Сестра Ноя
Шрифт:
Арсюш! Мне очень неприятно тебя огорчать плохой вестью… В нашей семье случилась беда – пропала Марина. Познакомилась с каким-то англичанином и уехала с ним, неизвестно куда. Это горе свело маму в могилу, она всё повторяла, что это её грех, и сильно страдала, сердце её не выдержало. Отец тоже еле жив, сильно постарел, сидит сиднем на подмосковной даче и ничего ему не надо, очень его жалко, иногда начинает заговариваться, а лечиться наотрез отказывается. Виктор пытался найти Марину по своим каналам, но все ниточки оборвались где-то в Турции. Именно там наша Мариночка и пропала. Сколько я ни молилась, сколько не ставила свечи в церквах – ничего не помогает. Ты как-то сказал, что молитва гордых не угодна Богу, наверное поэтому Он меня и не слышит.
Вот опять
В этом месте письмо Маши, с округлыми ровными буквами, обрывается. Дальше следуют несколько строчек, написанных размашистым почерком Виктора:
«Здравствуй, Арсений! Я совершенно согласен с тем, что написала Машенька. Я тоже люблю и уважаю тебя, как брата и друга, и всегда готов помочь тебе. Действительно, следы Марины оборвались в Турции. По всему видно, она оказалась в гареме турецкого богача – там русские красавицы весьма дорого ценятся. Наверное, муж Марины – человек с криминальным прошлым – её туда сам и продал. Найти Марину в Турции пока не представляется возможным. Так что остается нам одно – молитва о возвращении её домой. Прости, в случае с Мариной мои возможности, силы и связи – абсолютно бездейственны. Ты уж, пожалуйста, сделай то, о чем тебя просила Машенька. Я присоединяюсь к её мольбе. Помоги!
Да, еще конфиденциальная информация, о которой даже Маша не знает. Я до сих пор это держал в тайне. Ты первый, кто об этом узнает. Марина вступила в сговор с известным тебе бандитом по прозвищу Фрезер. В обмен на знакомство с англичанином она обещала помочь Фрезеру войти в дом, чтобы он изнасиловал Машу. Мне удалось узнать об этом сговоре и предотвратить попытку изнасилования. Тебе наверняка известно, что Бог охраняет Машу, так что Марина наказана за предательство. Но все равно её жаль и необходимо найти и вызволить из плена.
Прости, не обижайся на нас. Любящие тебя – Маша и Виктор.»
Нечто подобное этому известию я словно ожидал, поэтому даже не удивился. В ту минуту, когда закончил читать письмо, сложил его и вернул в конверт, единственное чувство, которое овладело мною – благодарность Спасителю. Мне поручалось с помощью Божией, с помощью Церкви совершить то, на что не способны нецерковные мои друзья. Для чего? Для того, чтобы еще и еще раз показать человеку его немощь и явить во всей красоте и всемогуществе Милость Божию, Его блаженную совершенную любовь к блудным сынам и дочерям Своим. Вот почему я зажег лампаду и свечи и в первую очередь встал на благодарственную молитву.
А рано поутру я проснулся бодрым и дерзновенным и стал обходить храмы и монастыри. Раздавал милостыню, просил нищих молиться о заблудшей Марине, помня, что за каждым полупьяным и грязным оборванцем невидимо стоит Спаситель и слышит, и видит, и знает всё, что мы делаем. В храмах заказывал сорокоусты, молебны Пресвятой Богородице, великомученице Марине, великомученице Анастасии Узорешительнице и Ангелу–хранителю. Удивительно! С каждым шагом на душе становилось светлей и радостней! А когда к вечеру, усталый и без копейки в кармане, вернулся домой, у меня на душе царил покой и настолько твёрдая уверенность в хорошем исходе предприятия, что сел за стол и взялся писать утешающее письмо Маше.
Поздно вечером зашел ко мне Юра. Поздравил с возвращением из отпуска и сказал, что я очень нужен на заводе. Потом выслушал историю про Машу и Марину и сказал:
— Я, конечно, тоже подключусь к твоему делу. И нет сомнения, что Марина вернется домой. Конечно, она сделает выводы и изменит свою жизнь. Только знаешь что…
— Ты хочешь сказать, что мы с тобой хорошенечко получим по мозгам и по другим частям тела?
