Сэру Филиппу, с любовью

Филипп чувствовал, что для него начинается новый период, новая глава в его жизни. И если потребуется, он будет бороться за свое счастье, ибо не собирается терять то, что обрел — жену, детей, самого себя.

Филипп посмотрел в окно. Карета уже приближалась к Ромни-Холлу. Все вокруг казалось серым: затянутое тучами небо, окна старого дома, отражавшие это небо, сам дом, даже трава. Тем не менее, эта картина не показалась Филиппу мрачной — она была спокойной и словно выражала то, что сейчас было в его душе.

Дворецкий, встретивший их, помог сначала Элоизе, а затем Филиппу выйти из кареты.

— Филипп, — Элоиза зевнула, — честно говоря, я устала, и ты, думаю, тоже. Может быть, немного поспим?

Филипп хотел было согласиться, но передумал и произнес:

— Хорошо, родная, ты иди, я приду немного позже.

Элоиза удивленно посмотрела на него, но Филипп слегка дотронулся до ее плеча.

— Я тоже пойду спать, — объяснил он. — Но прежде мне хотелось бы обнять своих детей.

ГЛАВА 18

…я не часто говорю тебе, милая мама, как я рада, что ты у меня есть. Но я знаю, что мало найдется родителей, которые так понимают своих детей и предоставляют им столько самостоятельности. Не многие дочери могут сказать, что мать для них — настоящий друг. Я люблю тебя, милая мама!

Из письма Элоизы Бриджертон своей матери, написанного после того, как Элоиза отвергла шестое предложение о браке.

Пробудившись от сна, Элоиза с удивлением обнаружила, что, судя по всему, Филипп так и не ложился. А ведь он устал уж никак не меньше, чем она, — волнения, поездка в Ромни-Холл под дождем, бессонная ночь…

Одевшись, Элоиза отправилась на поиски Филиппа, но его нигде не было.

“Ничего страшного, — успокаивала она себя. — Филиппу просто за последние несколько дней пришлось многое пережить, вот ему, наверное, и захотелось уединиться… Сама я не люблю одиночества, но это же не значит, что все должны его не любить!”

Элоиза рассмеялась про себя. Именно это всю жизнь было ее недостатком — повышенная общительность заставляла ее иной раз перейти границу тактичности.

Может быть, и не надо разыскивать Филиппа — пусть побудет один? Элоизе снова вспомнился совет матери — не торопить события. Для того, чтобы брак был удачным, приходится иногда идти на компромисс, тут уж никуда не денешься… Как ни близки они с Филиппом, на некоторые вещи они смотрят по-разному. Нужно уважать друг в друге личность! А если что-то в Филиппе — для его же блага! — Элоизе и хотелось бы изменить, то ей и в себе кое-что изменить тоже не мешало бы…

Весь остаток дня Элоиза так и не видела Филиппа — ни за чаем, ни тогда, когда пришла пожелать близнецам спокойной ночи, ни за ужином… Сидя в столовой за огромным столом красного дерева, Элоиза чувствовала себя потерянной и одинокой. Лакеи, прислуживавшие за ужином, смотрели на хозяйку с сочувствием, но заговорить не смели.

Элоиза улыбалась им, потому что считала, что в любой ситуации надо быть вежливой с другими и не выставлять своих чувств напоказ, но на сердце у нее было не очень-то весело. К тому же ей не хотелось, чтобы слуги (особенно если эти слуги — мужчины) жалели ее.

Но кто бы, в конце концов, не пожалел ее? Так мало времени прошло со дня их свадьбы — и вот она уже ужинает в одиночестве…

Не говоря уже о том, что слуги знали лишь то, что Элоиза зачем-то убежала к брату, а сэр Филипп сорвался и поехал за ней… Остальное было им не известно.

Элоиза попыталась посмотреть на ситуацию глазами Филиппа. С его точки зрения, естественно было предположить, что после ссоры его молодая жена сбежит от него навсегда…

Элоиза поглощала еду быстро, механически, без всякого аппетита — ей не хотелось долго торчать за столом в одиночестве, ловя на себе косые взгляды слуг. Покончив с пудингом, Элоиза поднялась. Пора было идти в постель, где, как она подозревала, ей суждено было провести эту ночь, как и этот день, одной.

Выйдя из столовой, Элоиза решила, что вряд ли сейчас заснет — спать ей совсем не хотелось. Не зная, чем себя занять, она начала рассеянно, бесцельно ходить по дому. Для конца мая ночь была довольно прохладной — слава Богу, Элоиза захватила с собой шаль. Ей часто приходилось бывать в загородных домах, и везде обычно было тепло — в каждой комнате по камину, и горели они всю ночь. В Ромни-Холле, несмотря на то что в других отношениях он был вполне уютным, почему-то это не было заведено. Огни гасились, большая часть комнат на ночь вообще запиралась, и огромный дом ночью словно вымирал. Поэтому, даже находясь в доме, Элоиза ощущала холод.

Закутавшись в шаль, Элоиза бесшумной тенью скользила по дому, озаренная лишь проникавшим сквозь окна голубым лунным светом. Ей даже нравился этот полумрак — в нем было нечто таинственное. Но, подойдя к картинной галерее, Элоиза вдруг заметила желтый свет лампы. В галерее явно кто-то был.

Даже не заходя туда, Элоиза уже знала: это может быть только Филипп.

Бесшумно (на ногах у Элоизы были мягкие комнатные туфли) она подошла к двери и приоткрыла ее.

Картина, представшая перед ней, потрясла ее.

Филипп стоял так неподвижно, что его можно было бы принять за статую, если бы время от времени он не моргал. Взгляд его был устремлен на портрет Марины. Лицо его выражало безмерную скорбь.

“Неужели, — подумала Элоиза, — Филипп лгал мне, когда говорил, что не любил ее?”

Впрочем, какое это теперь имело значение? Марина умерла. Любил ли он ее, нет ли — теперь у него другая жена, хотя Филипп не любит ее, и она не любит Филиппа…

Элоизу вдруг словно обожгло: она не любит Филиппа? Какая чушь! Бог свидетель, как она его любит!

Осознание этого пришло к Элоизе внезапно. Она не могла бы сказать, когда именно, в какой момент полюбила Филиппа. Он с самого начала был ей симпатичен, она всегда жалела его, но когда именно это чувство переросло в любовь, Элоиза сказать затруднялась.

Как бы ей хотелось,, чтобы Филипп чувствовал то же самое по отношению к ней!

Да, она нужна Филиппу — в этом Элоиза была уверена, нужна, может быть, даже больше, чем он нужен ей. Элоиза отметила это с удовлетворением. Однако ей было этого мало.