Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком

Этот случай окончательно убедил меня в том, что носатый вызывает отвращение у всех наций — лишнее окко{86} мяса на лице превращает человека в отщепенца и делает несчастным. Тогда как два лишних ратля{87} на ягодицах женщины делают ее счастливой и желанной. Меня все более удивлял этот мир, где основой всего являются окко и ратли мяса. И все же я не мог отказаться от него.

Потом я приехал в эту страну и здесь почувствовал себя защищенным от козней моих врагов. Я снял домик и нашел женщину, которая прислуживала мне. В этой стране, как и в странах франков, священники обычно держат женщину-прислугу. Она приходит по утрам, когда он еще лежит в мягкой постели, и делает все, что ему нужно. Оценив удобства такой жизни, я вознамерился жениться на бедной, но красивой девушке. Правда, я не был уверен в том, что ее грудь достаточно налилась, но я к ней привязался. Я обратился к католикосу с просьбой повысить мой сан, он отказал мне. Я настаивал, он упирался. В конце концов я повздорил с ним, и он счел за лучшее спровадить меня туда, откуда я явился. Тогда я пошел к другому католикосу, которого знал раньше, и он был со мной ласков и оставил меня у себя. Таким образом я вернулся к тому, с чего начинал, а сейчас ожидаю подходящего случая, чтобы сменить место, потому что и этот католикос оказался невеждой. На мой взгляд, в наше жестокое время менять католикосов много полезнее, чем обладать философским камнем. Конец истории священника.

17

СНЕГ

Я не удивлюсь, если эта глава покажется некоторым читателям холодной, — я писал ее в студеный, мрачный день, когда небо было затянуто тучами и снег падал на крыши, делал непроходимыми дороги и проникал в дома и в дворцы. Он тушил очаги, приводил людей в уныние, и им не оставалось делать ничего другого кроме как играть в азартные игры. Однако никто не может отрицать, что пьющий воду из талого снега, едящий снег или играющий в снежки согревается. Так и читающий мой рассказ, если он и сочтет его поначалу холодным, найдет у меня защиту от этого холода: его мозги разогреются, и таким образом цель будет достигнута. Особенно, если в нем сохранилась хоть частица злости, вызванной прочтением предыдущей главы. Хотя я писал в ней только правду. Если бы мне пришло на ум солгать, то я бы сочинил касыду и завершил ее молитвой Господу и панегириком какому-нибудь скупердяю. Кто мне не верит, пусть спросит самого священника. Отмечу, кстати, разницу между снегом и моими словами: снег падает на черное и делает его белым, а слова мои ложатся на белую бумагу и чернят ее. Но и то, и другое приятно взгляду — в этом снег и мои слова схожи. Кроме того, снег тает после нескольких солнечных дней. Так же и мои слова: в голове читателя от них не останется почти ничего, если голову напечет солнце или она вспотеет. Еще одно совпадение: выпавший снег очищает и освежает воздух, а слова, родившиеся в моей голове и перенесенные на бумагу, проясняют мои мысли и очищают мой ум, освобождая место для новых, блестящих мыслей. В любом случае, читатель, думаю, ты найдешь такое сопоставление справедливым и уместным. Как известно, в просторных домах людей богатых и зажиточных есть помещения для зимы и для лета, есть спальни и гостиные. Другие же ютятся в одной комнатке и не могут принимать гостей, не подготовившись к их приходу и не прибравшись в своем жилище. На этом основании ученые должны следовать примеру богачей и выделять в своих больших головах специальные места для слов холодных, теплых и горячих. Находясь в возбужденном состоянии, когда кровь кипит, они, чтобы снизить температуру, будут пользоваться холодными словами, а в спокойном, уравновешенном — горячими. Или наоборот, по принципу лечить подобное подобным.

Разумеется, читатель не обязан тратить свое время на отделение горячего от холодного в этих главах. Все равно смысл он поймет, только дочитав их до конца. И автор не подбирает умышленно холодные слова, разные слова выстраиваются в естественном порядке, а название каждой главы указывает на ее содержание точно так же, как дым — на присутствие огня. Понявший название, понял, считай, уже всю главу. Например, если в названии одной из глав тебе попалось на глаза слово водосток или сточная канава, или помойная яма, или клоака, ты сообразишь, что какой-то осел из монастырских ослов нырнул в нее, чтобы выразить свою мысль по-арабски. Однако же, если читатель понял содержание главы из ее названия, он не должен отказываться от ее прочтения, а потом говорить своим близким и друзьям, что я, мол, прочел книгу об ал-Фарйаке и понял все ее смыслы. Это, как если бы некий хвастун сказал, что он видел сегодня эмира — да благословит его Господь, — хотя он видел лишь его затылок, и то издалека, и ему не довелось даже поцеловать его благородную руку. Или эмир спросил его о чем-то, а он пробормотал в ответ нечто невразумительное или вообще не нашелся, что ответить, и эмир, потеряв терпение, обругал его, проклял его предков и пригрозил его распять либо выколоть ему глаза. Это будет похоже и на похвальбу щеголя, любителя пообщаться с женщинами, который рассказывает, что, мол, встретил сегодня такую-то, и она, взглянув на меня, чуть не задохнулась от счастья. А она, быть может, тяжело дышала от быстрой ходьбы или остановилась, чтобы сплюнуть. Первое, что надлежит сделать читателю, открыв эту книгу, — внимательно просмотреть ее от начала до конца, включая примечания. Он убедится, что у каждого сочинителя свой метод, и он не может нравиться всем читателям — у всех разные вкусы и взгляды.

