Сестра Ноя

— Да знаю я, Ваня, – спокойно сказал жена. – Давно уж простила. И ты меня прости. Видно враг обозлился на нас, раз так сильно отомстил за веру нашу.

— Какая у меня вера, Дуня! – прошептал он со стыдом и почувствовал, как слеза раскаленным металлом прожгла еще одну морщину на его лице, высохшем как у мумии.

— Не хочешь ли исповедаться и причаститься? – осторожно, как больного ребенка, спросила она.

— Нет, Дуня, поздно! Видно гореть мне в аду за моё иудино предательство.

— Что ты, Ваня, раз ты плачешь и прощения просишь, ты не Иуда, а апостол Петр. Он раскаялся, Господь простил его и стал Петр апостолом. И теперь у него ключи от рая. Может и ты?..

Но Иван уже не слышал, его обратно унесло тёплым течением реки смерти в прошлое. Перед ним появился почтовый конверт, из него невидимая рука достала исписанный листок бумаги, аккуратно развернула, и на бумаге выступили ярко–синие слова, написанные рукой Ивана: «Жил я с тобой, Евдокия, будто не солоно хлебавши». Он тогда выпил лишнего и взялся писать ответ на Дунино приглашения приехать к Василию в гости, искупаться в море, поесть винограда, навестить Тонечку. А Иван в приступе обиды написал ей такое! Стыдно-то как! Горько…

«Ох, Господи, Господи! Если возможно, прости меня и детей моих! Сам я предал Тебя и детей своих от Тебя, из Церкви Твоей увёл! Нет мне прощения, Господи! …Если ты Сам не простишь нас по любви и милости Твоей! Господи, помилуй!»

Последние слова еще долго эхом отзывались в запутанных лабиринтах каменных ущелий, носились под черным небесным сводом и уходили в толщу темной воды: «…прости–и-и–ишь нас по любви и милости Твоей! Го–о-о–осподи, поми–и-и–илуй!»

Огромный серо–зеленый рак, заполнивший живот, разозлился, вцепился острыми шипами клешней в желудок. Сил кричать от боли уже не было. Из растерзанного чрева в горло хлынула горькая желчь, огнём обожгла грудь, голову, растеклась по всему телу. Иван трижды сильно дёрнулся – и вдруг оторвался от жёсткой кровати и взлетел к потолку. Взглянул вниз, там лежало высохшая мумия, в морщинах, серых пятнах и реденьких белёсых волосах, от тела исходил неприятный сладковатый запах разложения.

Внезапно будто сильный порыв огненного ветра подхватил Ивана, и он – невесомый и прозрачный – полетел сквозь потолок, крышу, сквозь черное небо над огнями вечернего города. Где-то сзади остались люди, жена, дети, дом, земля. Он летел сквозь звездные облака, огненные сферы и космическую тьму туда, откуда светил огромный, во все небо восьмиконечный Крест. Но между Крестом и Иваном выросла высокая крепостная стена. И, наконец, он встал на ноги и увидел перед собой огромные врата, которые медленно приоткрылись. Оттуда пахнуло ароматом весны, там, внутри, зеленели деревья и цветы неземной красоты, высились церкви и дворцы из драгоценных камней, там пели птицы и стояли люди в светлых одеждах.

Такие счастливые!.. Красивые! Люди протягивали к нему руки и звали войти внутрь, чтобы разделить с ними райское блаженство. Иван тоже потянул к ним руки. Он узнал их: отец, мать, братья и сестры, священник Георгий с семейством, чуть дальше – Государь со святым семейством и много, много других людей, которых он не знал при жизни, но сейчас знал каждого по имени. Иван шагнул к ним навстречу – но вдруг перед ним вырос огромный гвардеец в золотых воинских латах и могучей десницей остановил Ивана.

— Ты куда, грешник? – громом зарокотал Архангел, казалось, на всю вселенную. – В раю нет места тем, кто отказался исповедовать грехи перед смертью.

— Иван, вернись на землю и призови священника, – сказал ему отец. – Моли его исповедать тебя и причастить Христовых тайн. Не медли, жить тебе осталось семь часов.

Снова мощный порыв огненного ветра подхватил Ивана и понёс вниз, где темнела круглая земля. О, как горько было ему возвращаться от блаженного райского света обратно в земную тьму! Как больно и страшно было облачаться в измученное болезнью тело, будто чистому после бани надевать грязные вонючие лохмотья! Но вот он трижды дернулся и открыл глаза. Тошнотворный запах разлагающегося тела ударил ему в нос. Рак мстительно клацнул клешней, и острая боль растеклась от желудка к голове, рукам, ногам.

— Дуня, – чуть слышно позвал он жену.

— Да, Ваня, я здесь, – спросонья прошептала Евдокия.

— Слушай. Я только что был у райских врат, но меня внутрь не пустили. Отец, мама, родные – все меня там ждут. Отец велел позвать священника. Ты возьми денег сколько нужно, поймай такси и поезжай в Карповскую церковь. Привези батюшку…

— Ваня, голубчик ты мой! – всплеснула руками Дуня и засуетилась. – Я сейчас! Я мигом! Ты уж не помирай. А я быстро! – И убежала, по–прежнему легкая на подъем и на любое доброе дело.

В ту ночь отец Георгий исповедал и причастил Ивана. Потом еще пособоровал. И сказал дивные слова:

— Раб Божий Иван, я недостойный слуга Божий, иерей Георгий, благословляю тебя отойти от земной скорби в вечное блаженство Господа нашего Иисуса Христа! – Всплакнул, обнял скелет, обтянутый пергаментной кожей, троекратно расцеловал и сказал: – До встречи в раю, Иван! Бог благословит.

Иван вышел из тела, посетил родичей и знакомых, со всеми попрощался. Снова был полет сквозь тьму и свет. И вернулся он к райским вратам. Только на этот раз огненный гвардеец архангел Михаил отступил, и вошел беспрепятственно Иван в Царство Небесное и попал в объятья отцов. И Государь Николай приветствовал его и повел за руку к Царю Царей Христу, чтобы лично представить своего лучшего гвардейца.

ЧАСТЬ 3. ПЕРЕСТУПАЯ ВЕЧНОСТИ ПОРОГ

Весть

Не плачь, Маша, я здесь,

Не плачь, солнце взойдет,

Не прячь от Бога глаза,

А то как Он найдет нас.

(«Дубровский» Б. Гребенщиков)

Вернувшись из южных братских краёв к себе домой, забросил я вещи в пустую квартиру, сварил кофе и с чашкой вышел во двор. По привычке заглянул в почтовый ящик и достал оттуда стопку бумаги: газеты, рекламы, счета… Ладно, потом!.. Вот, куда меня так жадно манило, гулким сердечным набатом звало моё детство – на скамейку, что в углу нашего дома. Здесь, как и десять, двадцать, сорок лет назад сидели старушки в цветастых халатах и обсуждали цены на помидоры, рецепты засолки огурцов, здоровье внуков и карьеру детей.

Завершив традиционный обзор и допив кофе, я вспомнил о кипе бумаг в руке, пристроил чашку на сиденье и под уютное бормотанье старушек стал рассеянно перебирать корреспонденцию. Но что это! Нечто ушедшее в область преданий, необычное и несущее в себе тайну – письмо в конверте. Я вскрыл его, развернул листы, прочел первую строку и, собрав пожитки, вернулся домой.

«Здравствуй, дорогой, родной, любимый Арсюшенька!

Это письмо я начала писать еще на коленке в душном южном автобусе, который увёз меня куда-то очень далеко от тебя. «Во первых строках» обязана поблагодарить тебя, родной мой, за то, что не забыл меня. До сих пор помню, сколько ты сделал для меня, для моей семьи, одно только твоё расследование судьбы нашего с тобой дедушки–гвардейца чего стоит! Признаюсь, перечитываю эти твои драгоценные странички до сих пор много, много раз. То, что ты написал, заставляет задуматься, беспокоит совесть и зовёт встать на путь, по которому шли наши предки.

Только, видимо, я очень, очень плохая, потому что сделать первый правильный шаг пока не могу. Ты как-то сказал, что единственное препятствие, не пускающее человека в Церковь – это наша гордость, с её «детками»: эгоизм, ненависть, жадность, зависть, похоть и чревоугодие. Всё так. Мне очень стыдно признаться тебе в этом, но совесть требует.

Виктор стал солидным предпринимателем, у него (у нас) квартиры в Москве и в Питере, Волгограде и Новосибирске. Живем мы, то там, то сям, часто выезжаем в Европу и Америку, но заграницей мне делается худо и я сижу в четырех стенах и считаю часы до возвращения домой. Эта суета мне вовсе не по душе, я всё умоляю Виктора отпустить меня домой и не брать с собой повсюду, а он просит потерпеть и уверяет, что я ему приношу удачу, и он без меня не может. А мне бы вернуться в наш дворик, сесть на ту угловую скамейку и погрузиться в тёплые воспоминания о нашем детстве, о родных и друзьях, которые совсем недавно были живыми, молодыми и так бескорыстно и свято любили нас. Ты даже не представляешь, насколько ты счастлив, что можешь это позволить себе хоть каждый день.