Серебряные крылья

на чужом аэродроме.

Невыносимо острой болью отозвалось в сердце известие о гибели моего лучшего друга.

— А Вернигора жив?

— Жив Вернигора, летает много. Александр Иванович очень доволен им.

— А кто такой Александр Иванович?

— Комиссар, наш комиссар Шведов, разве не помнишь?

— Да, да...

— Стой, — крикнул Логайский шоферу проходящего автобуса, — стой, летчика покормите,

немедленно.

Я возразил.

— Давай не разговаривай, садись в автобус и наворачивай. Это же летчикам завтрак везут.

Наскоро перекусив, этим же автобусом я поехал на аэродром. К автобусу из землянки бежали

летчики. Их было немного: Мовчан, Вернигора, Петя Токарев. Остальные, наверное, в воздухе и на

дежурстве.

Простая, радостно-волнующая встреча. Не успели обняться — приказ: вызывает командир полка!

В землянке командного пункта полковник Николаев, комиссар Шведов и с одной шпалой на

голубых петлицах начальник штаба капитан Субботин.

Рассказываю все подробности перехода линии фронта.

— Барабаша не видел? — спросил командир полка.

— Нет.

— Значит, погиб. Ну вот что. Обстановка на фронте сложная. Погиб твой командир — капитан

Викторов. Сбили Юрченко, Хохотву, Иващенко. Некоторые не вернулись, может, придут еще. Алхимов

сел на подбитом самолете у линии фронта, на днях придет. Сейчас вашей эскадрильей командует

Романенко. К нему и ступай. Три-четыре дня передохни — потом нужно летать, летчиков мало осталось.

А в общем — молодец. Как здоровье?

— Отличное, только уши побаливают.

— Простудился, отдохни, — вмешался Шведов и, оглядев меня, улыбнулся: — Худой-то какой.

Иди помойся и получи новое обмундирование.

И вот я в новой форме стою перед командиром эскадрильи. Старший лейтенант Романенко

выслушал мой доклад с большим вниманием. Серьезный командир. Его друзья Коробков и Алхимов, как

мне рассказывали, непоседы, шутники, даже озорные ребята. Романенко же вдумчив, спокоен. Как они

могли дружить, как летали вместе, было непонятно. Но летали, и из первого набора полка они остались

только втроем. И у каждого было уже более двухсот боевых вылетов.

Костя Чуфаров — четвертый. Но он перешел заместителем к майору Баукову в первую

эскадрилью. Коробкова командир полка перевел туда же — командиром звена. Звено получил и Алхимов

в нашей эскадрилье. Николаев распределил «старичков» так, чтобы летали с молодыми и учили их.

...Октябрьское наступление гитлеровцев на Москву захлебнулось. Но это не принесло облегчения

летчикам. Наш фронтовой аэродром, как и другие, никакой передышки не ощущал. Количество вылетов

не уменьшилось, а даже увеличилось. Чувствовалось по всему, что основная борьба впереди.

В землянке на аэродроме Миша Коробков рассказывал, как сбил «мессера». Хорошо! Недаром

комиссар так ценит его. Но не пришлось дослушать рассказ Коробкова. Вошел Николаев. С ним Шведов.

Посмотрели на меня.

— Вот что. «Спарки» (так называли двухместный учебно-боевой самолет) у нас нет. Посиди в

кабине, Романенко проверит тебя — и лети. Слетай по кругу, потом посмотрим.

Николаев ушел. Шведов остался, тихо стало.

— Немцы прорвали оборону на севере в районе Калинина и южнее Тулы. Подходят к Веневу,

поэтому. . — Шведов развел руками, — опять придется летать на штурмовку.

Штурмовки на истребителе для летчика очень опасны. Самолет не защищен, любая пуля врага на

малой высоте может подбить его.

Но что делать? В создавшейся обстановке необходимы штурмовые полеты, и все мы отправились

на КП получать задание.

Через 15 минут утомленные последними боями летчики рассыпались по самолетам. Командир

эскадрильи посадил меня в кабину «мига»: — Изучай, а я пока слетаю разок, — и ушел.

Петю Вернигору в этот полет не взяли. Уж больно плохая погода с утра была. Он и провел со мной

тренировку в кабине самолета.

— Если сдаст мотор — прыгай с парашютом. На лес не садись. На днях сел на пашню — и то

перевернулся, рука и сейчас почти не действует.

Я улыбнулся, вспомнив один любопытный момент из Петиной летной биографии.

Как-то раз после вынужденного десятидневного перерыва Петя выпросил у командира звена

Алхимова разрешение слетать по кругу. Но шасси на взлете убрать не смог: левая рука не работала.

Получил нагоняй за то, что «забыл» убрать шасси, и разрешение на боевой вылет.

Взлетели с Алхимовым. И опять Пете никак не удавалось оттянуть на себя ручку уборки шасси

левой рукой. А командир встал на боевой курс. Злился Алхимов. Опять Вернигора шасси забыл убрать.

Не помогло и постукивание кулаком по лбу. Вернигора видел и понимал все жесты командира. Но не так-

то просто убрать шасси больной рукой. Только у самой линии фронта Петя зажал ногами ручку

управления, а правой рукой, еле дотянувшись, убрал шасси. Скорость заметно увеличилась.

Вернигора рассказал об этом только Токареву, а тот — мне. Дружба!

Через час закончили изучение кабины. Прилетели Николаев, Романенко и сразу пришли на наш

самолет.

— Ну, готов?

— Готов.

— Докладывай.

По порядку доложил назначение каждого рычажка, каждого прибора, кнопки. Петя одобрительно

кивал головой.

— Знаешь! — сказал Николаев.

— Можно выпустить в воздух, — добавил Романенко.

— Одна рулежка — и взлетай, — решил командир полка.

Через десять минут самолет в воздухе. В полете легко. Самолет беспрекословно слушается рулей.

Но впереди посадка. Первая посадка после длительного перерыва в полетах.

Пот градом льет по спине и лицу. Плохо виден аэродром. Но вот самолет уже бежит по ровной

площадке, и тормоза, как удила, резко сбавляют его бег.

Командир доволен:

— Ничего, еще один полет: сходишь на станцию Барыбино, оттуда — домой. Повнимательнее будь