Серая Женщина

Кое-кто пытался удержать Лоис в Англии, а один молодой человек даже поклялся перед Господом, что рано или поздно отыщет ее, если она по-прежнему останется на земле. Но этот отважный юноша был наследником и единственным сыном мельника Луси, чья мельница возвышалась на берегу Эйвона, на щедром зеленом лугу. Конечно, отец искал для сына более подходящую пару, чем бедная дочка пастора Барклая (так низко ценились в те дни священники!). Подозрение о привязанности Хью Луси к Лоис Барклай склонило родителей юноши к мудрому решению не предлагать сироте приют в своем доме, хотя больше никто из прихожан, даже обладая желанием, не имел такой возможности, поэтому Лоис попридержала слезы до тех пор, пока не придет время плакать, и последовала совету матушки. «Дочь моя, – говорила она перед смертью, – твой отец скончался от страшной лихорадки. Я тоже умираю. Да-да, не отрицай, хотя в последние часы Господь избавил меня от боли. Жестокие англичане обрекли тебя на одиночество в этом мире. Единственный брат отца погиб в битве при Эджхилле [43] . У меня тоже есть брат, хотя я ни разу о нем не упоминала, так как он еретик. Поссорился с отцом и, не попрощавшись с нами, уехал в какую-то заморскую страну. Но до тех пор, пока не принял пресвитерианскую веру, Ральф оставался добрым парнем. Думаю, что в память о прежних днях он возьмет над тобой опекунство. Кровь гуще воды. Напиши ему сразу после моей смерти. Да, Лоис, я умираю и благословляю Господа за позволение так скоро воссоединиться с мужем».

43

Первая битва Гражданской войны, произошедшая в Уорикшире в 1642 г.

Вот он, эгоизм супружеской любви. Матушка думала не столько о грядущем одиночестве дочери, сколько о встрече с ее покойным отцом!

«Напиши дяде Ральфу Хиксону в город Салем, Новая Англия (отметь, чтобы не забыть). Скажи, что я, Генриетта Барклай, поручаю брату ради всего святого на небесах и на земле, ради спасения его души, ради нашего старого дома на Лестер-Бридж, ради наших родителей, ради умерших между им и мной шестерых маленьких детей принять тебя как родную, ибо ты и есть его родная племянница. У него большая семья – жена и дети, так что не страшно отправить тебя, моя дорогая дочь, к дядюшке. Ах, Лоис, если бы ты могла умереть вместе со мной! Мысль о твоей судьбе не дает покоя!»

Лоис, бедное дитя, постаралась, как могла, успокоить матушку обещаниями в точности исполнить все ее пожелания и заверениями в несомненной доброте дяди.

«Дай слово, – задыхаясь, попросила умирающая, – что отправишься в путь без промедления. Деньги получишь от продажи имущества. Отец перед смертью написал своему школьному другу, капитану Холдернессу, и попросил за тобой присмотреть. Понимаешь, о чем я… Ах, моя дорогая Лоис, да благословит тебя Господь!»

Дочь торжественно дала обещание и сдержала слово. Сделать это оказалось тем проще, что в порыве любви Хью Луси признался в страстном чувстве и поведал о борьбе с отцом, о своей нынешней несостоятельности и надеждах на будущее укрепление. Рассказ то и дело прерывался столь откровенными и яростными угрозами в адрес отца, что Лоис поняла необходимость как можно скорее покинуть Барфорд, чтобы не вызывать ссоры между отцом и сыном. Возможно, в ее отсутствие обстановка в семье как-то успокоится: или богатый старый мельник сжалится над сыном, или – здесь сердце начинало ныть от одной лишь мысли – любовь Хью остынет, и милый товарищ детских игр ее забудет. Если же этого не случится, если хотя бы десятая часть его обещаний окажется правдой, то, возможно, Господь поможет ему исполнить намерение и при первой же возможности отправиться на поиски невесты. На все воля Божия, и это благо, подумала Лоис Барклай.

Размышления ее прервал капитан Холдернесс. Отдав помощнику все необходимые распоряжения, он подошел, похвалил девушку за терпение и сказал, что отведет ее к вдове Смит – в приличный дом, где сам он и другие моряки высокого ранга обычно останавливались во время пребывания на берегах Новой Англии. По его словам, вдова Смит располагала уютной гостиной для себя и дочерей, где Лоис могла провести время, пока он отправится по делам, из-за которых задержится в Бостоне на день-другой, а потом отвезет ее в Салем, к дяде. Порядок действий был определен еще на корабле, но, не зная, о чем еще говорить, по дороге капитан Холдернесс повторил его несколько раз. Таким способом он выразил сочувствие горю, то и дело наполнявшему серые глаза слезами. «Бедная, бедная девочка! – думал он. – Для нее это чужая земля, где живут чужие люди. Немудрено, что ей здесь будет одиноко! Надо ее подбодрить!» По дороге к дому вдовы Смит капитан так занимательно рассказывал о жизни в Новой Англии, что и манера разговора, и новые идеи утешили Лоис лучше самого нежного женского сочувствия.

