Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы
Шрифт:
Дитя моей любви, не для тебя ль могилу
Готовит здесь судьба незримою рукой?!
Избушка ветхая на выселке угрюмом
Тебя, изгнанницу святую, приютит,
И старый бор печально-строгим шумом
В глухую ночь невольно усыпит.
Но чуть рассвет затеплится над бором,
Прокрякает чирок в надводном тростнике, —
Болото
Тебе напомнит вновь о смерти и тоске.
<1907>
13. Казарма
Казарма мрачная с промерзшими стенами,
С недвижной полутьмой зияющих углов,
Где зреют злые сны осенними ночами
Под хриплый перезвон недремлющих часов, —
Во сне и наяву встает из-за тумана
Руиной мрачною из пропасти она,
Как остров дикарей на глади океана,
Полна зловещих чар и ужасов полна.
Казарма дикая, подобная острогу,
Кровавою мечтой мне в душу залегла,
Ей молодость моя, как некоему богу,
Вечерней жертвою принесена была.
И часто в тишине полночи бездыханной
Мерещится мне въявь военных плацев гладь,
Глухой раскат шагов и рокот барабанный —
Губительный сигнал: идти и убивать.
Но рядом клик другой, могучее сторицей,
Рассеивая сны, доносится из тьмы:
«Сто раз убей себя, но не живи убийцей,
Несчастное дитя казармы и тюрьмы!»
<1907>
14
Горниста смолк рожок... Угрюмые солдаты
На нары твердые ложатся в тесный ряд.
Казарма, как сундук, волшебствами заклятый,
Смолкает, хороня живой, дышащий клад.
И сны, вампиры-сны, к людскому изголовью
Стекаются в тиши незримою толпой,
Румяня бледность щек пылающею кровью,
Под тиканье часов сменяясь чередой.
Казарма спит в бреду, но сон ее опасен,
Как перед бурей тишь зловещая реки, —
Гремучий динамит для подвигов припасен,
Для мести без конца отточены штыки.
Чуть только над землей, предтечею рассвета,
Поднимется с низин редеющий туман —
Взовьется в небеса сигнальная ракета,
К восстанью позовет условный барабан.
<1907>
15
Вот и лето прошло, пуст заброшенный сад,
На дорогу открыта калитка,
Из поблекшей травы сквозь сырой листопад
Сиротливо глядит маргаритка.
Чьих-то маленьких ног на дорожке следы
И обрывки письма у крокета,
На скамье позабытый букет резеды —
Это память угасшего лета.
Были грезы и сны, и порывы ума,
Сгибло всё под дыханьем ненастья.
Позабытый
букет да обрывки письмаНам с тобою остались от счастья.
<1907>
16
Я поведаю миру былину,
Про кручину недавний рассказ.
Мне хотелось бы спеть про кручину,
Чтоб катилися слезы из глаз.
Много в небе лазурно-бездонном
Светлых звезд и лучистых планет, —
Много горюшка в сердце народном
Накопилось за тысячу лет!
Сколько листьев в осенние ночи
Перелетные вихри сорвут, —
Столько слез материнские очи
На Руси неповеданно льют!
И не столько скалистых порогов
Громоздится в надречной дали,
Сколько высится мрачных острогов
По раздолью родимой земли!
Ты пропойся про горюшко наше,
Ладословная песня, звончей;
Степь от солнца вольнее и краше, —
От запевки душа удалей.
Кабы птицей душа очутилась,
Буйнокрылою чайкой морской,
Не с надрывным бы стоном кружилась
Над рокочущей гневно волной.
Кабы молодцу шапка повыше, —
Мглистей ночи казалася б бровь...
Чайка-песня бьет крыльями тише
Там, где трупы, застенки и кровь.
17
Мы любим только то, чему названья нет,
Что, как полунамек, загадочностью мучит:
Отлеты журавлей, в природе ряд примет
Того, что прозревать неведомое учит.
Немолчный жизни звон, как в лабиринте стен,
В пустыне наших душ бездомным эхом бродит;
А время, как корабль под плеск попутных пен,
Плывет и берегов желанных не находит.
И обращаем мы глаза свои с тоской
К Минувшего Земле — не видя стран грядущих...
В старинных зеркалах живет красавиц рой,
Но смерти виден лик в их омутах зовущих.
<1907>
18. Немая любовь
Поведай мне, дитя с безбрежными глазами,
С пучиною волос и мраками ресниц,
Не песня ль моря ты, где, вея парусами,
Несутся корабли при всполохах зарниц?
Увы! Созвучий мир, сиянья радуг полный,
Орлиных клекотов и сини берегов,
Постичь не в силах ты душой слепорожденной,
Как в рифмах уловить певучий гул валов.
Ты только взором жжешь, как знойная пустыня,
Далекая стиха прибоям грозовым,
В песчанности твоей затерянный отныне
Я сфинксом становлюсь, жестоким и немым.
19
Ночью дождливою, ночью осеннею,
В хмурую, жуткую тьму,
Полем, проселком, глухою деревнею
Страшно идти одному.
Поле, как море, недвижно-застывшее,