Северная Аврора

– Товарищ Ленин называет американских миллиардеров современными рабовладельцами. И это правильно, товарищи! Они и есть рабовладельцы. Они и нас хотят сделать рабами. За этим они и вторглись на Мурман, в Архангельск и на Дальний Восток. И, конечно, по их указке действуют и англичане, и французы, и японцы. Хищное зверье хочет превратить Советскую Россию в свою колонию.

А вы знаете, что такое американская колония? Это царство бесправия, полный произвол. В Архангельске идут сейчас массовые аресты. "Служил в советском учреждении?
– иди в тюрьму". На тюремном дворе - ежедневные расстрелы. К покорности хотят склонить людей смертью. Недавно был такой случай на Двине. Отряду маймаксинских рабочих удалось вырваться из Архангельска. Их баржу настигли, потопили в Двине, всех потопили.

В Архангельске идут облавы, американцы и англичане ловят на улицах матросов и без разбора, без суда, без следствия набивают ими камеры архангельской тюрьмы. Сейчас матросами забиты подвалы Петровской таможни и Кегострова. Часть из них отправлена на Мудьюг - это каторжная тюрьма, или, вернее говоря, могила. Многих большевиков расстреляли тут же на месте. Вот что такое американский режим, товарищи. Это смерть советскому человеку. Но не бывать этому режиму на нашей земле!

Фролов говорил негромко, охрипшим от усталости голосом. Его спокойная, уверенная, лишенная всякой аффектации манера придавала словам какую-то особую убедительность. Когда он приводил высказывания Ленина, бойцы слушали его, затаив дыхание, сдерживая кашель и стараясь не шевелиться.

– Некоторые думают, что в Америке и в Англии, мол, свобода, демократия...
– продолжал Фролов.
– На бумаге - да! На деле - нет! Не может быть истинной свободы там, где царствует капитал. Хороша свобода, которая заставляет своих солдат убивать свободных крестьян, свободных рабочих России! Зачем Америка и Англия пришли на берега Двины? Что они здесь забыли? Недорубленный лес, который они расхищали свыше ста лет?.. Они пришли сюда, чтобы помочь нашим буржуям и помещикам опять захватить заводы, фабрики, землю, чтобы вместе с русской буржуазией грабить рабочих и крестьян.

Когда Фролов кончил говорить, бойцы стали задавать ему вопросы. Завязывалась оживленная беседа. Тем временем Виноградов разговаривал с командирами, знакомился с тем, как организован отдых бойцов, разъяснял обстановку и боевые задачи бригады.

Затем, после очередного митинга, они отправлялись дальше, в следующий отряд, либо лошадьми, либо катером.

– Золотой у нас народ!
– говорил Фролов Павлину.
– Люди устали, измучились, только что вышли из боя, но меньше всего думают о себе...

До позднего вечера комбриг и военком разъезжали по отрядам.

Чамовская была набита пехотинцами и моряками. Бойцы отсыпались по избам и сеновалам, грелись у костров, варили в котелках картошку. Между кострами похаживали крестьяне. Многие из них были одеты уже по-зимнему - в теплых армяках и даже в полушубках.

Тихон Нестеров, румяный от холода, в драном черном зипуне, перетянутом красным кушаком, стоял под окном школы среди партизан и своих старых знакомых. В школе разместились разведчики. Драницын и начальник разведки Воробьев, сидевшие за одним столом в просторном школьном помещении, слышали все, что говорилось на улице.

– Отобрали у Фролкина имущество, вот он и стал белячком, - наскакивая на Тихона, кричал старичок в размахае с заплатами из рядна. Спереди размахай был почему-то обрезан, а сзади топырился, точно хвост, и старичок очень походил на прыгающую галку.
– Зачем отобрали имущество? Не надо было брать!

– Да я бы своими руками твоего Фролкина обчистил, как липку!
– кричал ему в ответ Нестеров.
– Три кабака! Амбары!.. Кровососа жалеешь, Силыч. Не жалеть их, а бить Надобно.

