"Северная корона". Компиляция. Книги 1-13

– Номер 136-6, – ответил мальчишка. Голос звучал тихо и спокойно, намекая, что никакая усталость не могла его сломить.

– Я не помню тебя среди наших курсантов.

– У меня было другое лицо.

– Вот как?

– Незавершенная мутация, – пояснил Шестой. – Теперь она завершилась.

Такой кадет действительно был. У него, кажется, даже подозревали вторичную способность, но Виндар никак не мог вспомнить, какую.

«Телепатия», – неожиданно прозвучал у него в голове уже знакомый тихий голос.

– Не делай так, – поморщился Виндар. – Мне и среди высших легионеров выскочек, которые суются в чужие мысли, достаточно. Не хватало еще малявку какого-то из своего сознания вытравливать!

– Простите, это не повторится, – все так же ровно, без тени раскаяния отозвался мальчишка. И чувствовалось: он принял это как новое правило, а не как полноценный проступок, своей силы он не стеснялся.

– Я чувствую, что кроме тебя здесь никого нет. Твои одногруппники мертвы… Ты убил их?

– Половину.

Виндар слышал, как перешептываются за его спиной другие легионеры. Они злились все больше – да и понятно, почему! В своем чудовищном преступлении мальчишка сознался невозмутимо, даже не скрывая, что это была не случайность и он ни в чем не раскаивается.

Остальные явно будут требовать убить малолетку на месте. А вот Виндар никогда не был склонен к поспешным приговорам, он продолжил допрос:

– А инструктор, с ним что?

– Вот он, – мальчишка кивнул на оторванную голову. – Его как раз убил я. Как и гражданских.

– Ну и какого хрена мы вообще с ним говорим? – донеслось из-за спины у Виндара. – Гаденыш слетел с катушек, это же очевидно!

– Очевидного тут как раз немного, – сдержанно улыбнулся Шестой. – И, если вы не будете спешить с уничтожением гаденыша, а включите мозги, сможете обнаружить много интересного. Например, генетический анализ этих голов покажет, что они вовсе не из команды, заявленной на «Ковчеге», хотя в личные дела наверняка поместили их фотографии. Не следует забывать и об изменившейся статистике смертей и исчезновений кадетов.

– Ты-то откуда о ней знаешь? – устало поинтересовался Виндар.

– Потому что одна из ее причин и лежит как раз перед вами.

– А толку? Что мне, спиритический сеанс устроить, чтобы с этой башкой побеседовать?

– Нет необходимости. Я уже доказал вам, что обладаю повышенной способностью к телепатии. Прежде, чем убить этих людей, я просмотрел их воспоминания. Я знаю все, что знали они. Я помогу вам прикрыть сеть предателей, которые прямо сейчас продают кадетов с низким уровнем способностей врагам Легиона. Ну как? Я все еще гаденыш, которого нужно давить на месте?

Остальные притихли, однако Виндар чувствовал, что злиться они не перестали. Им мальчишка казался чуть ли не сумрачным гением, который уничтожил других преступников просто потому, что сам он намного хуже.

Виндар же прожил на свете куда дольше и видел куда больше. Он не собирался защищать мальчишку и допускал, что с головой у этого гения серьезные проблемы. Но рядом с холодным, рассудительным воином он, в отличие от остальных, видел вчерашнего ребенка, на которого обрушилось слишком много слишком быстро. У будущих легионеров и так недолгое детство, но этому пацану за одну миссию пришлось пережить больше, чем иным легионерам за много лет службы выпадает.

Виндар не брался сказать, к чему это привело. К надломленной психике – вне всяких сомнений, но, если бы это было препятствием для службы, Легион пришлось бы распустить. Сейчас главный вопрос в том, сможет ли мальчишка справиться с болью, перековать ее в силу, которая однажды его возвысит.

– Идем, – велел ему Виндар.

– Как же так! – возмутился кто-то из новичков. – Он же… предатель!

– Это не нам решать. Наша задача – забрать его с Эреба. Дальше разбираться с его настораживающе буквальным восприятием слов «охота за головами» будем не мы. Легион соберет оценочную комиссию, все по протоколу. Увезем его отсюда и забудем!

Они еще возмущенно шептались, но открыто возражать не смели. Они знали, что Виндар изображает добродушного дядюшку, лишь пока они не нарываются. Настоящих добряков в первой десятке и не было никогда…

Они показательно игнорировали мальчишку и наверняка держались за подсказанную Виндаром мысль о том, что они больше никогда не увидят этого маленького хищника. Сам же Виндар был настроен не столь оптимистично.

Он уже сейчас видел: если мальчишка пройдет комиссию и получит право учиться дальше, у них есть все шансы однажды встретиться в первой десятке.

* * *

Нужно было думать об ответе, а вместо этого Альда думала о судье. Что-то с ним все-таки не так. Он нервничал, глядя на нее, и объяснение подбиралось всего одно…

– Вы боитесь телепатов… Нам вы не доверяете куда больше, чем другим представителям специального корпуса, вас до дрожи пугает мысль, что кто-то влезет вам в голову! Как же вы согласились меня судить, зная о своей предвзятости?

Она и сама не знала, зачем произнесла это вслух. Не следовало – это было куда опасней, чем честно отвечать на вопрос о судьбе Хайда. И все же Альда не сдержалась, да и не было это таким уж большим нарушением.

Она оказалась не готова к реакции, которая последовала на ее вполне безобидные слова.

– Вот! – неожиданно высоко вскрикнул судья Бонесс. – Вот доказательство того, что ей нельзя доверять! Мы положились на честное слово Мазарин, не стали использовать блокировку, а к чему это привело! Она внаглую читает мысли судьи! Что дальше, Мазарин, повлияете на меня? Или уже на кого-то повлияли? Какие из показаний можно считать честными, а какие были даны под вашим контролем?

Альда в его мысли как раз не лезла, она не подозревала, что в тот самый момент судья размышлял о своей фобии. Но убедить его в этом оказалось невозможно.

И тут научный отдел, конечно, обошел их всех. Продажный, но спокойный судья был бы осторожен. Под весом улик он не стал бы подставляться слишком сильно, он вполне мог оправдать Альду. Но человек, панически боящийся вмешательства в свои мысли, уже видел в Альде чуть ли не личного врага.

Боязнь телепатии была довольно распространенной фобией – особенно среди тех, кто имел весьма смутное представление о возможностях солдат специального корпуса. Казалось, что судья, ученый, обладатель многих наград, к таким людям относиться никак не может. А сложилось иначе: инстинктивный ужас Бонесса просто не поддавался здравому смыслу. Ну а то, что его страх и ненависть были самобытными и искренними, очень упрощало жизнь научному отделу, на который расследование никогда не вышло бы.