– Странные люди живут здесь, в Новой Англии, – поведал капитан Холдернесс. – То и дело молятся. Не успеешь оглянуться, как уже снова стоят на коленях. Видимо, здесь у местных не слишком много работы, иначе они молились бы так же, как я, после каждой фразы молитвы повторяя: «Раз-два, взяли» – и не переставая натягивать канат. Их штурман пытался заставить нас благодарить Господа за удачное плавание и удачное избавление от пиратов, однако я ответил, что предпочитаю возносить молитвы на твердой земле, надежно поставив судно в гавань. Французские колонисты клянутся отомстить за экспедицию в Канаду, а местные с языческой яростью – по крайней мере, насколько позволено божьим людям – оплакивают потерю своей хартии [44] . Обо всем этом мне рассказал штурман, чтобы заставить нас молиться вместо того, чтобы выполнять положенную работу. Ругал страну, как только мог. Но вот мы и пришли! Улыбнись и постарайся выглядеть хорошей девочкой из Уорикшира!

44

Хартия штата Массачусетс была отозвана в 1685 г. в ответ на отказ пуритан подчиниться политике Королевства.

Впрочем, при взгляде на вдову Смит никто не смог бы удержаться от улыбки. Это была миловидная приветливая женщина, одетая в строгом соответствии с модой в Англии лет двадцать назад, но лицо каким-то чудесным образом изменяло впечатление от наряда, и темно-коричневое платье казалось ярким и жизнерадостным, под стать натуре самой вдовы Смит.

Даже не успев понять, кто такая эта незнакомая девушка, она расцеловала Лоис в обе щеки – просто потому, что та выглядела одинокой и печальной, а после того, как капитан Холдернесс поручил спутницу заботам хозяйки, расцеловала еще раз, потом взяла Лоис за руку и повела в свой простой, но основательный деревянный дом, над дверью которого висел тяжелый сук – знак пристанища для путников и лошадей. Однако вдова Смит принимала далеко не всех путников. С некоторыми она держалась чрезвычайно холодно и не отвечала ни на какие вопросы, кроме одного: где можно найти другой приют. Совет не заставлял себя ждать, и нежелательный постоялец тут же отправлялся восвояси. В подобных случаях вдова Смит руководствовалась исключительно интуицией: один взгляд на лицо посетителя безошибочно решал, можно ли его допустить в дом, где живут дочери. Манера ее общения начисто отбивала желание ослушаться, тем более что рядом обитали всегда готовые прийти на помощь крепкие соседи, к которым она обращалась всякий раз, когда глухоты в первом случае или голоса и жестов во втором оказывалось недостаточно. Вдова Смит выбирала постояльцев исключительно по выражению лица; никакие очевидные свидетельства внешних обстоятельств значения не имели. Каждый, кто останавливался в ее доме хотя бы раз, непременно возвращался снова и снова, так как она умела принять гостя радушно и щедро. Дочери Пруденс [45] и Эстер унаследовали достоинства матушки, однако не во всем совершенстве. Прежде чем определить отношение к незнакомцу, они оценивали его внешность: замечали особенности костюма, ткань и фасон, поскольку и то, и другое, и третье много говорило о положении в обществе; держались более скованно; больше сомневались; не обладали решимостью и твердостью характера матушки. Их хлеб порой был не таким легким и пышным, сливки иногда скисали вместо того, чтобы превратиться в свежее масло, ветчина не всегда имела вкус ветчины доброй старой Англии, который неизменно отмечали у хозяйки. И все же обе девушки были добрыми, порядочными, послушными. Когда матушка, обняв за талию, ввела в гостиную Лоис, они встали и приветливо пожали незнакомке руку. На взгляд английской гостьи, комната была несколько странной. Сквозь слой глиняной штукатурки здесь и там виднелись бревна, из которых построен дом, хотя стены были завешаны шкурами удивительных животных, подаренными хозяйке знакомыми торговцами. Здесь же присутствовали дары моряков: яркие раковины, причудливые нитки туземных бус, удивительные яйца морских птиц и красивые вещицы из Старой Англии. В целом комната походила не столько на гостиную, сколько на Музей естественной истории. Здесь стоял особый, непривычный, хотя и не отталкивающий запах, до некоторой степени нейтрализованный дымом горящего в очаге толстого ствола сосны.

45

В тексте, очевидно, некое несоответствие, поскольку лишь однажды упомянутая дочь вдовы Смит носит то же имя, что и младшая дочь Грейс Хиксон.