— Вот именно! – Он извлек из кармана потертую записную книжку, открыл её на букве «И», прочитал: преподобный авва Дорофей:
«Кто совершит дело, угодное Богу, того непременно постигнет искушение; ибо всякому доброму делу или предшествует, или последует искушение,
да и то, что делается ради Бога, не может быть твердым, если не будет испытано искушением»,— поднял на меня глаза и спросил: – Ты готов к этому?
— Конечно, Юра!
— В таком случае, я с тобой! Будем висеть на одной голгофе на соседних крестах… головой вниз.
Следующим воскресеньем мы с Юрой исповедались и причастились Святых Христовых Тайн. Отец Сергий благословил нас делать земные поклоны, читать канон Пресвятой Богородице и обещал сам подключиться к молитве о заблудшей Марине.
На заводе меня ожидало множество новостей. Во–первых, госзаказ мы удачно выполнили и мне, как и всем работникам, полагается немалая премия. Весьма кстати, при моём отощавшем бюджете. Во–вторых, повысили, и теперь наши с Юрой кабинеты рядом, и на двери каждого табличка «Заместитель Директора». В–третьих, должность моего секретаря заняла Надя Невойса, моя школьная подруга, тихая, кроткая, послушная и… влюбленная в меня с пятого класса, когда нас посадили за одну парту, чтобы я «подтянул успеваемость отстающего товарища». Наде я обрадовался, как вестнику из нашего блаженного детства, нашей юности, наполненной терпкими чувствами первой любви, бессонным поиском смысла жизни, предчувствиями грядущих перемен.
За выполнение госзаказа в кратчайшие сроки и с надлежащим качеством, нам министерство поручило следующий заказ, более крупный и прибыльный. Директор как-то вызвал меня в кабинет и просил по моим каналам выяснить, что за тайный благодетель у нас объявился и почему никак не обнаруживает себя просьбой об «откате» или какой-нибудь другой услуге. Не верилось ему в такое бескорыстие чиновников. Но что я мог? Конечно, у меня имелись знакомые в техническом и плановом управлениях, но это были исполнители и они ничего не знали. Тогда я с золоченой коробкой дорогого виски решился съездить на приём к замминистра, который нас курировал, и тот, как ни странно, принял меня сразу.
— Да, Арсений Станиславович, – кивнул высокий чиновник, – вы абсолютно правы. Есть некий человек, который благоволит вашему заводу. Есть. Только называть себя он не велел, а я обещал тайну сохранить. Одно вам скажу в утешение: помощь его бескорыстна, и взятки за размещение заказа он не потребует. Вас ведь именно это волнует?
— Нет, что вы, – смутился я. – Впрочем, да! Вы правы.
— Эх, Арсений, Арсений, – вздохнул заместитель министра и кивнул седой головой. – Вот, в какое время довелось нам жить. Коррупция, подкуп, взятки на каждом шагу. Поверите ли, чуть не каждый день хочу написать заявление об отставке. На работу противно стало ходить! Останавливает только одна мысль – ну, уйдем мы, старики, а кто останется? Молодые хапуги и предатели Родины? Гм–гм… Вас это, конечно, не касается… Вы совсем из другого теста, старой, так сказать, закваски. …А у нас ведь половина заказов – оборонные! А этим, – он кивнул в сторону двери, – что металлолом, что паленую водку, что Родину продавать – всё одно. Как говорится, за державу обидно! Ну, ладно, ступайте, Арсений, и работайте. Не за страх и деньги, а на благо обороны страны. …Как бы противно это им не казалось!.. – И снова кивнул на дверь.
Уже выйдя из начальственного кабинета, я обнаружил, что виски в моем кейсе так и осталось лежать на дне. Взятки давать я так и не научился: стыдно. Зато это весьма престижное, но противное на вкус пойло пришлось весьма кстати, когда я вернулся на завод и рассказал директору о разговоре с замминистра. Директору пришлось по нраву, что остались еще честные люди наверху и приятно, что один… нет, даже два из них – наши союзники.
Между тем прошел, пролетел месяц, с тех пор, как мы с Юрой приступили к совместной молитве. Несколько раз звонила Маша, дважды – Виктор, они спрашивали, есть ли надежда. Я отвечал, что надежда есть и она крепнет с каждым днём. Только нужно немного потерпеть, Господь серьезные дела так скоро не делает. Грех, за который Марина наказана, созревал в ее душе не один год, поэтому и отмаливать его надо не один день. В последний наш телефонный разговор Виктор с Машей сказали: