Серая Женщина

– Значит, то, что мне говорили, правда! Ты женился на ней! Женился на Нест Притчард, известной шлюхе! И вот теперь ведешь себя так, как будто не опозорился навечно, связав себя с падшей девкой! А она сидит и изображает скромницу, хотя давно уже примерила на себя роль будущей леди Бодуэн. Но я переверну небо и землю, чтобы не позволить самозванке ступить на порог дома моих предков!

Поток брани вылился с такой бешеной скоростью, что Оуэн не успел вставить ни слова возражения, и лишь когда сквайр замолчал, бросился вперед и воскликнул:

– Отец, тебя бессовестно обманули! Нест Притчард не шлюха! Да, это гнусная ложь! – Справившись с гневом, он сделал шаг к отцу и уже тише добавил: – Она так же чиста, как твоя собственная супруга, и, более того, как дорогая, бесценная матушка, которая подарила мне жизнь, а потом покинула, и мне пришлось в одиночестве пробиваться по жизни.

– Глупец! Бедный глупец! – выкрикнул сквайр.

В этот момент ребенок – крошка Оуэн – безмолвно переводивший глазенки с одного разъяренного лица на другое и с серьезным видом пытавшийся понять, что так разгневало всегда доброго ласкового отца, захныкал, чем привлек внимание сквайра и вызвал новый прилив бешенства.

– Наивный бедный слабый глупец! Возится с чужим отродьем как с собственным!

Оуэн непроизвольно прижал к груди испуганное дитя и усмехнулся в ответ на подоплеку прозвучавшей клеветы. От столь неожиданной реакции сквайр окончательно утратил ощущение реальности:

– Я требую, если хочешь считать себя моим сыном, отказаться от отпрыска этой бесстыдной порочной девки! Сию же секунду!

В порыве безудержного гнева, понимая, что Оуэн не собирается исполнять его требование, сквайр выхватил младенца из отцовских объятий и, швырнув его матери, в ярости выбежал из дома.

Бледная и неподвижная как мрамор, Нест, в ужасе от услышанного, раскрыла объятия навстречу ребенку, мальчик, вместо того чтобы найти успокоение на мягкой материнской груди, ударился об угол деревянной скамьи и упал на каменный пол.

Оуэн тут же подбежал поднять ребенка, но тот лежал так неподвижно, что отца охватил ужас. Он склонился над сыном, и в этот момент глазки его конвульсивно закатились, по крошечному тельцу пробежала судорога, а крошечные губки замерли в вечном покое.

Судорожный вздох мужа донес до Нест горькую правду. Она сползла со скамьи, на которой сидела, упала рядом с сыном в такой же мертвой неподвижности, и уже не слышала ни горестных уговоров, ни просьб, ни мольбы Оуэна.

Несчастный одинокий супруг и отец! Всего несколько мгновений назад он наслаждался счастьем любви и тепла, любовался обещанием долгих лет на сияющем здоровьем личике сына и радовался пробуждению души и ума. И вот перед ним неподвижный застывший образ. Сын больше никогда не обрадуется приходу отца, никогда не потянет навстречу ему крошечные ручки. Милый его лепет отныне будет звучать только во снах, но никогда в жизни! А рядом с мертвым младенцем забылась в спасительном беспамятстве несчастная мать – оклеветанная, сраженная горем Нест! Оуэн поборол накатившую слабость и попытался привести жену в чувство, но, увы, безуспешно.

Около полудня Эллис Притчард вернулся домой, не представляя, какое зрелище его ожидает, но, несмотря на потрясение, ему удалось вернуть дочь к жизни.

Постепенно Нест начала реагировать на звуки. Ее уложили в постель в темной спальне, и она забылась тяжелым сном. Только тогда подавленный неотвязной мыслью супруг осторожно высвободил руку от судорожного пожатия и, запечатлев на восковом лбу прощальный поцелуй, поспешно покинул и комнату, и дом.

У подножия холма Моел-Гест, примерно в миле от Тай-Гласса, в зарослях шиповника и белой брионии с мягкими завитками спрятался хрустальный пруд – чистейшее зеркало для синего неба. У берегов плавали широкие зеленые листья водяных лилий, а при свете солнца навстречу лучам из прохладной глубины поднимались великолепные цветы. Труднопроходимые заросли наполняли бесчисленные звуки. Щебет птиц в ветвях деревьев, неумолчный гул витавших над прудом насекомых, звон далекого водопада, блеяние пасущихся на холме овец – чудный хор создавал восхитительную гармонию природы.