– Бороны с тремя зубьями жалко, а ведь тут три кабака... Винища-то сколько! Понять надо!

– Ты лучше слушай меня, старый пьяница, - сказал Тихон.
– Я тоже пью. А еще ума не лишился.

В толпе засмеялись.

– Да нет... правда ведь!
– продолжал старик.
– Купечеству да кулакам не привыкать стать, они всегда американцам да англичанам в пояс кланялись. Оттого и теперь ворота раскрыли: "Пожалуйте". Дескать, вместе грабить будем... Ах, мать честная, обдерут нас, простых мужиков! По миру пустят, да еще и насмеются над нами, ребята... надругаются над отчизной нашей. Что им, жалко русского человека? Когда жалели? Все в них продажно, бессовестно! И плохо будет, коли мы не ополчимся против них всем нашим обществом...

– Верно, батя!
– сказал молодой партизан, стоявший рядом с Нестеровым.

– Фролкин!
– повторил Тихон, передразнивая старика в размахае и все еще негодуя на него, хотя тот давно молчал.
– Пускай я буду сирый и нищий, пускай буду белку жрать! Все возьми от меня... А не пойду под чужое ярмо, не склонюся. Нет! Потому что я русский...

– Верно, батя, верно!
– послышались голоса.

– Ах, горластый мужик!
– с восхищением проговорил Воробьев, отрываясь от бумаг.
– Вчера Фролов требовал от меня агитаторов... Телеграмму в Смольный послали. Вот агитатор! Чего еще?

Драницын поднял голову, но ничего не ответил и снова погрузился в чтение бумаг.

Перед ним лежали донесения разведчиков. Разведчики побывали в деревне Шидровке и говорили с ее жителем Флегонтовым. Флегонтов часто ездил в Усть-Важское.

И по его рассказу бойцы писали: "В Усть-Важской орудует контрразведка союзников, прибыла она три дня тому назад, на особом пароходе. Каждую ночь расстрелы, расстреливают прямо на корме парохода. Трупы бросают в Вагу. На днях арестовали рабочего мельницы лишь за то, что нашли у него на комоде пачку старых советских газет. Арестован и расстрелян столяр Пряничников. На стене в его чулане был наклеен портрет Ленина, вырезанный из газеты. Люди исчезают среди бела дня. Пароход этот наводит страх на все местное население. Жители боятся даже подходить к берегу".

Со слов Флегонтова, разведчики также сообщали, что в Усть-Ваге ждут прихода военных судов, очевидно, больших, потому что строятся особые причалы. Прочитав это, Драницын тут же, на полях донесения, написал: "Проверить, что за суда, разведать дополнительно, сколько пушек, каков калибр...".

Дверь отворилась, и в помещение вошли партизаны. Их привел Нестеров. Среди партизан был и Силыч, старик в размахае, с которым Тихон только что ругался на улице. Одеты они были по-разному и вооружены чем попало. Драницыну сразу бросился в глаза молодой худощавый крестьянин, который не спеша оглядывал стены школы, ее оклеенный белой бумагой потолок, затем так же медленно перевел свой взгляд на людей, сидевших у стола. За плечом у него ловко и привычно висела охотничья двустволка.

– Откуда, товарищи?
– спросил Драницын.

– С Прилук... С Борецкого общества...
– послышались голоса.

Только худощавый парень с двустволкой молчал и все еще как бы осматривался. Взгляд у него был колючий, быстрый и жесткий. В его невысокой, поджарой фигуре чувствовалась сила. Рядом с ним стоял крестьянин лет сорока, богатырь, красавец, с большой, окладистой рыжей бородой и такими же волосами, подстриженными в скобку.

– Знакомьтесь, - сказал Нестеров, легонько подталкивая крестьянина к столу.
– Шишигин... Приятель мой. Он пушку привез!..