Серебряный змей в корнях сосны

– Я не позволю вам! – произнес Кента, и в ту же секунду Юрико оттолкнула его с такой силой, что он отлетел назад и едва не упал. Тело женщины выгнулось, крик вырвался из напряженного горла, и когда гвоздь исчез в снегу, госпожа замка Мори начала превращаться в кидзё [57] .

Кожа на лбу с треском порвалась, и шишкообразные наросты начали стремительно увеличиваться, пока не превратились в два костяных изогнутых рога точно над бровями. Лицо женщины исказилось от боли и страха, она закричала и принялась вертеться на месте, визжа и плача, пока, наконец, не замерла, тяжело, с хрипом дыша. И теперь никто не назвал бы ее красивой.

57

Кидзё – демоница-людоедка с уродливой внешностью. Зачастую прежде были людьми, но из-за проклятия, преступления или сильных негативных эмоций превратились в чудовищ.

– Юри… ко… – выдавил Кента, но имя повисло в воздухе. Та, что звалась им, разделилась на части. Одна половина – гладкая, бледная, с уголком розовых губ и стрелами припорошенных снегом ресниц, а вторая – синекожая, одутловатая, с оттопырившим нижнюю губу клыком-жвалом и кровяно-красным глазом, сверкающим в ночной тьме. Ритуал не был завершен, и проклятие обернулось против проклинающей. И тогда-то Юрико-химэ поняла, что произошло. Схватилась руками – одной нежной и тонкой и второй – грубой и когтистой – за лицо и взвыла раненым зверем.

– Ненавижу! – рычала она, и по человеческой щеке покатилась слеза, а по демонической – капля темной крови. – Ненавижу их всех!

Шнурок, на котором висело у нее на шее овальное зеркальце, порвался, и оно упало в снег. Хизаши метнулся к нему и быстро подхватил. Кидзё же его будто не замечала, обратив яростный взгляд на Куматани. Кто знает, кого она в нем видела – ненавистного мужа или голос совести, но и то, и другое причиняло ей нестерпимую боль. Растопырив пальцы-когти, она с криком налетела на Куматани. Он же не сдвинулся с места и шлепнул ладонью промеж кривых рогов, расцарапав случайно руку до крови.

Юрико взвыла громче прежнего, проклиная юношу самыми страшными словами, а на лбу ее горела алым светом полоска офуда.

– Юрико-химэ, – Куматани поймал ее за плечи и попытался достучаться снова, – Юрико-химэ! Не позволяйте злу победить! Вы же не такая! Сузу-чан любит вас, Куро ждет вашей ласки! Юрико-химэ!

Кидзё будто услышала наконец, затихла, а потом со всех силы боднула Кенту в грудь. Рога вошли в податливую плоть, запахло кровью. Хизаши больше не мог просто стоять. Он схватил демоницу за плечо, развернул к себе и ткнул зеркальцем.

– На-ка, взгляни на себя, уродина!

Половинчатое лицо Юрико-химэ мелькнуло в отражении. Ужас сковал ее черты, она неверяще выхватила у Хизаши зеркальце и, отпрыгнув в сторону, принялась так и эдак вертеть головой, разглядывая себя. Пока она была занята, Хизаши опустился на колени возле Кенты и помог ему сесть. Кровь продолжала сочиться из двух колотых ран, пропитывая одежду, но вреда от них было немного.

– Хизаши, – позвал Кента и поймал его ладонь ледяными пальцами. – Неужели теперь совсем поздно?

Ветер зло набросил ему на глаза прядь волос и дунул в ухо. Хизаши молчал, хотя мог бы ответить – да, уже слишком поздно. Только правда была в том, что он этого не знал, а обмануть почему-то не поворачивался язык.

– Кто это? – вдруг заговорила кидзё низким охрипшим от криков голосом. – Это я?

Она так стиснула когтями зеркальце, что оно треснуло, а осколки впились в синюю толстую кожу, но так и не сумели поранить. Демоница посмотрела на юношей на снегу, потом на свои руки.

– Он не должен увидеть меня такой! – ахнула она. – Чудовище! Бакэмоно!..

И, подвывая, принялась рвать на себе волосы, длинные спутанные пряди разлетались по ветру. Кента поднялся и, опершись на Хизаши, оттолкнулся и пошел к ней.

– Юрико-химэ, вы не бакэмоно, вы несчастная женщина.

Талисман догорел и осыпался пеплом, и Кента оказался лицом к лицу с кидзё. На миг ее взметнувшиеся волосы скрыли их обоих, а когда Хизаши снова смог их видеть, Юрико улыбалась. Улыбка ее была страшной, кривой и жалкой, с торчащим клыком. Женщина подняла уродливую синюю руку, погладила Кенту по растрепанной макушке и шепнула что-то настолько тихо, что Хизаши не расслышал.

– Нет! – закричал Кента, и Юрико снова оттолкнула его с такой силой, что он спиной налетел на Хизаши, и они оба проехали подошвами по земле, собирая снег. Юрико выхватила из рукава узкий кинжал и ударила им себя в грудь. Тотчас же кровь выступила на губах и потекла по подбородку. Кента, поскальзываясь и едва не падая, успел подхватить на руки оседающее слабое тело. Красное пятно расползалось по белому кимоно, и несколько капель уже окрасили утоптанный снег.

– Юрико-химэ! Юрико!..

Она открыла глаза и наконец нашла взглядом склонившегося рядом Хизаши.

– Теперь я вижу, – сказала она, – истину. Тебе нельзя здесь находиться, Мацумото Хизаши. Мой… муж… Он был одержим словами того гадателя из столицы. Он… вернется… забрать…

– Что? – Хизаши наклонился ниже. – Что забрать?

– Эту вещь, – голос женщины стал совсем тихим, слабым. – Она ему нужнее… нужнее меня.

Она перевела взгляд на Кенту, и лицо ее смягчилось.

И застыло.

На этот раз Кента не заплакал. Вместо него за спиной беззвучно лил слезы призрак девушки с веером.

Куматани молча взял обмякшее тело на руки и поднялся с колен, а на снегу осталась лежать тренога с погасшими свечами. Вьюга выла и свистела, заметая место одной, такой незаметной для мира, смерти. Хизаши вскинул голову и увидел огонек в окне самого верхнего из уровней замка. Кента проследил его взгляд и кивнул. Чтобы все наконец сложилось в одно, оставалась самая малость – подняться по лестнице.

В цитадели было темно и так холодно, будто стены превратились в лед, а воздух – в дыхание Юки-онна [58] . Будто здесь никогда и не было людей, а сам замок строился для призраков. Хизаши уверенно двигался к известной ему лестнице между ярусами, но в один миг вдруг остановился и заозирался по сторонам.

58

Юки-онна – «снежная женщина», призрачный дух гор, по легенде замораживающий людей.

– Что такое? – спросил Кента. – Ты что-то почувствовал?

Хизаши уже почти его не слышал, только оглушительно громкий зов, который, как уздечка лошадь, тянул в другую сторону. И он подчинился. Свернул с главного коридора в лабиринт переходов, пронизанных узкими лесенками вверх и вниз, пока не оказался возле входа в господский кабинет. Там кто-то побывал после него, и стенная панель, прежде защищенная заклинаниями, была вырвана, открывая еще один тайный ход, что превращали цитадель в старый пень, испещренный муравьиными лазами.