Сердце с горьким ядом

— В Хартингтон. Пару часов к югу. Надеюсь, доберемся к ночи, — Коул открывает заднюю дверь, Эдия помогает мне сесть. Я ложусь на сиденье, она накрывает меня пледом. Он кажется самым мягким, что касалось моей кожи. Пахнет ирисами и весной у моря. Этот прекрасный аромат лишь подчеркивает, насколько я отвратительна. Облегчение, стыд и, вероятно, мой собственный смрад вызывают слезы.

Эдия садится на переднее сиденье, оборачивается ко мне. Я показываю большой палец вверх, она отвечает слабой улыбкой, затем поворачивается к Коулу, когда он заводит машину и выезжает на дорогу, окутанную туманом.

— Что в Хартингтоне?

Коул отвечает не сразу.

— Надежда.

Мы вырываемся из цепких пальцев тумана, будто он не хочет нас отпускать. Вылетаем на гравийную дорогу, мчимся к свету заката.

Солнце касается моей кожи — кажется, прошел год с последнего раза. Я приподнимаюсь, закрываю глаза, но чувствую взгляд Эдии. Мы молча обмениваемся тревогой и недоверием, и я жестами задаю вопрос.

— Лу спрашивает, правда ли, что ты работаешь с ангелами, чтобы сохранить баланс миров. И был ли ты ангелом сам?

Коул встречает мой взгляд в зеркале заднего вида. Долго молчит, и когда отвечает, голос звучит напряженно:

— Кажется, это было в другой жизни. Может, в двух. Наверное.

— Как это возможно?

— Я отказался от крыльев, чтобы стать человеком. Для шанса проникнуть в Царство Теней.

Я стучу по сиденью Эдии, задаю жестами еще вопрос. Она усмехается, прежде чем повернуться к Коулу:

— Лу хочет знать, можно ли теперь звать тебя Коул-крот.

Он закатывает глаза.

— Очень смешно.

— Погоди... если ты отказался от крыльев, то твои крылья использовали для яда Крыло Ангела, который оборотни применили против...

Я пинаю сиденье, не давая ей произнести имя этого ублюдка вслух. Она оборачивается, хмурится, затем продолжает:

— ...против твоего коллеги?

— Нет. Я отдал крылья ради миссии.

Коул снова смотрит на меня в зеркало, его глаза сужаются, будто от гримасы.

— Насчет моего коллеги...

Я бью по его сиденью, он кряхтит.

— Надеюсь, Лу прикончила его насовсем? — спрашивает Эдия. Я чувствую ее взгляд, но слишком занята, сверля глазами Коула в зеркале.

— Нет. Но остальные, кого я убил мечом, не вернутся.

Его взгляд смягчается, и, кажется, я читаю в нем мысли. Это похоже на извинение — за то, что забрал месть, которая должна была быть моей. Не знаю, делает ли это его более ангельским или менее. Он снова смотрит на дорогу, тянется назад, к сумке у ног Эдии.

— Посмотри в сумке. Там кровь для тебя.

Я расстегиваю рядом стоящую сумку, достаю один из двух термосов. Откручиваю крышку, аромат теплой крови ударяет в нос и горло, наполняя рот ядом. Кардамон. Корица. Не хватает меда, но это похоже на то, что готовил мне мистер Хассан в Каире. Я впиваюсь взглядом в зеркало, мой немой вопрос висит в воздухе, но я не готова услышать ответ.

— Не все так, как кажется, Лу, — говорит Коул, и я понимаю: он знает. Не все вопросы готовы быть заданы. Не все ответы услышаны.

Я пью, глядя в окно. Мы погружаемся в тишину, все еще ошеломленные побегом. Эдия и Коул тихо обсуждают дни в заточении: сколько их прошло (двадцать шесть, черт возьми), как часто нас кормили (слишком редко), на какие вопросы мы отвечали (почти ни на какие — в отместку за голод).

В конце концов я допиваю первый термос, откидываюсь на сиденье, прижимая плед к лицу. Слишком измотана, чтобы пить второй или следить за разговором. Засыпаю почти мгновенно.

Просыпаюсь, мы все еще в пути, но солнце уже село. Веки липкие от пота, одежда прилипла к коже. Моя рука лежит в ладони Эдии, она склонилась над моими пальцами, осматривая их.

— Этого не должно быть, — говорит она Коулу. — Она выпила целый термос. Хотя бы это должно было зажить.

— Какой она пила?

Эдия замечает, что я проснулась, прячет тревогу за улыбкой, берет пустой термос.

— Красный.

— Дай ей другой, эта кровь должна быть сильнее.

Она откручивает крышку, наливает в стальную чашку. Тот же аромат корицы и кардамона, но насыщеннее, слаще, будто с примесью жимолости.

— Садись, милая, выпей это.

Я подношу чашку к губам, делаю глоток.

И сразу понимаю.

Она шипит, как шампанское. Чувствую, как пузырьки танцуют в горле, скользят по обожженным связкам, проникают за стену груди.

Это — время и история. Сила и потеря. Ярость и тоска.

Я отстраняюсь, жестом требую термос. Эдия передает, я зажимаю чашку между коленями. Она наблюдает, как я откручиваю крышку.

Нажимаю кнопку, опускаю стекло машины и выливаю содержимое на дорогу.

Эдия протестует, но я не слушаю, даже когда слезы заливают глаза, а зрение становится красным. Швыряю термос на дорогу, затем чашку, закрываю окно. Бросаю Коулу последний угрожающий взгляд, сворачиваюсь на сиденье, отвернувшись.

— Какого черта? — шепчет Эдия.

— Это его кровь, — тихо говорит Коул.

Эдия тяжело вздыхает. Я закрываю глаза, чувствуя, как ее рука ложится на мое бедро.

В машине воцаряется тишина.

ГЛАВА 5

Я не сплю, хотя и пытаюсь. Вскоре машина замедляется, поворачивает налево, затем еще раз налево и съезжает на гравийную дорожку. Я приподнимаюсь и вижу небольшой скромный фермерский дом, окруженный яркими цветами и высокими изгородями. Дверь открывается, и на пороге появляется ангел Эрикс, его широкая улыбка освещена фонарями на крыльце.

Машина останавливается, и Коул выскакивает, даже не заглушив двигатель. Он взлетает на крыльцо и крепко обнимает Эрикса. Когда они отстраняются, ладони Коула касаются его лица, прежде чем их губы сливаются в страстном поцелуе.

— Ангел и демон влюблены. Нет магии сильнее этой, — говорит Эдия, выключая зажигание. Она оглядывается на меня, и я киваю с легкой улыбкой. Мимолетная волна зависти пробегает по моим венам, когда я вижу, как они улыбаются друг другу. Мое сердце ноет.

«Пойдем», — показываю я, накидывая плед на плечи в надежде скрыть окровавленную рубашку и синяки на руках.