Как только хозяйка сообщила, что капитан Холдернесс ждет в общей комнате, девочки немедленно убрали прялку, сложили вязальные спицы и занялись приготовлением еды. Что это была за еда, сидевшая здесь же и невольно наблюдавшая за ней Лоис понимала с трудом. Первым делом девушки замесили тесто и оставили подниматься. Затем достали из углового буфета – подарка с родины – огромную толстую квадратную бутылку с ликером под названием «Золотая вода». Потом появилась ручная мельница для перемалывания зерен какао – редкое угощение в те времена – и, наконец, большая головка чеширского сыра. Три стейка из оленины немедленно отправились жариться, куски холодной свинины были политы патокой. Явился пирог, похожий на миндальный кекс; правда, хозяйки с гордостью назвали его тыквенным. Затем последовала свежая и соленая жареная рыба, а за ней – по-разному приготовленные устрицы. Лоис с удивлением ждала, когда же наступит конец щедрости по отношению к гостю с родины. От горячих блюд поднимался аппетитный пар, но никто не присел за стол, прежде чем пресвитер Хокинс – весьма уважаемый давний сосед, приглашенный вдовой Смит, чтобы послушать новости, – не закончил молитву, куда в качестве благодарности за прошлое включил и просьбу о будущем каждого из присутствующих в том варианте, какой сам пресвитер представил по внешности. Молитва наверняка закончилась бы значительно позже, если бы капитан Холдернесс не сопровождал вторую ее половину нетерпеливым стуком ножа по столу.

Все были слишком голодны, чтобы поддерживать разговор в начале трапезы, однако по мере утоления аппетита любопытство росло, и с обеих сторон все чаще раздавались вопросы. Лоис прекрасно представляла английскую действительность, но с особым, естественным вниманием слушала рассказы о новой стране и новых людях, среди которых отныне предстояло жить. Отец ее был якобитом, как в то время начали называть сторонников династии Стюартов, а дед, в свою очередь, следовал учению архиепископа Лода [46] , поэтому прежде ей редко доводилось слышать разговоры и видеть обычаи пуритан. Пресвитер Хокинс отличался невероятной строгостью, так что его присутствие держало дочерей вдовы Смит в благоговейном страхе. Однако сама вдова пользовалась многочисленными привилегиями; широко известная, многими испытанная доброта позволяла ей выражаться свободно – возможность, которой по всеобщему молчаливому согласию многие лишились под угрозой клейма безбожников. Капитан Холдернесс и его помощник также позволяли себе говорить то, что думают, невзирая на окружение. Так что можно считать, что в первый день пребывания в Новой Англии Лоис мягко погрузилась в пуританскую обстановку, но даже столь умеренного окружения оказалось достаточно, чтобы ощутить себя глубоко одинокой и несчастной.

46

Лод Уильям (1573–1645) – архиепископ Кентерберийский с 1633 г., ближайший советник Карла I, ярый противник кальвинизма. Многие пуритане эмигрировали в Америку, не выдержав его политики по установлению единства англиканской формы службы.

Первой темой разговора послужило современное состояние колонии: Лоис поняла это, хотя поначалу с удивлением услышала названия городов, знакомых по родной стране. Например, вдова Смит сообщила, что в графстве Эссекс жителям велят содержать четыре милицейских отряда по шесть человек в каждом, чтобы постоянно следить за скрывавшимися в лесу дикарями-индейцами:

– Помню, какого страха натерпелась в первую осень здесь, в Новой Англии. После убийства Томаса Лотропа, командира одного из таких отрядов, прошло уже шестнадцать лет, а я до сих пор вижу, как среди деревьев неслышно крадутся раскрашенные индейцы с бритыми головами.

– Да, – отозвалась одна из дочерей. – А помнишь, мама, как Ханна Бенсон рассказывала, что ее муж спилил вокруг дома в Дирбруке все деревья, чтобы никто не смог подобраться незаметно? Однажды, когда вся семья уже легла спать, а муж уехал по делам в Плимут, она сидела на крыльце и вдруг увидела лежащее в тени бревно, похожее на ствол спиленного дерева. Сначала не обратила внимания, но через несколько минут заметила, что бревно приблизилось к дому, и страшно испугалась. Боясь пошевелиться, она закрыла глаза, досчитала до ста и снова взглянула. Темнота сгустилась, однако бревно оказалось еще ближе. Она побежала в дом, заперла дверь и поднялась наверх, где спал старший сын. Элайдже тогда было всего шестнадцать, но он сразу же встал, молча схватил отцовское ружье, зарядил его, а потом, попросив у Господа помощи, подошел к окну и выстрелил в бревно. Никто не осмелился посмотреть, чем все закончилось. Всю ночь семья читала Священное Писание и молилась, а утром, когда решились выйти, все увидели на траве кровь возле бревна, которое оказалось вовсе не бревном, а краснолицым индейцем, покрытым корой и искусно замаскированным. Рядом лежал боевой нож.

Все слушали, затаив дыхание, хотя почти каждый хорошо знал множество подобных историй. Затем разговор продолжился в том же духе:

– С тех пор как вы, капитан Холдернесс, были у нас в последний раз, в Марблхеде высадились пираты. Да, прошлой зимой напали французские пираты-паписты. Люди боялись выйти из дому, потому что не знали, чего ожидать. Пираты вытащили на берег пленников с захваченных судов, среди них оказалась одна женщина, и поволокли в болота. Жители Марблхеда, зарядив ружья, молча наблюдали за происходящим, выжидая. А среди ночи воздух потряс громкий, отчаянный женский крик: «Господи Иисусе! Сжалься надо мной! Спаси от этих людей! О, Господь всемилостивый!»