Сердце бури

Бархатные глаза гневно сверкнули.

— Не держите меня за дуру, Галлиус. Мои друзья? Сколько пройдет времени прежде чем все они окажутся в тюрьмах Первого Ордена, или прежде чем ваши наемники перестреляют их поодиночке? Мой сын? Я уже говорила, что охотнее приму смерть на эшафоте, чем позволю, чтобы Бен вновь стал вашим рабом.

— Мне казалось, вы должны знать истину, первоочередную для всех политиков: худой мир лучше хорошей войны, — сказал Сноук без тени злобы. — Признайте, что война зашла в тупик. У Сопротивления нет сил, чтобы сокрушить Первый Орден, а у Первого Ордена не достаточно власти, чтобы окончательно сломить Сопротивление. Сейчас мирный договор на взаимовыгодных условиях был бы лучшим решением для обеих сторон.

— Вы прекрасно знаете, что я больше не имею таких полномочий. Вам угодно заключить мир? Обратитесь к нынешнему руководству Сопротивления, если сумеете их разыскать.

— Полно вам, Лея! Хотя вы больше не глава Сопротивления, вы по-прежнему остаетесь их знаменем. Стоит вам показать пример, и рано или поздно ваши друзья сами сложат оружие.

— И тогда вы получите очередную покорную марионетку, на которую всегда можно давить, угрожая жизни ее сына? — холодно процедила Органа. — Нет, я никогда не пойду на это.

Ее собеседник опустил взгляд и, как бы в ответ своим мыслям, покачал головой.

— Что ж, не сегодня… — угрюмо выдавил он после небольшой паузы.

***

Лея затруднилась бы ответить, сколько прошло времени с тех пор, как маленький корабль с BB-8 на борту покинул систему Бешкек. Она прекрасно понимала, что у ее друзей не будет возможности послать ответный сигнал. Но стоит кораблям Сопротивления мелькнуть на пересечении Бисской дуги, как в цитадели тотчас узнают об этом. А значит, будет знать и R2. Дальше останется уповать на то, что первоорденцы по-прежнему будут полагаться на естественную защиту гравитации. Впрочем, даже если и нет, большая часть их кораблей сейчас находятся во Внешнем кольце, тяжелые крейсеры не успеют вовремя добраться до Бисса. Все же есть на свете справедливость! Если все сложится удачно, Сопротивление получит на руки те же козыри, что были у Первого Ордена во время нападения на Корусант.

Наступил день, когда двери ее тюрьмы открылись пропуская шесть темных фигур. Они вошли один за другим, чеканя шаг. Их сапоги отбивали дробь, которую подхватывало и разносило кругом эхо пустого коридора. Пятеро из шести были облачены в черные доспехи рыцарей Рен. А замыкала шествие капитан Фазма.

Пленница не желала верить собственным глазам. Страх и отчаяние отразились на ее лице, когда Лея наконец узнала сына в том рыцаре, что шел впереди.

Бен приблизился к ней, откинул с головы черную ткань капюшона — и у несчастной матери не осталось сомнений. Тяжелый стон сорвался с ее губ. Случилось то, чего она боялась больше всего. Ее мальчик действительно последовал за ней — прямиком в ловушку Галлиуса Рэкса.

Несколько мгновений они безмолвно глядели друг другу в глаза. Остальные тоже хранили молчание, как будто опасались нарушить священную тишину момента, важность которого ощущали, даже, быть может, не осознавая ее до конца.

Лея попросту не находила подходящих слов. Она не понимала, что происходит. Она растерянно озиралась, как будто лишь для того, чтобы убедиться в реальности происходящего. Она чувствовала, что тонет в ощущении какого-то чудовищного кошмара. Бен здесь, но почему его не схватили? Почему свободно пропустили к ней? Почему с ним остальные рыцари? Десятки всевозможных предположений взметнулись вихрем у нее в голове, но никак не могли сложиться в единую картину. Смутное чутье подсказывало, что Бену пришлось сотворить что-то ужасное, чтобы попасть сюда.

Вдруг ее будто током ударило. Зловещие слова Диггона всплыли в памяти сами собой.

Яд таозинов.

Никого и ничего не замечая вокруг, Лея протянула к сыну дрожащие руки, как бы умоляя подойти еще ближе. Так, чтобы она могла рассмотреть его получше — его лицо, его глаза. Убедиться, что это и вправду он, что он жив и здоров — после того ужасного испытания, которое ему пришлось пережить, это казалось невозможным.

