Сэвилл
Шрифт:
— Ты что же это не спишь?
Он делал вид, что доканчивает домашнее задание или читает книгу при свете очага.
— Тебе уже давно пора спать, — добавлял отец. — У меня же есть ключ. — И все-таки за тревогой пряталась радость, что он еще не лег.
Они сидели рядом у огня, пока грелся чай.
— Она молодцом. И выглядит хорошо, — говорил отец. — Долго она там не пробудет, не беспокойся.
И он начинал рассказывать ему про свою работу, про шахту, о Фернли, Робертсе, Хопкерке и Маршалле — новые имена и старые имена — и о несчастных случаях в забое: обрушился
Отцу теперь больше не с кем было разговаривать. И часто Колин ложился на два часа позже своего обычного времени. Отец поднимался наверх вслед за ним.
— Ну, спи. Я погашу лампу. И поставлю тебе будильник на семь.
Но будильник всегда звонил в половине седьмого: в последнюю минуту, словно опасаясь, что он разоспится, отец отводил стрелку на полчаса.
— Не валяйся. Как зазвонит, сразу вставай. Если миссис Шоу проспит, ты в школу опоздаешь.
Ему часто казалось, что отцу хочется, чтобы он встал с ним и проводил его на работу: одеваясь в кухне, отец вдруг начинал громко кашлять или, налаживая во дворе велосипедный фонарик, попадал лучом в его окно.
Когда Колин вставал, ему надо было разбудить брата, стянуть с него одеяло, одеть его. Стивену еще не было четырех лет, он скучал без матери и часто плакал.
— Ма-ам! — тревожно звал он и прислушивался, словно думал, что она вернулась ночью.
— Она скоро приедет, — уговаривал он его.
— Ма-ам! — звал младший брат.
Он натягивал на него штанишки, рубашку, чулки. Стивен умел одеваться сам, но теперь всегда отбивался и капризничал. Иногда малыш лежал, уткнувшись головой в подушку, и хныкал, а он сидел на краю кровати и бессильно ждал. Только тиканье часов и страх опоздать заставляли его снова тормошить брата.
— Стив, она нам уже завтрак приготовила.
— Ма-ам! Где мама?
— Ты что, завтракать не хочешь? — спрашивал он.
— Я к маме хочу. Ма-ам! — снова звал Стивен.
Иногда он продолжал плакать и у миссис Шоу.
— Ну, ничего, он скоро развеселится. Я дам ему почистить мою медь. А днем мы с ним пойдем на качели.
Она сажала его к себе на колени и сидела выпрямившись. Стивен, бледный от слез, пугливо прислонялся к ее тощей груди.
— Не беспокойся. Ему будет хорошо. А тебе в школу пора. Ну, не плачь. Скоро папа придет. «Нет, это не мой Стив. Это не наш Стив, — скажет он. — Наш Стив никогда не плачет».
В школе была холодная пустота. Он ничего не чувствовал с той минуты, когда входил в ворота, до той минуты, когда выходил из них. Только в автобусе его опять начинала грызть тревога, словно ноющая боль, словно что-то внутри тянуло его вниз.
Родился мальчик. Как-то, когда он вернулся из школы, отец поджидал его, улыбаясь, одетый в праздничный костюм. Он только что побывал в больнице у матери.
— Просто красавец. И вот такой огромный. Ты бы какое имя ему выбрал? Мать думает — Ричард.
— Угу, — сказал он.
— Тебе нравится?
— Угу.
Вошел Стивен.
— Ну-ка, ну-ка! — сказал отец и подхватил его на руки. — Хочешь братишку? — Он растопырил пальцы. — Ножки
у него вот такие тонюсенькие. — Он поднял мизинец. — Черт подери, ну и рад же я!Мать вернулась из больницы. Отец поехал за ней со Стивеном.
— Можно, я пропущу школу? — спросил он. — Ты записку напишешь.
— Нет, это для них причина неуважительная. Вот ты приедешь домой, а она уже тут. — Он засмеялся его огорчению и потер макушку. — А ты вот о чем думай: к чаю-то тебя будут ждать два брата!
Весь день его душило волнение. Мать присылала ему из больницы записки, и он брал их с собой в школу. День за днем он ожидал, что в них обнаружится какой-то особый смысл, перечитывал их снова и снова, старался понять, что скрыто в этих словах: «Я очень без тебя скучаю», «Надеюсь, Колин, ты приглядываешь за Стивом», «Надеюсь, в школе у тебя все хорошо», «Постарайся вставать вовремя», «С любовью». В конце каждой записки стояли крестики, означавшие поцелуи, а мать целовала его редко, почти никогда.
Потом он забыл записки на кухонном столе.
— Тебе они больше не нужны? — спросил отец и, когда он кивнул, бросил их в огонь.
И вот теперь, возвращаясь из школы, он сел впереди, словно надеялся увидеть мать на шоссе.
Спрыгнув с автобуса, он кинулся домой бегом.
В кухне никого не было.
Он взбежал по лестнице, открыл дверь в комнату родителей, потом к себе, к Стиву.
Он спустился вниз, выглянул во двор, зашел в комнату напротив кухни.
В доме стояла тишина.
Он вернулся на кухню, вышел на крыльцо и оглядел ряд дворов. Уже смеркалось. Над шахтой клубилось огромное облако пара.
Он подошел к двери миссис Шоу. И услышал внутри голос матери, потом ее смех и смех мистера Шоу.
Его стука никто не заметил. Он постучал еще раз.
Раздался голос отца:
— Никак кто-то пришел.
Он услышал смех матери, пронзительный, визгливый. Потом скрипнула щеколда и дверь отворилась.
— Да это же ваш Колин! Входи, малый! — Мистер Шоу, все еще смеясь, отступил в сторону. — Входи, входи, Колин. Погляди, какой у тебя брат.
Мать стояла посреди кухни прямо под электрической лампочкой. На ее ногу и юбку ложились отблески огня в очаге. На руках она держала младенца, завернутого в белую шаль, — она только что взяла его у миссис Шоу, которая наклонялась, вытягивая палец, чтобы погладить его по щеке.
— Колин, голубчик, — сказала мать. — Ты сегодня рано вернулся.
Отец стоял у огня, в руке он держал рюмку. Стивен сидел за столом и грыз сухарик.
— Ну, здравствуй, голубчик, — сказала мать. Она наклонилась, свободной рукой обняла его за плечи и прижала губы к его щеке.
— Погляди на своего братика. На кого он похож, как по-твоему?
Она опустила маленького пониже. Из складок шали выглядывало красное сморщенное личико.
Он поглядел и помотал головой.
— Ну как, похож он на меня? — сказал отец. Лицо у него было красное. Он прислонился к стене, посмотрел на мистера Шоу и засмеялся. — А может, на почтальона, а?
— Ну, что вы его сбиваете, — сказала миссис Шоу. Возле пустой тарелки стояли пустые рюмки и бутылка.