Серая хризантема(Фантастические повести и рассказы)

— Примерь-ка вот это, — дал он мне снятый с вешалки солдатский китель. Я послушно сунул руки в рукава и обмер: обе руки вышли из правого. Но засовывал-то я их, естественно, в рукава РАЗНЫЕ!!!

— Вот видишь, — показал Васильев на заштопанный левый рукав. — Сам зашивал. Видно, зря ты работу мою нахваливал. Сплоховал я. Женщина бы никогда такого брака не наделала. Не подумай плохого. Тут никакого фокуса нет. Наука одна. Я недавно в книжке про такую штуковину прочитал. Обыкновенное дело. Просто твои штаны стали теперь «ШТАНАМИ МЕБИУСА»…

— Че-ем?

— Штанами Мебиуса. Был такой… Они у тебя проткнули левой штаниной третье измерение, прошли через четвертое и вернулись обратно, только уже с вывертами. И с кителем то же самое. Это все от штопки…

Я долго и безуспешно пытался осмыслить то, что мне сказал лесник. Хотел бы я посмотреть на легендарного Мебиуса в таком костюме!

Потом мы долго сидели с Фролом Николаевичем над книгой из серии «Эврика», в которой автор описал различные шутки, какие порой выкидывают время и пространство. А перед сном, уже погасив свет, лесник сказал:

— Наука наукой, а штаны перештопывать придется!

* * *

Когда утром я поднял голову с подушки, хозяева были уже на ногах. В утреннем воздухе слышался аромат вареной картошки. Мне тоже надо было приниматься за дело. Сразу после завтрака, проводив Васильевых в лес на работу, я засел писать сценарий будущей радиопередачи.

Провозился я часов до двух, а потом, прихватив со стола свежий огурец, вышел на двор, поболтать с толстым и отважным зайцем Лёкой. Но его во дворе не оказалось — ускакал по каким-то хозяйственным делам. И тогда я, хрустя огурцом, пошел в сарай, проведать овдовевшую Машку.

С первого взгляда было видно, что Машка этой ночью не сомкнула глаз. Вид жалкий и растерянный, кирпичного цвета перья встрепаны, а длинные костлявые пальцы на крыльях сжаты в кулаки. Я осмелел и вошел в сарай. Машка разлепила матовую пленку век и в упор посмотрела на меня. В круглых зеленых глазах вспыхнул на мгновение хищный огонек. Но, заметив на мне старые хозяйские галифе, Машка растерянно присмирела. Я подошел вплотную и погладил пальцем ее пульсирующую шею. Машка подвинулась на насесте и оскалила на меня треугольные, как у маленького крокодила, зубки. Я сунул в эти зубки остаток огурца, и мы помирились. Расстались мы через час совсем друзьями.

Как и откуда появился во дворе старик Пахомыч, я не заметил. Я сидел на завалинке и экспериментировал со штанами Мебиуса, когда дедок вырос передо мной, как из-под травы. Добродушно, с хитрецой улыбаясь, он сказал:

— Привет, старый знакомый! Ну, как тебе здесь нравится?

Старик оказался умницей и интересным собеседником. За разговором мы прозевали приход Васильевых.

Вечером был чай с ликером, а для Коли — с рябиновым вареньем. Старик не поскупился — принес большую фляжку и другую, поменьше, из которой прихлебывал один, а после долго поглаживал ее по крутому, слегка помятому боку. «Таракановка, — подумал я. — Чудит старик. Да пусть себе чудит!»

Вообще-то человек я не пьющий, и от дедова ликера меня быстро развезло. Шоколадное тепло разливалось по жилам, и все вокруг легонько покачивалось. Коля ушел спать, а Пахомыч куда-то запропастился. Мы с Фролом Николаевичем остались в горнице тет-а-тет.

— Ты, Игорь, не думай, — говорил мне доверительно лесник, — природа, она поумнее нас с тобой. Она все наперед знает, какой ключик к какому замку. А про себя не держит. Нет-нет да и покажет кончик тайны заповедной. А уж наше дело — за этот кончик потянуть и наружу тайну вытащить. Природа не жадная — отдаст и взамен ничего не попросит, кроме разве любви и уважения. Многому она нас научить сможет по-матерински…

— Да, Фрол Николаевич, как я с тобой согласен! — пробормотал я и, нашарив на столе фляжку с таракановкой, глотнул мало чем отличающуюся от ликера жидкость.

* * *

Проснулся я в одиннадцать утра под Машкиным насестом с чувством стыда за вчерашнее. Шел последний день моей командировки.

Настроение было странное. Конечно, жалко покидать лесную сторожку. Грустно становится, как подумаешь о расставании с лесом, пропитанным запахом чуда; но в то же время инстинкт журналиста гонит меня обратно в город, а сознание того, что на боку у меня висит магнитофон с кассетой, которая стоит всего моего пятилетнего стажа, наполняет меня священным трепетом.

* * *

Солнце клонилось к закату. Мы с Колей стояли на платформе и ждали электричку. Мальчик мурлыкал себе под нос какую-то песенку, а я снова думал о чудесах.

— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам! — произнес я машинально избитую фантастами фразу.

— То-то! Усвоил. Давно бы так, мила-ай! — поддержал меня старик Пахомыч, по своему обыкновению неожиданно появляясь из ничего.

Мы взглянули на него: Коля с улыбкой, а я с изумлением. Ведь еще секунду назад его здесь не было. Видимо, я изменился в лице, потому что старик вдруг испуганно засуетился.

— Чего это ты? А, из-за этого… Так это, милай, все таракановка. Вот и вчера тоже залетел аж на Ведьмину Кочку. Еле потом до дома добрался.

— Это как это «залетел»?

— Да говорю ж я, что с таракановки! — Старик досадливо махнул рукой и, вытащив из кармана помятую солдатскую фляжку, потряс ею над заскорузлой своей ладошкой. Из фляжки капнули остатки таракановки, потом вывалилось несколько бурых слипшихся корешков. Последним выпал тараканий камень.

Это была тоненькая каменная пластинка, коричневая, вся в малахитовых разводах. Она лежала на дедовой ладони и размеренно махала в воздухе десятью тоненькими лапками с колесиками на концах.

— Вот! — сказал старик. — Десять лет назад с неба упал. Окромя пользы от него никакого вреда. Таракановку на нем настаиваю. Липяной королек — для скусу, а тараканий камень — для крепости. Без него таракановка не впрок и этой самой, теле… телепуртации не получается.

Я поймал себя на том, что тихонько икаю. А Пахомыч тем временем ссыпал корешки обратно во фляжку, потом пальцем запихнул туда же и инопланетного робота: сгодится, мол, еще для настоечки. Потом он кивнул мне и медленно растаял в воздухе.

— Ага, это он может, — констатировал Коля, вертя в руках берестяное лукошко. — Он всегда так: то появится, то исчезнет.

Я машинально погладил его по рыжеватому ежику волос, а сам думал: «Робот роботом… пришелец — это понятно. Но при чем же тут телепортация? Или, может, все дело в липяном корольке?»

— А вот и ваша электричка! — сказал Коля.

Я подсадил его на высокую ступеньку, и мы вошли в полупустой вагон. Сели на скамейках друг против друга, и каждый начал думать о своем. Я — о чудесах, свалившихся на меня за эти дни, а Коля — быть может, о своей тетушке, к которой он едет гостить в районный центр, а может, обо мне, взрослом наивном дядьке из большого города, который как на невиданное чудо смотрит на такую обыкновенную, такую привычную Машку, словно ребенок изумляется папиным фокусам и до икоты пугается проделок доброго дедушки Пахомыча.