Сгинь!

Его словно парализовало – от кривых пальцев на ногах до самой макушки. Лишь глаза моргали. И с огромным трудом поднималась от дыхания грудь. Воздух стоял густой, втягивался крохотными порциями – еще немного, и совсем закончится.

А вокруг темнота беспросветная.

– Я умер?

Вот она, вечность, вот оно, послесмертие: черно, душно, глухо, мертво. И посреди всего этого обездвиженный Игорь.

Мужчина закрыл глаза: безумно хочется спать. Но не выйдет, не получится.

Бессссссссссссонница.

Игорь открыл глаза. И так – темнота, и этак – темнота. Может, он ослеп? Попробовал пошевелить мизинцем левой руки. Не вышло. И правым не вышло, и ногой – тоже, и шеей повертеть не удалось. Он сам себе теперь не хозяин.

Ужас медленно пополз по телу Игоря, поднимаясь от ног, скручивая живот, давя на грудь, хватая за горло. Холодный, голодный ужас лип к мужчине, просачивался внутрь него. И вот Игорь весь стал безмолвным ужасом. И не открыть рот, чтобы хоть часть кошмара выпустить из себя.

АААААаааааа – не получается крикнуть. Никак.

Промаялся до самого утра, промучился до самого рассвета. Игорь смирился было со своей участью, но едва в избе посветлело, как он прозрел. Тело на тяжелом выдохе вновь стало послушным, чуточку тугим, затекшим, но хозяину подчинялось. Пошевелил ногами – шевелятся. Покрутил головой – крутится. Поднял руку – поднялась.

Вздохнул громко. Удалось.

Счастье-то какое!

И вот в эту минуту неподдельного счастья, такого простого и такого внезапного, ощутил Игорь холод. Самый обычный холод, не потусторонний, а такой, как если избу не топить несколько дней, а окна и двери держать настежь распахнутыми.

Мужчина накинул на плечи одеяло, неуклюже поднялся с кровати – тело еще было деревянным, отопнул занавеску из-под ног. Глянул на вход. Так и есть – дверь в избу раскрыта, окна настежь, внутрь налетели сугробы снега.

– Эй! – крикнул Игорь.

Нужно разбудить, нужно поднять Ольгу. Пусть помогает. Но Ольга не откликалась.

– Э-эй!

Тяжело ступая по ледяному полу, Игорь бродил по дому. Сперва захлопнул окна, с трудом переборов порывистый ветер, пытающийся удержать старенькие хлипкие рамы. На одном из окон заметил черную липкую слизь и поморщился: гадость какая! Что это? Мазут? Вакса? Чернила? Пусть Ольга убирает, он об это руки марать не собирается.

– Эй! – еще раз крикнул Игорь.

И вновь ему не ответила Ольга. Как может она спать при этаком холоде? Насквозь же пронизывает, выдувает до костей, морозит до инея на ресницах. Тут и одеяло не поможет.

Игорь прошлепал к входной двери. Ее замело, пришлось дергать, чтобы высвободить из лап сугроба. И еще дернуть. И еще. До тех пор, пока не поддастся.

В огромном сугробе перед самой избой разглядел Игорь ноги. Босые женские ноги. Чуть ли не прозрачные от мороза, такие нереальные, будто видение. А дальше от ног – тело, грудь, припорошенные хорошенько снегом, в белой вуали лицо.

– Ольга?

Мужчина бросился к ней, скинув с плеч одеяло, чтоб не мешалось. Снег тут же принялся хлестать Игоря в лицо: «Не тронь! Это мое! Не отдам!»

Мужчина сунул руки в сугроб, нащупал Ольгину талию, руки свело от холода – не поднимешь, не вырвешь из зимних объятий соседку.

С трудом приподняв женщину, поволок ее в дом.

Она еле слышно застонала.

Жива. Жива, значит. Не замерзла насмерть.

И что это она вздумала?

Игорь свалил Ольгу на кровать, накрыл двумя одеялами. Женщина вновь застонала, приоткрыла глаза, но тут же сомкнула, рука ее обессиленно свесилась с постели, коснувшись кончиками бледных пальцев ледяного пола.

Варварски ворвавшиеся в избу сугробы торчали под окнами, толклись в дверях. Кажется, они расположились тут до самой весны. Ничего-ничего, сейчас прогоним.

Нужно поскорее растопить печь.

Игорь накинул куртку, сунул ноги в валенки, натянул рукавицы и вышел на улицу. Снег тут же залепил ему глаза. Метель буйствовала вовсю: чуяла, что последняя в этом зимнем сезоне, вот и пыталась отыграться по полной, отплясать свое, отскакать по деревьям. Всюду свои следы оставить – за весну не выметешь.

Видимость никакая.

Снег колкий, бьет по щекам. Снежинки маленькими ножичками врезаются в кожу, так и поранить могут. Ветер сбивает с ног, хочет, чтобы Игорь пал ниц перед стихией, покорился ей, признал ее силу. Ветер неутомим. Снег неумолим. Все вокруг кружится. Еще немного, и в воздух поднимется сарай, Игорь, изба, лес. Получится сказочка про Элли на северный лад. Улетит изба за тридевять земель, вот только никакого Изумрудного города там не окажется. И никакой дорожки, вымощенной желтым кирпичом. Просто рухнет где-нибудь посреди непролазных лесов и от удара об землю развалится. Вот и сказочке конец.

Игорь выставил перед собой руку, защищаясь от ветра и снега. Но метель залезала под куртку, щекотала ребра. У, противная! Насилу Игорь пробрался сквозь столпы снега в сарай, набрал дров, да побольше.

На обратном пути ветер толкал его в спину, подгоняя смельчака, рискнувшего сунуться в саму метель и пройти сквозь нее. Такому дерзкому можно и помочь немного.

«Только смотри не упади! Вот я еще тебя подтолкну. Эй! Ну что ж ты! Держись на ногах крепче!»

Огонь пожирал дрова, те приятно трещали от предсмертного удовольствия. Уже через час в избе стало достаточно жарко для того, чтобы снег, проникший внутрь, разомлел и растаял. Зиял теперь посреди избы огромной лужей.

Игорь выругался: не догадался повыбросить снег на улицу. Всего-то с десяток взмахов лопатой. Теперь не дом, а озеро какое-то. Хоть резиновые сапоги натягивай. Ольгу бы заставить пол вытереть, тряпкой поелозить, от разомлевших сугробов окончательно избавиться. Да Ольга без памяти, в бреду. До половых ли ей тряпок, до сугробов ли.

Игорь пощупал ее лоб: горячий. Тут и без градусника ясно: температура высокая. Под тридцать девять, не меньше.

– Пить, – простонала Ольга.

Игорь чуть помешкал, но принес ей стакан воды. Задумался: в рот ей воду влить или сама справится? Оставил стакан возле кровати. Пусть сама за собой ухаживает. Он ей не сиделка.

Прижался к печи: теперь и самому нужно как следует прогреться. Разомлел, задумался: стоит ли об Ольге заботиться?

Больные его всегда раздражали, хотя по-настоящему больной он застал лишь бабку. Та хворала невыносимо: охала на весь дом, сморкалась так, что соседи стучали по батареям, кашляла так, что Игорь подскакивал на кровати. Каждый день вызывала скорую, мучила медсестер и медбратьев мнимыми болячками, всегда смертельными, по мнению самой бабки. Заваливалась в кровать под три одеяла даже с температурой тридцать шесть и восемь, заставляла Игоря выносить утку (о да, у нее имелась больничная утка), готовить горячий бульон, таскать ей таблетки и дежурить по ночам возле постели.