминой Кочки не сулил мне ничего хорошего.
— Ну, если компас есть — дойдешь! — успокоил меня дед, попыхивая прокуренной носогрейкой. — Дойдешь, ежели комарье тебя не
Надо ли объяснять, как полегчало у меня на душе после этих его слов. Я мрачно козырнул деду двумя пальцами и побрел к опушке. Дедок, заломив треух на затылок, смотрел мне в спину из-под ладошки и покачивал бывалой головой. А потом, видно удумав какую-то думу, крикнул вслед:
— На кордоне скажи ему, Васильеву-то, что Пахомыч кланяться велел. А я, как вернусь из района, забегу к нему чайком побаловаться. С ликерчико-ом!
Я махнул ему рукой: мол, не беспокойся, папаша, в лепешку расшибусь, а передам твой привет.
При ближнем знакомстве лес этот дебрями не оказался. Лес как лес, в меру густой, но с тропинки далеко видно во все стороны. Не страшно.
Житель я городской и в лес попадаю разве что по воскресеньям, когда с соседом моим, восьмиклассником Севкой, едем в автобусе под Суслята за рыжиками. Да еще в таких вот командировках.
А лес жил своей жизнью. Ему было наплевать на меня. Он аукался птичьими голосами, тряс на ветру ветками. Словно папуасы на барабанах, набрякивали на стволах черные дятлы. И никогда в жизни не видел я столько белок. То и дело пролетали они над тропинкой, распуская за собой шикарные хвосты.
Прямо возле тропы росла земляника. Кустами. Я нарвал целый букет, объедал по ягодке и нисколько не жалел, что судьба, то есть командировка, забросила меня в этот глухой уголок у разъезда сто шестьдесят восьмого.
Это была не очень серьезная командировка. Послали меня так, на всякий пожарный случай. Ничего, хоть отдохну на природе.
В сенсации я не верю, хоть и корреспондент. Да нашей прессе и не нужны они, эти сенсации. А тут вызывает меня Главный. Прихожу, а у него сидит Таращенко из детского отдела. Он у нас «Лесную угадайку» ведет и тем знаменит, что чей угодно голос проимитирует. У нас на радио таких людей ценят. А мне он не нравится. По-моему, так просто самодовольная посредственность, разве что соловьем петь умеет!
Усаживает меня Главный рядом с Таращенко и без лишних слов нажимает клавишу магнитофона. А оттуда — того же Таращенки голос. Текст передачи читает:
— …А еще, ребятки, нарисуйте и пришлите мне птичек, которые прилетят на вашу кормушку. Вы их легко узнаете. Снегирей — по алой грудке, синичек — по желтым перышкам, а воробьев — по веселому чириканью. Нарисуйте и других пичужек, посетителей вашей птичьей столовой. Письма с рисунками отправляйте на радио, прямо мне, дедушке Мазаю Мазаевичу…
Старая такая передача, январская еще. И к чему ее Главный нам прокручивает? Не понимаю. А наш Лесной Угадай, вижу, все прекрасно понимает и лыбится во всю свою необъятную физиономию, словно мамкин блин, маргарином смазанный.
— Ну и что? — спросил я.
— А вот что! — ответил Главный и сунул мне под нос листок, вырванный, похоже, из детского альбома для рисования. А на листке этом нарисована полуптица-полузверь. Археоптерикс. Я его сразу узнал. Мне еще в школе в учебнике биологии его портрет запомнился. Помните: он на той картинке в кроне дерева нарисован. По сучьям лазает, пальцами на крыльях цепляется. А тут почти точь-в-точь перерисовано. Только вместо сучьев метелка. И он на ней висит, зубы скалит.
— Ну и что? — зевнул я, не раскрывая рта.
Главный молча подвинул
ко мне еще один лист. На нем двор деревенский нарисован. Мужчина в форменной фуражке лесника кур кормит. А рядом, возле сарая, — пара археоптериксов. Крылья растопырили, клювы зубастые раскрыли. Своей очереди ждут.— Эти рисунки прислал к нам на радио третьеклассник Коля Васильев из деревни Брусничники. Он написал, что зимой, весной и осенью живет в деревне у бабушки, а летом — на кордоне у отца-егеря. Мальчик очень любит животных. Он еще много рисунков прислал: косулю, сову, зайцев и этого самого, археоптерикса. Усекаешь?
— Ну и что? — в третий раз повторил я. — Он же из любого учебника биологии мог этих пташек перерисовать!
— Мог. Но ты все-таки съезди, проверь. Может, и правда — сенсация какая? Материал сделаешь. А если сбрехнул мальчонка — поживешь у них на кордоне, с отцом его побеседуешь, о природе что-нибудь напишешь. Тем более у тебя в плане стоит репортаж о проблемах экологии. Завтра же и отправляйся!
И вот я здесь…
Снова в кронах мелькнула белка. Я задрал голову. Зверюшка в листве громко шуршала и с кем-то ссорилась. Прямо мне в глаза с дерева полетел всякий мусор. Я вытащил из кармана зеркальце и, проклиная всех белок на свете, принялся протирать глаза. А когда наконец продрал, то увидел в зеркальце, что в трех шагах за моей спиной на тропинке сидит самый натуральный заяц, упитанный и нахальный. Я обернулся и заметил, как мелькнули в кустах его пыльные пятки.
Потом я шел дальше, а заяц преследовал меня, прыгая по тропинке (я видел это в зеркало), останавливался, когда останавливался я, сигал в кусты, когда я оглядывался, и снова возвращался на тропинку, как только я поворачивался к нему спиной.
Мало-помалу темнело. В траве начали шалить светляки, а настырный заяц все так же прыгал за мной по пятам. Наконец тропинка уперлась в ствол неохватной сосны и кончилась. Дальше идти было некуда. Мы с зайцем решительно свернули налево и шагов через пятнадцать чуть не свалились в овражек. Пошли вдоль него. Я посвечивал под ноги слабым своим фонарем и ждал встречи с Ведьминой Кочкой.
Ее я узнал сразу. Это был невысокий, в рост человека, бугор, зажатый между четырьмя соснами. На вершине его сидела ведьма, и огромные, как блюдца, глаза ее светились в ночи недобрым пламенем.
Это была деревянная скульптура, умело вырезанная из сухого соснового пня. На лакированной черной спине ее, прикрученная шурупами, поблескивала алюминиевая табличка:
Васильев Ф. Н.
«ВЕДЬМА» июль 1980 г.
И долго еще, обернувшись, можно было видеть, как горят в темноте ее выкрашенные люминесцентной краской глаза.
В небольшом, но довольно противном болотце комары наглядно доказали нам с зайцем, что мы — недурной закусон. Как старые друзья шли мы теперь бок о бок и расстались только у крыльца сторожки. Заяц, не простившись, юркнул в собачью конуру, а я открыл дверь и вошел в пропахшие душицей и мятой сени.
Первое, что я увидел в горнице, — третьеклассник Коля Васильев за столом старательно срисовывает из тома энциклопедии тиранозавра. Мальчик был так увлечен делом, что не заметил, как я вошел. Я стоял у него за спиной и смотрел, как рождается картинка. Громадная рептилия отбивалась от наседавших на нее лаек, а чуть поодаль человек в форменной фуражке лесника целился в нее из карабина. Теперь не оставалось сомнений, что передо мной сидит юный, но не по годам талантливый мистификатор. Никакого зла я на него не держал, но проучить как следует хотелось. Я положил ему руку на плечо. Он вздрогнул и обернулся.