Бен покорно сделал шаг в ее сторону. Теперь свет падал прямо на его лицо, не утаивая никаких, даже самых ужасных подробностей. Органа увидела его нездоровую бледность, его худобу. Увидела высокий лоб, изборожденный морщинами, которых не было прежде. Заметила она и выбритую голову, и свежий шрам на затылке сбоку. Ей не нужно было объяснять, что это значит. Один раз Бену пришлось перенести подобную операцию — из-за травмы, которую он получил, спасая ей жизнь.

Она продолжала настойчиво вглядываться в это лицо, кажущееся родным и чужим одновременно, и сердце ее заполнялось любовью и состраданием.

Кажется, на долю секунды ее сознание словно унесло куда-то. Только ощущение теплой кожи под ее пальцами заставило Лею возвратиться к действительности. Она осознала, что лихорадочно водит ладонями по лицу сына, до которого едва могла дотянуться. Она как будто искала что-то, хотя едва ли сама понимала, что именно.

Наконец она глухо спросила:

— Что ты с собой сделал?

Собственный голос показался ей чужим, непривычно тяжелым.

Бен молчал. Лишь мускулы его лица едва заметно напряглись.

— Отвечай, Бен Соло, что все это значит?

Внезапно ее слуха достиг резкий шлепок. Лея не сразу поняла, что это она ударила сына по лицу. Вновь. Точно так же, как и в их первую встречу там, на Эспирионе.

Она в страхе одернула руку, беспомощно глядя кругом.

Бен как будто ожил.

— Узнаю вашу руку, генерал, — иронично изрек он.

Широкая ладонь в черной перчатке накрыла пострадавшую щеку. Бен улыбнулся — улыбнулся светлой, счастливой улыбкой, и бархатные материнские глаза молодого мужчины сверкнули знакомым мальчишеским задором. Теперь Лея видела на его лице не только тяжесть страданий. Бен улыбался; его глаза улыбались. Его голос был теплым. Несмотря ни на что.

Когда судьба свела их в предыдущий раз, ее двадцатидевятилетний сын был похож на юношу, каким он когда-то впервые попал в Первый Орден. Сейчас, в тридцать один год, его облик стал обликом мужчины, прошедшего через многое. Но налет юношеской непосредственности, нежности и наивности сохранился в его глазах и в его улыбке. Для матери это было самым главным. Она тотчас поняла, что за эти долгие месяцы разлуки на пути ее сына встречалась не только боль, но и радость, и счастье, и надежда…

Другая его рука осторожно легла поверх ее плеча. И в этот миг Узы между ними ожили. Лея почувствовала, как ее с головой накрыло приятной теплой волной.

Сквозь Силу до нее донесся давний вопль собственной души:

«Я люблю тебя, малыш».

Он слышит ее. Он останавливается, наплевав на тюремный конвой, решительно оборачивается и жадно ищет глазами маленькую фигурку матери, провожающей взглядом их процессию. Ему необходимо знать, что эти слова — нечто большее, чем очередной эгоистичный порыв. Что они значат для нее столько же, сколько и для него самого. Каждой клеточкой своей души Лея ощущает его сомнения и его робкую надежду. Волшебное озарение давно позабытого чувства. Веру в бескорыстную материнскую любовь, внезапно воскресшую в его душе, хотя еще совсем недавно, еще каких-нибудь несколько минут назад, эта вера казалась ему — им обоим — безвозвратно утраченной…

Лея дернулась. Рыдания немилосердно подступили к горлу.

«Я люблю тебя, малыш».

Она повторила это в своих мыслях и готова была повторить вновь и вновь. Нет, она не отрекается от своих слов. Она по-прежнему любит его, как любила его восьмилетним мальчиком, которого обстоятельства грубо вырвали из ее жизни вопреки их общему желанию. И жалеет лишь о том, что слишком припозднилась со своим признанием.

Бен бережно коснулся ее сознания.

«Я знаю, мама».

В ответ ее губы безмолвно сложили имя «Хан». Случайно ли слова Бена прозвучали точь-в-точь, как звучали когда-то из уст его отца — с такими же надменностью и трепетом, так же ласково, так же нахально?..