Еще пару лет назад, во время одиноких блужданий в поисках покоя, этот уголок оставался одним из любимых приютов Оуэна. И сейчас, выйдя из Тай-Гласса, он интуитивно направился сюда, стараясь быстрой ходьбой заглушить нарастающую агонию.

Наступило то время дня, когда заявляет о себе грядущее изменение погоды. Маленький пруд больше не отражал яркую синеву неба, а повторял темные слоистые облака. Время от времени порыв ветра срывал осенние листья, а мирная музыка терялась в завываниях ветра на скрывавшихся в горных расщелинах болотах. А вскоре начался дождь и, усиливаясь с каждой минутой, превратился в ливень.

Только Оуэн ничего не замечал. Сидя на мокрой земле, закрыв лицо ладонями, все свои силы – и умственные, и физические – он сосредоточил на обуздании огненного потока крови, бурлящего и обжигающего мозг, угрожая свести с ума.

Призрак мертвого сына стоял перед ним, громко умоляя о мести, но когда несчастный молодой отец осознал, кому просит отомстить младенец, то содрогнулся от ужаса, ибо это был его собственный батюшка!

Снова и снова Оуэн пытался остановить поток мыслей, но круг замкнулся и не освобождал сознание. В конце концов ему удалось обуздать страсть и немного успокоиться. Теперь можно было попытаться подумать о планах на будущее.

В страшной реальности момента Оуэн не заметил, что отец ушел, так и не узнав о трагическом исходе своего визита. Ему казалось, что сквайр Гриффитс видел все, а потому решил отправиться в Бодуэн и поведать о причиненном несчастье, сразить глубиной горя, но тут пришло на ум воспоминание о давнем проклятии и навеяло ужас. Оуэн испугался не справиться со стихийной страстью и утратить контроль над собственными действиями.

В результате долгих размышлений Оуэн решил не трогать отца, а вот Нест увезти в какую-нибудь далекую страну, где она сможет забыть про свое горе, а ему придется зарабатывать на жизнь трудом и не останется времени на переживания.

Однако, углубившись в подробности плана, Оуэн вспомнил, что все его деньги (а в этом отношении сквайр Гриффитс отнюдь не проявлял жадности) заперты в секретере. Напрасно он искал выход из сложившегося затруднительного положения: не оставалось ничего иного, как только отправиться в Бодуэн, и единственное – больше того, твердое – намерение заключалось в том, чтобы избежать встречи с отцом.

Оуэн встал и по едва заметной тропинке побрел в постылый дом. В потоках дождя Бодуэн показался еще мрачнее, чем обычно, и все же молодой человек посмотрел на него с сожалением: как бы уныло ни проходила там жизнь, предстояло покинуть поместье на долгие годы, если не навсегда. Вошел он через боковую дверь, открывавшуюся в коридор, где располагалась его комната с книгами, ружьями, удочками, принадлежностями для письма, документами и прочими нужными вещами.

Здесь он принялся торопливо собирать все необходимое для путешествия, ибо, помимо страха перед нежелательной встречей, руководствовался стремлением отправиться в путь как можно скорее, если только Нест сможет выдержать испытание. Оуэн пытался представить, какие чувства испытает отец, поняв, что когда-то любимый сын навсегда покинул родной дом. Пожалеет ли он о своем поведении и вспомнит ли с горечью того любящего, ласкового мальчика, который в былые дни не отставал он него ни на шаг? Или, увы, всего лишь порадуется, что препятствие к нынешнему счастью – согласию с женой и странной привязанности к ее ребенку – наконец-то само собой устранилось? Отпразднуют ли они его отъезд? Потом подумал о Нест – потерявшей дитя молодой матери, еще не успевшей в полной мере осознать тяжесть утраты. Несчастная Нест! Глубоко любящая, искренне преданная! Как ее успокоить? Оуэн представил жену в чужом краю: безутешную в материнском горе, тоскующую по родным горам, – но даже эта мысль не поколебала твердого намеренья Оуэна. Идея, что только огромное расстояние между ним и отцом сможет отвести проклятие, все мрачнее нависавшее, пока он оставался на обозримом расстоянии от убийцы своего ребенка, овладела разумом неумолимо.