Сергей Рахманинов. Воспоминания современников. Всю музыку он слышал насквозь…
Шрифт:
Мы сразу не поверили, но он нас уверял самым серьезным образом. Мы сердились и смеялись, но досада все-таки брала верх. Как же: Сергей Васильевич только начал возвращаться к творчеству, только начал писать и вдруг станет тратить время на такую ерунду!
Все были возмущены, в особенности Наташа:
– Всегда ты, Сережа, всякие глупости выдумываешь.
Несмотря на наши протесты, Сергей Васильевич взял книжку и с довольно загадочной и самодовольной улыбкой ушел к себе. Никто, конечно, не придал значения его словам и не принял их всерьез. Каково же было наше удивление и вместе с тем досада, когда он на следующее утро сообщил, что романс уже написан и он нам сыграет его после обеда.
Как всегда, когда он показывал нам свои новые романсы, он их пел. На этот раз
Мы, конечно, уже забыли о своем возмущении, смеялись, и он сам был очень доволен своей шуткой.
После того как я так подробно рассказала, когда, как и для чего был написан этот романс, делается понятным и его посвящение: «Нет!
не умерла моя муза, милая Наташа! Посвящаю тебе мой новый романс!» [165]
В заключение хочу сказать, что лично я очень жалею, что эта шутка, предназначенная для того, чтобы позлить и одновременно посмешить своих самых близких друзей, попала в печать. Зная хорошо Сергея Васильевича, я уверена, что он был бы этим недоволен.
В 1899 году Сергей Васильевич прожил в Красненьком довольно долго, до последних чисел сентября.
В письме от 3 октября 1899 года Соня мне пишет:
165
На автографе романса «Икалось ли тебе», хранящемся в Государственном центральном музее музыкальной культуры имени М.И. Глинки, имеется дата: «1899 год. 17 мая». Она написана, в отличие от всего другого текста, карандашом и в левом верхнем углу. По-видимому, эта дата была поставлена Рахманиновым спустя некоторое время после создания романса и в написании ее допущена ошибка. Я утверждаю, что этот романс не мог быть написан в мае 1899 года вот по каким соображениям: романс «Икалось ли тебе», как я уже сказала, был сочинен во время пребывания Наташи Сатиной в Красненьком; в мае 1899 года Наташа находилась еще в Москве из-за экзаменов в консерватории. Об этом свидетельствуют ее письма ко мне, относящиеся к этому периоду. – Е.Ю. Жуковская.
«…Во вторник совершенно неожиданно приехал Сережа с Левкой. Сережа, по-моему, очень поправился, и вид у него очень хороший. Он нам все время рассказывает о том, как вы его там баловали и хорошо смотрели за ним. Левушка просто прелесть какой песик. Стоит только сказать ему «Леди» или «Гуня», как он вскакивает и смотрит таким печальным и встревоженным взглядом кругом, что мне становится его очень жалко. Послезавтра в Москву приезжает Саша Зилоти, который 21 октября дает концерт… Сережа просит вам всем кланяться и передать, что он очень скучает по воле и покое Красненького».
После того как летом 1899 года мы с увлечением пели хором в Красненьком, нам захотелось по приезде в Москву организовать свой собственный небольшой хор из таких же любителей музыки, как мы сами. Среди моих товарок по гимназии, с которыми у меня сохранилась связь, и среди товарищей брата по университету совершенно не было музыкальных людей. Больше всего участников хора привлекли к нам Соня и Володя. Соня в гимназии Арсеньевой училась вместе с Катей Бакуниной, а Володя – в Поливановской с Мишей Бакуниным; они не только часто виделись зимой, но даже летом Бакунины гостили в Ивановке, а Сатины в их имении Первухино в Тверской губернии. Наташа привлекла двух-трех учениц консерватории, а солисткой хора должна была быть Оля Трубникова, обладавшая хорошим голосом и учившаяся у известной в то время преподавательницы Климентовой-Муромцевой. Все как будто бы налаживалось.
