Сердце бури

С таким Рей еще никогда не приходилось сталкиваться. Для нее, привыкшей выживать вопреки всему, словно микроб, в грязи, на самом дне общества, невозможно было представить состояние человека, готового добровольно отказаться от жизни. Благодаря Узам она ощущала его душу и пропускала через себя каждую его эмоцию — но разум ее не мог понять того, что с ним происходило.

Она проклинала себя, что есть мочи. За то, что сказала ему обо всем. За то, что пошла на поводу у безумца, оробев от его напора — и в результате вызвала бурю. Не сделай она этой глупости, ей не пришлось бы преодолевать и новых трудностей. И Бен в этом случае, наверное, не скатился бы назад, к самой грани, а продолжил бы выкарабкиваться.

Первым делом Рей вызвала Маз. Она надеялась, что их умудренная покровительница сможет подсказать ей, как быть. Возможно, есть какая-нибудь хитрость, которая поможет вытянуть сознание Бена из ловушки, пожирающей его с каждым мгновением.

На ее беду, недавно началась гроза — явление не столь уж частое в этом районе Такоданы, но именно поэтому особенно мощное и свирепое. Небо зловеще потемнело. Усилившийся ветер принес огромную, черную, брюхатую дождем и молниями тучу. Эта громада, словно неприятельский фрегат, нависла над лесом. И над маленьким шаттлом, скрывающем в своем нутре двух молодых людей и одного дроида. Ливень хлестал обшивку корабля незримой, призрачной плетью.

Местный канал связи работал плохо, в таких погодных условиях иначе и быть не могло. А внешним подключением, через центральный межпланетный усилитель, Рей так и не решилась воспользоваться, опасаясь привлечь нежелательное внимание.

Голопроектор транслировал изображение с помехами, и слова Маз можно было различить далеко не всегда. Рей успела понять: «Постарайтесь продержаться до утра. К утру тучу должно отнести немного южнее. Я пришлю к вам Эмми».

Понятно, что в такую страшную грозу о каких-либо путешествиях и речи быть не могло.

Еще Маз сказала: «Если дело совсем дрянь, у тебя в запасе есть антибиотики, воспользуйся ими…»

Антибиотики… признаться, Рей уже порядком забыла про них, ведь до сих пор необходимости прибегнуть к этому средству, которое Маз назвала «крайним», так и не возникло.

Девушка стремглав ринулась назад, в медотсек.

Осторожно и сосредоточенно она вскрыла одну из заветных ампул и заученным движением набрала лекарство в шприц.

Однако Рей не предвидела и вряд ли смогла бы предвидеть реакцию Бена. При виде шприца он вдруг широко распахнул глаза, уже несколько минут как бессильно закатившиеся. Его губы вновь зашевелились, неслышно произнося что-то. В этом слабом движении приоткрытых губ было что-то трогательное, что-то жалобно-невинное — в таком положении темный рыцарь был, словно дитя, которое, само того не сознавая, молит о помощи…

Она не сразу различила его бред.

— Только не иглы… только не игры… — повторял он снова и снова, судорожно вертя головой.

От его неестественно монотонного говора Рей стало не по себе еще больше. Это не он. Не тот человек, который мужественно перенес все то, отчего она, Рей, до сих пор содрогалась, случись ей проскользнуть в эти его воспоминания. Даже голос, казалось, не мог принадлежать человеку. Он принадлежал кому-то… чему-то другому — низкий, надрывный. Полубезумный.

— Пожалуйста… пожалуйста, не надо игл…

Боясь вздохнуть, девушка перевела взгляд на шприц в своей руке. Мрачная догадка молнией ударила в мозг, озарив его внезапным, страшным пониманием: наркотики!

— Ну конечно, наркотики… — растерянно прошептала Рей, блуждая стеклянным взглядом по его лицу. — Тебе кололи наркотики… сколько… сколько раз?.. — зачем-то спросила она, резко склонившись над самой его головой.

И тут же ответила сама себе: «Должно быть, миллион».

Пошатываясь, Рей отступила от постели раненого. Казалось, она была готова разорваться от негодования, подкатившего к горлу тяжелым комком. Из ее приоткрытого рта вырвался горький смешок.

Нет, колоть лекарство сейчас нельзя — какой бы незадачливой сиделкой она ни была, Рей видела и понимала это абсолютно точно. У нее просто не было сил идти против этой горячей, бессознательной мольбы.

Иной на ее месте попытался бы, вероятно, сделать необходимую инъекцию насильно — ведь пациент не только не мог воспротивиться ее действиям, но и вовсе бы ничего не почувствовал. Его страх был подсознательным, замешанным полностью на игре воображения. Однако Рей знала, что этот парень и так уже пережил достаточно насилия.

Машинально нашарив пластмассовый колпачок, девушка закрыла иглу и отложила шприц.

Что же ей делать? Как же быть? Как помочь этому глупому гордецу? Облегчить его состояние хотя бы немного. Если бы к нему возвратилось хоть какое-то здравомыслие, можно было бы все же попытаться уговорить его сделать укол. Но пока жар не отступит, его разум не прояснится. Замкнутый круг, головоломка!..

Дождь все так же свирепо колотил снаружи.

Надо продержаться до утра — с подачи Маз эта иллюзия накрепко засела в сознании Рей. Утром Маз поможет им обоим. Завтра утром она, Рей, по крайней мере, не будет один на один с ужасом происходящего. Утром так или иначе наступит развязка, но как дождаться?..

Рей попросила Трипио принести еще льда, сказав с невеселой усмешкой, что ночь будет долгой. Лед — только временная мера, но когда под рукой нет ничего другого — ни генератора антисептического поля, ни бакты, остатки которой Рей равно успела израсходовать, — и он сгодится.

Голова Бена все еще металась то в одну сторону, то в другую. Какими-то неестественными, дрожащими, механическими движениями, напоминающими конвульсию — будто у сломанного дроида, а не у человека. Его глаза опять были закрыты, но рот оставался открытым, то и дело издавая звуки — подчас похожие на какие-то отдельные слова, но чаще равные, свистящие, странные.

Трипио принес небольшой контейнер со льдом.

Рей принялась прикладывать кубики поочередно то ко лбу, то к вискам больного, то касалась льдом его приоткрытых, иссушенных губ, чтобы хоть немного смочить их, и приговаривала снова и снова как заклинание: «Не уходи… не уходи…»

Он не имел права уходить. Не должен был после всего случившегося пускать свою жизнь под откос, какой бы беспросветной ни казалась ему сейчас эта жизнь.

«Не уходи… пожалуйста, не уходи…»

Когда один кубик льда таял, Рей тут же брала другой. Она дрожала все сильнее. Пока Бен горел, ее лихорадило.

«Пожалуйста, не уходи. Позволь мне позаботиться о тебе. Не прогоняй меня, не отталкивай… не будь таким жестоким и колючим. Ты не можешь вынести жалости к себе? Не хочешь, чтобы я была рядом — ради тебя? Так позволь мне это по другой причине — ради меня самой. Мне это так же необходимо…»

С каждым словом, проносящимся в ее голове, Рей открывала для себя нечто важное: выходит, за ее заботой и вправду кроется не только жалость, и тем более не одно чувство долга перед кем бы то ни было — перед Ханом, перед Леей или перед магистром Скайуокером. Прежде всего, она делала это ради себя. Ведь теперь у нее есть цель, есть повод смотреть вперед, не оглядываясь на свое туманное и жуткое прошлое, таящее столько боли…