Серебряные крылья

Тимошенко на свой аэродром, уму непостижимо.

За десять дней боев мы сбили пятнадцать немецких самолетов, но и сами потеряли немало своих

«мигарей».

Самолеты МиГ-3 промышленность уже не выпускала. Полки постепенно перевооружались на

более легкий и маневренный Як-1. Только наш полк оставался на старой материальной части. Все

собранные МиГ-3 с ремонтных предприятий поступали к нам. Поэтому через неделю самолетов в полку

стало больше чем достаточно, и мы снова начали сопровождать штурмовики.

Летят штурмовики бреющим, мы чуть выше справа и слева. Цель — танковая колонна врага. Ил-2

стали хорошо расправляться с вражескими танками. Но не бомбами, а пушками и реактивными

снарядами. Снаряды кумулятивного действия прожигают танк, и он вспыхивает, как керосиновая бочка.

Три танка уже горят, но это еще первый заход. Сейчас штурмовики сделают второй, а потом, если

не появятся «мессеры», и третий.

Но и фашисты огрызаются. Очень опасно пройти бреющим возле танка. В этом мы вскоре

убедились. Короткий выстрел — правая плоскость отбита и самолет переворачивается, ложится на спину

и взрывается. Штурмовиков осталось пять, они растянулись по кругу.

И, как обычно, в это время появились «мессершмитты». Ведущий штурмовиков собирает группу и

уходит на восток. Но не все уходят, один отстал и догнать группу не может. И «мессеры» тянутся за

жертвой.

Мне хорошо видны четыре Ил-2 и по паре справа и слева наши истребители. Но они не видят

отставшего, не видят и меня.

Качаю крыльями: «Смотрите, штурмовик один, нужно помочь!»

Уже третий раз пикирую между Ил-2 и «мессерами», третий раз даю заградительную очередь и

вновь ухожу вверх, чтобы иметь запас высоты. «Мессершмитты» в третий раз отваливают в сторону,

чтобы снова напасть на штурмовик. Почему-то не хотят они связываться со мной: видно, чуют легкую и

более дорогую добычу. А Ил-2 плывет медленно, скорость у него не больше 250 километров в час.

Вновь атакуют «мессеры», опять пикирую, и фашисты уходят в сторону. Но это уже на нашей

стороне. Я показываю летчику, куда нужно идти. Ил-2 послушно разворачивается влево и идет за мной.

Необходимо восстановить детальную ориентировку, и я постепенно набираю высоту.

Штурмовик отстает, но тянется за мной. Высота — две тысячи пятьсот. Вижу свой аэродром,

уменьшаю обороты мотора, делаю круг над штурмовиком и машу летчику рукой: не робей, мол, мы дома!

Медленно плывет самолет к аэродрому, слабо отвечает. Хвостовая часть его разбита, в обеих плоскостях

огромные пробоины. Как только он держится в воздухе! Летчик не смог выполнить круг над аэродромом

и с ходу с убранными шасси приземлился на зеленую траву.

Зарулив на стоянку, я пошел искать летчика-штурмовика, но не нашел. Его увезли в санчасть.

Вечером в столовую ввалился здоровенный рыжеватый старший сержант с перевязанной рукой и

повязкой на голове.

— Ты летал на тройке?

— Да, а что?

— Ты же мне жизнь спас!

— Мы каждый день с вами летаем, это наша задача.

— Брось, брось, я все понимаю!

Он вытащил из кармана пузырек спирта.

— Доктор дал в честь второго рождения. Хороший у вас врач. Наш уже не дает: слишком часто,

говорит, вторично рождаетесь, спирту не хватит.

На следующий день прилетел полковник Жуков.

Летчики нашей эскадрильи сидели все вместе. Рядом со мной комсорг Юрий Артамошин. Впереди

капитан Коношенко и Артемьев с Алексеевым. Это три неунывающих. Коношенко прибыл на должность

комиссара эскадрильи.

Коношенко — бывший командир эвена Качинского училища. Его звено вырастило много

прославленных летчиков. Своим ровном, веселым характером новый комиссар завоевал любовь всех

летчиков полка.

Артемьев и Алексеев шепотом, но не стесняясь в выражениях, поругивали МиГ-3. Моторы с

третьей, четвертой перечистки, планеры тяжелые, старые. Трудно драться с легким цельнометаллическим

Ме-109. Як-1 намного лучше когда-то сильного, но сейчас устаревшего «мигаря».

Полковник Жуков был недоволен нашими последними боевыми вылетами и решил разобрать

допущенные ошибки.

— Почему велики ваши потери, особенно на разворотах в районе цели, какую скорость вы

держите в это время, какую дистанцию? — гремел Жуков, а в ответ ему было наше гробовое молчание.

Тогда комдив вывел на полянку пять летчиков и майора Баяндина.

— Я — «ил»! — громко объявил Жуков и расставил руки в стороны.

Баяндин испуганно смотрел на «ила», еще не понимая, чего потребует от него командир. Летчики

внимательно следили за Жуковым и группой.

— Я — «ил», — повторил комдив, — вы — группа непосредственного сопровождения. Встаньте

правее меня. А вы, майор, будьте замыкающим, правофланговым. Вот так.

Перед нами стоял высокий плечистый комдив, руки его были расставлены в стороны. Чуть сзади

уступом вправо стояли пять летчиков в трех-четырех шагах друг от друга, а еще правее — Баяндин.

— Пошли, — приказал Жуков и двинулся вперед. Летчики пошли за ним.

— Начинаю разворот над целью, не отставать!

Комдив шагал крупным шагом и понемногу разворачивался влево. Два первых летчика, ускорив

шаг, удерживали ранее взятые интервал и дистанцию. Но остальные, в том числе и Баяндин, заметно

отстали.

— Быстрее, быстрее, не отставать!

Некоторые побежали. Комдив ускорил разворот, за ним бегом успевали только трое. Остальные

отстали.

— Стоп! Замрите! — скомандовал, подняв руки, командир дивизии. — Ведущие пар, командиры

звеньев, посмотрите, к чему приводит разворот ведущего с большим креном или на большой скорости.

Запомните, это происходит от невнимания к своему подчиненному. Только от этого. Но бывает и от