Сердце Эухеньо
Шрифт:
Да только никто меня, братец, не ждет.
Время богов уж давно позади,
Мне интереса в них не возбудить.
Знать, оставаться навеки мне тут", -
Кетцалькоатль изволил вздохнуть.
Руку тогда протянул Эухеньо,
Перья погладил без всяких сомнений
И произнес: "Я ведь тоже изгой.
Знаться никто не желает со мной.
Средь моих предков цыганы, вампиры...
Прошу тебя, бог, ты проанализируй:
Может, остался хоть где-то на свете
Тот, с кем все сложится в этом сюжете?
Я
Табор цыган улетел до небес,
Замок вампирский вообще взорвало,
Когда дело до гомосеков дошло,
Они испугались чего-то во мне.
Я горе топил во французском вине,
Но встретил в тот день же я на рю д"Алжир
Душу родную, а с ней автожир,
В том автожире летали вдвоем,
Но вскоре упали вдвоем в водоем
И оказались в Бермудах. А там
Друг променял меня сразу на дам -
Даму, точнее, аж мэра Бермуд
(Анастасия Нунахер зовут).
В Мексику он меня все же довез
И улетел. Не увидел он слез,
Что проливал я в бермудской ночи
Под грохот грома и в свете свечи.
После внезапно я стал знаменит.
В этом помог мексиканский бандит -
Он подарил мне гитару свою.
Кстати, давай и тебе я спою!
Непонятно мне, как я попал
В место где живет Кетцалькоатль.
Я всю жизнь друзей себе искал,
А нашелся богозмей пернатый.
Хорошо, что он попался мне,
Потому что он такой хороший,
Этот всемогущий богозмей.
Я надеюсь, что он мне поможет.
Надежду в него я обрел,
И удачу сулит наша встреча.
Я песню ему произвел,
Чтоб он не забыл этот вечер.
Внимал ему змей, чешуею шурша.
Решил он, что в песне имеется шарм.
К тому же он знал, как вампиру помочь:
К тем людям, чьи лица темнее, чем ночь
Послать он его собирался. В своей
Премудрости вот что узрел богозмей:
В Америке, в городе на берегу
Увидел он: негры готовят рагу,
Один руку поднял себя почесать,
И понял змей: нечего больше искать -
Под мышкой у негра средь черных волос
Родинка, желтая, как абрикос,
И провиденье ему подсказало,
Что на Эухеньо такая ж торчала.
Змей набрал воздуху в мощную грудь
И песню изволил засим затянуть:
Знаю, Эухеньо, не забыть
То, что твои губы мне пропели.
Я тебя могу переместить
В черные рабочие артели.
Там живет еще твоя родня -
Деда твоего потомок дальний.
Ну, прощай, и помни же меня,
Чтоб я оставался актуальным.
Лети же, Эухеньо, скорей.
Там твой правнучатый племянник.
Лети же, (подмышки побрей)
Улыбкой украсив ебальник.
И
Похуеску тотчас воспарил.Кетцалькоатль слезу распустил,
Упала слеза в черноземный комок,
И вырос оттуда прекрасный цветок.
Еще много лет он впоследствии цвел,
И змей утешение в нем приобрел,
Холил, лелеял его, поливал...
Но этот сюжет Августин не писал.
***
Вернемся, читатель, к герою скорее.
Летит он, подмышки все бреет и бреет,
Улыбку еще примеряет к еблу.
И вот, подлетает к большому котлу.
Рагу варят негры, усевшись вокруг,
Лежат в отдаленьи мотыга и плуг.
Царило затишье, но тут наш герой
Фурор произвел среди негров собой.
Подмышку как раз Эухеньо добрил
И родинку взорам всеобщим явил,
Посадку свершив аккурат у котла
И всех ослепляя улыбкой ебла.
Вскочил один негр и громко вскричал:
"Ох, еп твою мать! Брата я повстречал!"
Подмышку он тут же представил публично,
И родинку все рассмотрели отлично.
Она, как две капли воды, походила
На ту, что чудовище с неба носило.
Тот вечер вампира удался вполне.
Он кушал рагу, привыкая к родне.
Внучатый племянник был счастлив и рад
И так выражался, используя мат:
"Щыт, мазафака, вот это сюрприз!
Ну, Эухеньо, ты авантюрист!
Сколько тебе пережить довелось,
Прежде чем встретиться нам удалось!
Но ты об этом теперь позабудь.
К нам предлагаю тебе я примкнуть.
Сегодня мотыгу тебе подберем,
Завтра работать с тобою пойдем.
Поле не пахано вовсе еще!"
Родственник сжал Эухеньо плечо.
Спал Похуеску всего полчаса.
Снилось ему, что он хочет поссать.
Вдруг был разбужен он дерзким пинком.
Солнце едва поднялось за окном.
"Вставай, мазафака, работать пора!
Мы начинаем работать с утра
И до заката все время в полях.
Факин работа, ю битч, понял, нах?"
Поднялся на ноги сонный герой,
Поднял мотыгу дрожащей рукой,
Начал пахать. Делал это три дня,
А на четвертый случилась хуйня.
Внезапно заметил наш Э. Похуеску,
Что он допахал до того перелеска,
А все остальные, едва шевелясь,
Мотыгами тычут в засохшую грязь.
Тогда Похуеску слегка разозлился
И с речью к лентяям такой обратился:
"Ребят, почему здесь пашу только я?
Ведь мы все большая крутая семья.
Однако с меня в три ручья течет пот,
А вы не стремитесь исполнить работ".
Они отвечали: "Ты знаешь, чувак,
Мы видим, ты славно работаешь так,
И мы засмотрелись на диво труда.
Твоих нам высот не достичь никогда.