Серебряный змей в корнях сосны

Ждать пришлось недолго. Куколка-шики позволяла смотреть ее глазами, но не давала услышать, о чем говорят, хотя, как выяснилось позже, слова и не понадобились.

Юрико-химэ полулежала, скрытая тонким, как сеточка, пологом, ее профиль просматривался сквозь него росчерком туши на холсте. Куматани сидел перед ним на коленях, и Хизаши видел, как он нерешительно держит тот самый талисман, защищающий от злых сил, что наконец-то сумел написать специально для Юрико-химэ. Он отодвинул полог буквально на три суна [55] и с почтением протянул офуда. Показалась тонкая белоснежная кисть, кончики пальцев едва коснулись краешка бумажного листа, но тут тень за пологом вздрогнула, отшатнулась, и талисман мягко лег на пол. Ткань колыхнулась, вновь загораживая госпожу, Кента подобрал талисман и долго смотрел на него, будто не решаясь поверить. Потом поднялся, поклонился на прощание и пошел к двери. В этот момент на постель к хозяйке запрыгнул черный кот и тут же стрелой бросился прочь, едва не сбив зазевавшегося Кенту. Тот перехватил дрожащий вздыбленный комок шерсти и прижал к груди. Обернулся, словно еще надеялся на иной исход, но если Юрико-химэ что и произнесла, то это ничего не изменило.

55

Сун – историческая мера длины, равная примерно 3,03 см.

Кента вышел, но Хизаши уже торопливо спрятался в закоулках замка и сжег на расстоянии ставшего бесполезным шики.

Кента не нуждался в утешении, Хизаши напомнил себе, что не собирался привязываться к людям настолько, чтобы начать их жалеть, но смотрел на опущенную макушку с нелепым коротким хвостиком, перетянутым белой тряпичной лентой, и не мог отделаться от ноющей боли в груди.

Это и есть сочувствие?

– Что ты будешь теперь делать? – спросил он. Ладонь, ласкающая кота, замерла на мгновение. – Помогу ей раскаяться.

– А если не выйдет?

– Тогда…

Хизаши закрыл глаза и вздохнул. Пусть даже он не принимал людских чувств и переживаний, он начал неплохо в них разбираться, только вот одного человека понять до конца никак не мог. Он то наивный, точно ребенок, то твердый, как скала. Хизаши наблюдал за ним с осени и, кажется, совсем запутался.

– Просто не думай слишком много, – посоветовал Хизаши. – Когда придет час Быка, нельзя будет сомневаться. Ты это понимаешь?

В ответ лишь особенно громко заурчал разомлевший от нежности кот.

Стемнело раньше положенного, в основном из-за непогоды. Хизаши опять гулял по замку допоздна, ужинали каждый у себя, казалось, цитадель погрузилась в долгий мертвый сон. С одной стороны Хизаши обнаружил открытую террасу на уровне между вторым и третьим ярусами – фасад не полностью отражал внутреннее устройство, так строили почти все крепости в Ямато. Было зябко и ветрено. Хизаши спрятал руки в рукава утепленного хаори, но колкие снежинки, что ветер швырял во все стороны без разбора, жестко хлестали по лицу, запутывались в длинных волосах и не таяли на коже, такой по-змеиному холодной.

С высоты хорошо просматривался сад внутреннего двора и верхушки молодых сосен за стеной, во внешнем периметре замка. На зеленых лапах собирался снег и почти сразу опадал, потревоженный ветром. Под изгибами многоярусных крыш над головой выло и свистело. Хизаши стоял и пытался понять, почему не уходит, несмотря на буйство стихии. Долго вглядывался вниз, в белое покрывало, устлавшее тропинки рваным ковром, сквозь которое серели темные прорехи земли. Мутный шар солнца медленно клонился к закату, пока не зацепился боком за особо высокое дерево почти на самой границе земель замка. Эта сосна повидала многое, была узловатой, с широко раскинувшимися ветвями, мужественно сносившими натиск вьюги. А потом как-то очень резко свет погас, и на замок упали мрачные сумерки. Хизаши поёжился и вернулся в мнимое тепло жилища.

Этой ночью, в час Быка, они с Кентой не будут спать. Сасаки было решено выпроводить из замка загодя, чтобы проследил за безопасностью людей и отправил еще одно послание в Дзисин. Хотя Хизаши просто-напросто сомневался, что тот выдержит, не дрогнет, когда дойдет до дела. Он и в Кенте малость сомневался, тот до самого вечера ходил хмурый, но сосредоточенный. Так, должно быть, и выглядят люди, принявшие непростое решение и готовые держаться его до конца.

Хизаши очень хотелось в это верить.

Пока за стенами постепенно темнел вечер, в самой цитадели уже наступила ночь. Слуги ушли, и некому было зажечь фонари возле лестниц и проследить за тем, чтобы уголь в жаровнях не заканчивался. Куматани сидел в чайной комнате, которую Хизаши нашел по запаху чайных листьев и тепла.

– Ты дрожишь, – заметил Куматани, едва Хизаши вошел и опустился перед столиком на подушку. – Я налью тебе чаю.

Они в молчании выпили по чашке, и тогда Хизаши спросил в последний раз:

– Ты уверен? Я могу справиться и сам.

– Оммёдзи не должны работать поодиночке. – Кента поднял на него взгляд, под которым Хизаши, неожиданно для себя, почувствовал неуверенность. – Я не собираюсь отступать.

Пару месяцев назад, на Черном острове, у него был совсем иной взгляд – мятущийся, полный сожаления и сомнений. А сейчас… Хизаши улыбнулся и залпом допил горьковатый осадок.

– Тогда вернемся вместе.

Ответную улыбку, теплую, как лучик весеннего солнца, выглянувший из-за снежных туч, он скорее почувствовал, нежели увидел.

Впрочем, в комнате стало не до посторонних мыслей. Время укладываться спать, но они вдвоем сидели в полутьме возле одинокой зажженной свечи и проверяли талисманы. Поскольку церемония Гаппай-но-хи им еще предстояла, ни Кента, ни Хизаши не имели духовного оружия – в Дзисин им были мечи, – хотя уж кто-кто, а Хизаши по этому поводу не переживал.

– Откуда у тебя этот веер? – вдруг с любопытством спросил Кента. – Он не выглядит как оружие, но я видел, на что он способен.

Хизаши нежно погладил лакированные дощечки сложенного веера.

– Ты слышал о тэссен?

– Нет. Что это?

– Боевой веер со стальными спицами.

Кента наклонился, но ничего такого не заметил и уточнил:

– Но он не похож на боевой.

– Потому что он не боевой, – усмехнулся Хизаши и сполна насладился недоумением Куматани. – Это мое духовное оружие, так что меч мне без надобности. Не собираюсь проходить эту глупую церемонию.

Кента покачал головой.

– Иногда я не понимаю, говоришь ты серьезно или смеешься надо мной.

– Поэтому я и советовал тебе поменьше думать, дурак.

Хизаши разложил письменные принадлежности, и они с Куматани занялись подготовкой базовых талисманов. Хизаши показывал и объяснял значения разных сочетаний иероглифов, а Кента старательно повторял на бумаге, пока не стало более или менее получаться. А там уже и время перевалило за полночь. Час Мыши пошел на убыль.

Хизаши прервался, и Кента осторожно отвел кисть от бумаги и проследил за его взглядом до закрытой двери.

– Уже скоро? – спросил он.

Хизаши напряженно прислушивался к тишине. Сегодня ночь была особенно беззвучна, лишена даже подобия жизни. Но Хизаши чувствовал, что они не одиноки в своем тайном уединении. Все так, как и планировалось.