Северные новеллы

Из-под корневища разлапистой ели вдруг выскочил полулинялый бело-ржавый песец и с паническим тявканьем бросился бежать вдоль ручья. Волчица не стала его преследовать: не угнаться. Она подошла к тому месту, откуда выскочил песец. Там была неглубокая нора, усыпанная слежавшимися клочьями шерсти. Пожалуй, здесь можно устроить логово. И зверь начал углублять и расширять чужое жилище.

К ночи логово было готово. Оно представляло собою узкую трехметровой длины нору с полуметровым входным отверстием, тщательно замаскированным сухими ветками.

Свое убежище волчица вырыла всего в двух верстах от поселка, где разместилась центральная усадьба оленеводческого совхоза. Зачем? Ведь в поселках живут люди, самые страшные ее враги. На то были свои веские причины. Кто ей поможет добывать пищу? Самец? Он мертв. Рассчитывать приходилось только на себя. Ослабленная шестидесятипятидневной беременностью, мучительными родами, она едва ли возьмет хитрую, верткую, всегда настороже таежную дичь. А пищи надо будет много, чтобы прокормить многочисленное потомство. Легкая же добыча в избытке есть в поселке. Легкая, но чрезвычайно опасная, ибо она принадлежит людям...

Однажды из логова послышалось кряхтение, сдавленные рыки. В эти звуки вдруг вклинилось тоненькое поскуливание. На свет явились шесть мокреньких, глухих и слепых существ, покрытых шелковистыми темно-бордовыми волосками. Мать устало облизала их и поочередно затолкала к набухшим сосцам. Волчата припали к ним и с жадностью зачавкали.

На девятый день у них открылись глаза.

Полтора месяца волчица выкармливала малышей молоком. Когда оно кончалось в сосцах, она бежала к поселку, хватала зазевавшуюся собаку, кошку или курицу, оттащив добычу в тайгу, пожирала мясо. Через считанные часы сосцы вновь набухали.

Волчата быстро росли. Мех посветлел и стал серым. Они ни минуты не лежали спокойно, а бегали по логову, играли, дрались и получали материнские затрещины, когда пытались выскочить на волю. Теперь они нуждались не только в молоке, но и в мясной подкормке. По опыту волчица знала, что, если не подкармливать волчат в таком возрасте мясом, они вырастут слабыми, рахитичными, не подготовленными к жестокому таежному существованию и длительным голодовкам. И она чуть ли не каждую ночь бежала в поселок, добывала кошек, собак, кур, затем возвращалась в логово, отрыгивала полупереваренное мясо, и волчата с рычанием и визгом набрасывались на пищу.

Чтобы прокормить прожорливый выводок, надо было много, очень много мяса. И однажды волчица, сделав под бревенчатым венцом подкоп, проникла в хозяйский хлев, зарезала свинью. Половину туши сожрала, половину унесла. Кара миновала. Обнаглела: тем же манером пробралась в соседний хлев и погубила теленка. На сей раз еле ноги унесла. Разбойницу учуяли собаки, подняли лай. По хищнику стреляли. Две картечины угодили в левую ногу, и теперь волчица охромела. Пятков приехал в совхоз в служебную командировку и, когда узнал о волке, совершавшем по ночам набеги на хозяйский скот, посчитал своим долгом уничтожить хищника.

У директора оленеводческого совхоза, охотника, он позаимствовал хорошую двустволку, патроны с картечью, пару превосходно натасканных лаек.

Выросший в тайге Пятков знал, что одинокий волк-самец, не пораженный бешенством, никогда не явится в летнюю пору в поселок. Это явно самка, притом кормящая мать; свои логовища они устраивают неподалеку от деревень и поселков, чтобы под боком всегда была пища. Не далее как два года назад он, Пятков, отыскал логово и уничтожил волчицу с выводком в двухстах метрах от райцентра. Зверь устроился со щенятами в водосточной трубе!

Хозяин, у которого хищник зарезал теленка, рассказал ему, как было дело, в какую сторону убежал зверь. Для начала Пятков взял со склада изрядный кусок оленьего мяса, бросил его за околицей, а сам всю ночь просидел в засаде, взобравшись на высокую лиственницу. Вышел конфуз: волк не явился, зато из поселка, учуяв съестное, прибежали собаки и сожрали лакомый кусок. Раздосадованный Пятков, даже не передохнув после бессонной ночи, взял директорских лаек и пошел с двустволкой в тайгу.

Шагал, нервно, напряженно прислушивался: не

раздастся ли заливистый лай? Но нет, все было тихо. Убежавшие вперед собаки не подавали голоса.

Азартный и нескончаемый — на зверя — лай вспорол воздух сразу с противоположных сторон, потому что директорские лайки работали в одиночку. Пятков растерялся: куда бежать? Заметался. Туда- сюда, туда-сюда. И припустился вправо, в бурелом, за которым зеленела плотная кедровая рощица. Ноги задевали за корневища, сучья рвали одежду. Лай ближе, ближе... Выскочив на таежную прогалину, Пятков увидел лайку, плюнул, и выругался. Собака облаивала забравшуюся на самую макушку кедрача тощую линялую белку. Поддал ногой пса: думай, мол, дура, что делаешь, тебе сейчас не зима! И нехотя побрел в ту сторону, откуда раздавался лай второй собаки.

Невесть откуда взявшаяся тропка вывела его к ручью. Пес заливался немного ниже по течению. Небось тоже белку посадил.

Пятков вдруг резко остановился. Он расслышал короткие собачьи подвывы, взвизги. Хороший охотник, он знал, что с таким подвывом лайка обычно держит опасного хищника...

Грузный Пятков мгновенно преобразился. Движения его стали мягки и бесшумны, как у рыси. Щелкнув предохранителем, он побежал по каменистой косе.

Наконец он увидел пса. Тот, залившись в лае, метался на маленьком пятачке. Бросится вперед, круто затормозит передними лапами и сразу попятится задом.

Наметанным глазом Пятков заметил волчицу. Она лежала, наполовину высунувшись из логова, и преспокойно смотрела на пса. Не знала, глупая, что одни, без человека, в тайгу собаки не ходят...

Но вот волчица увидела человека. Мгновение — и она выскочила наружу, помчалась прочь. Покинула и логово и своих волчат. Отлично натасканная зверовая лайка залегла, чтобы не мешать выстрелу.

Хлопнули выстрелы. Дуплетом. Стрелок Пятков был неплохой. Волчица дважды перевернулась через голову, закружилась волчком, затем высоко подпрыгнула на всех лапах одновременно и рухнула наземь.

Пятков не спеша подошел к ней, ткнул концами дула в бок. Волчица была мертва. Она лежала вверх брюхом, с оскаленной пастью, устремив остекленевшие глаза на своего убийцу. В них стыла лютая ненависть. Старая, совсем старая самка. Широкая проседь по бокам. Как и у того зверя, который зимой увернулся от картечи. Уж не тот ли самый?..

Пятков направился к логову, ударом ноги отогнал собаку. Заглянул внутрь. Волчата жались в полутьме друг к другу. Он отодрал от ствола березы длинную берестинку, поджег ее и бросил в логово. Волчата с паническим визгом повыскакивали наружу. Одних настигла и растерзала собака, других расстрелял Пятков. Эти звери, как он полагал, не имели такого права — жить.