Сергей Васильевич, который всегда очень сочувственно относился к таким нашим начинаниям, обещал руководить нашим хором, если партии будут твердо разучены, и рекомендовал нам для начала взять хор Чайковского «Улетал соловушко далеко, во чужую дальнюю сторонку». Мы с Наташей,
конечно, взяли на себя разучивание партий, начали переписывать хор по голосам. Между прочим, на одной из организованных репетиций доктор Грауэрман, никогда не учившийся петь, но очень музыкальный и обладавший приятным басом, спел под аккомпанемент Сергея Васильевича рассказ старого цыгана из оперы «Алеко». Это, конечно, очень всех воодушевило. Однако наш хор закончил свое существование, не успев еще по-настоящему окрепнуть.Вопрос об участии в хоре опять возник в 1901 году. Наташа мне пишет из Ивановки 11 августа 1901 года:
«…При Филармоническом обществе организуется хор, который будет принимать участие в концертах, и участвующие за это получат даровые билеты на все собрания. Я уже обещала Саше поступить в этот хор и надеюсь, что ты тоже туда поступишь. Надеюсь уговорить Олю Эппле и Трубникову принять участие в хоре, и у нас, таким образом, будет своя компания. Напиши мне, согласна ли ты?»
Я, конечно, с радостью согласилась участвовать в хоре, но, к сожалению, организация его осталась неосуществленной.
Первую половину лета 1900 года все против обыкновения проводили не в родных местах и съехались в Красненьком только во второй половине июля.
В первых числах апреля Сергей Васильевич воспользовался приглашением княжны А.А. Ливен погостить у нее на даче в Крыму. Княжна Александра Андреевна была уже немолодой особой; очевидно, личная жизнь ее не удалась, и она всецело отдалась общественным делам; была она очень культурным и отзывчивым человеком и возглавляла Дамский благотворительный тюремный комитет и так же горячо относилась к этому делу, как Варвара Аркадьевна, поэтому на почве общей работы и общих интересов у них установились дружеские отношения. К Сергею Васильевичу княжна Ливен относилась с большой симпатией и была его горячей поклонницей.
26 мая 1900 года по дороге из Москвы в Ивановку в вагоне между станциями Козлов и Тамбов Наташа мне пишет следующее письмо, которое адресует в Париж, где я в то время находилась:
«…Купила себе в подарок концерт Сережи и все время им восторгаюсь: очень красиво! Кстати, Елена, ради курьеза спроси в каком-нибудь магазине, продаются ли там его сочинения? Адрес его: Ялта, дача светлейшего князя Ливен, С.В. Р. Пошли ему открытку непременно, хотя в первых числах июня он, вероятно, уедет. Шаляпины уехали пока в Милан, дачи еще не нашли. Горничная у них перед отъездом заболела, так что Феде пришлось неожиданно заменить няньку, чем он был очень недоволен…»
21 мая Соня мне пишет из Москвы:
«…Совсем убита: недавно пришла бумага… в которой сказано, что коллективные курсы на будущий год существовать не будут. Я каждый день провозглашаю ему (организатору Высших женских курсов в Москве В.И. Герье. – Е.Ж.) анафему…
Представь себе, что Сережа занимался очень много и аккуратно. Это мы знаем не только от него, но даже Ливен написала нам об этом. Вот так чудо! Лишь бы Федя не испортил его в Италии…»
Но уже 18 июня 1900 года Наташа мне сообщает:
«…Представь себе, что Сереже пришлось-таки приехать в Москву в первых числах июня из-за паспорта. Оттуда он проехал в Вену, потом Венецию, Милан и, наконец, в Varazze на дачу к Шаляпиным. Точного адреса мы его еще не знаем, мы пишем так: Italie. Riviera. Varazze poste restante M-r R. [166] ; последние известия были из Венеции. По просьбе Сережи, обращаюсь к тебе, Елена, с одним вопросом, – только сперва требую, чтобы ты дала мне честное слово, что ты ответишь правду. Сережа просил узнать вот что: если случится, что ему в Италии нельзя будет больше остаться, – может ли он в августе рассчитывать на то, что ему можно поехать в Красненькое. Со времени приглашения Юлия Ивановича многое могло измениться».
166
Italie. Riviera. Varazze poste restante M-r R. – Италия, Ривьера. До востребования Мистеру Р. (ит.).