Одну загадку я никак не могу разгадать: есть среди писателей люди медлительные, вялые, невеселые, не склонные вступать в полемику, в борьбу, равнодушные ко всякой деятельности, глядящие на все события взглядом стороннего наблюдателя. Но взяв в руки перо, они потрясают читателя до глубины души, приводят в движение все живое. И есть другие писатели, живые, порывистые, энергичные, на все откликающиеся, к чему-то стремящиеся, которые всегда в гуще событий, во все вмешиваются, со всеми спорят. Но от слов, выходящих из-под их пера, на читателя веет холодом снега, они словно замораживают его ум. Размышляя над этими вещами, я усомнился в том, что снег выпадает из-за излишка холода в воздухе, и предположил, что причиной выпадения снега становится жар, скопившийся в нижних слоях воздуха и исходящий от жителей земли. Этот избыток злости небо и обрушивает на них в виде снега в отместку за прегрешения, совершаемые ими в холодные ночи, за то, что некоторые люди поступают наперекор природе и разводят в домах огонь, согревают свои постели грелками с горячей водой, а то и пьют горячительное, едят мясо, в том числе — упаси Господь! — свинину. Поэтому небо и засыпает их густым снегом, запрещая им выходить из домов для пополнения запасов, ради того, чтобы удержать их хотя бы на два дня от этого разврата. Однако небо забывает, что многие из этих людей имеют в своем распоряжении орудия и средства, избавляющие их от подобных забот. Первый пример: богатый человек, сидящий в своем кресле, завернувшись в меховую шубу, говорит своему слуге: Ну-ка, парень, сбегай в лавку и принеси мне, чем согреть постель этой ночью. Слуга идет, утопая в снегу и в грязи, а господин его не пачкает ног. Второй пример: если господин щедр и великодушен, он посылает слугу верхом или велит ему нанять коня по дороге. А уж если он богат, большой начальник и не хочет доверить своему слуге сомнительное дело, он прибегает к услугам другого или других, предварительно послав им подарок в знак своего расположения либо отблагодарив их позже. Как бы то ни было, при выпадении снега всегда становится теплее и жарче{88}. Господина это неизбежно заставляет искать средства обогрева. Слуге же и другим, выполняющим задание обеспечить повышение температуры и обогрев, можно только позавидовать, а зависть, как известно, повышает температуру, как ничто другое. И хотя глазу представляется, что падающий снег засыпает город и все его дома без разбора, на самом деле он падает далеко не на все головы. А было бы лучше и справедливее, если бы он падал на всех, не делая исключений, не как земные законы, которые карают одних, не распространяясь на других. Разница между законами природы и законами земными состоит в том, что, поскольку снег падает сверху вниз, то можно подумать, что от него страдают все головы, большие и маленькие, волосатые и облысевшие. Действие же земных законов распространяется снизу вверх, под него подпадают сначала слуги, а потом господа, и оно теряет свою силу, достигая живущих в заоблачных высотах. К тому же снег, хоть он и причиняет трудности и неудобства людям, привыкшим к нему, радует глаз видящего его впервые. До нас дошла история о том, как один бродяга попал в дом к людям, которые не оказали ему должного гостеприимства, сочтя его неровней себе ни в знаниях, ни по положению. А в той местности снег не выпадал никогда. Бродяга пошел дальше и очутился в местности, где он нашел себе пропитание и увидел снег, падающий крупными хлопьями. Он ему очень обрадовался и счел за дар, которым Господь отметил эту местность, лишив подобного дара местность, где живут негостеприимные люди.

То же самое и мое повествование — в нем ты найдешь и многословие, и отступления, и выражения краткие, но исполненные глубокого смысла, и намеки, и иносказания, и остроты. Возможно, это понравится тому, кто не привык к такому смешению, и даже вызовет восхищение, пробудит дух соперничества и желание подражать подобному стилю. Но предупреждаю, это вряд ли кому удастся. Не стану утверждать, что я первый в мире писатель, избравший этот соблазнительный путь, но вижу, что все сочинители, равнодушные к моим книгам, скованы цепью одного и того же стиля. Не знаю, впрочем, может быть, сейчас они его изменили — я распрощался с ними более пяти лет назад. Впечатление, однако, таково, что знакомый с одним звеном этой цепи знает и все остальные звенья, и сам может считаться ее звеном. Он следует по стопам других и подражает им. Если это так, то знай, что я вырвался из этой цепи — я не ее звено, и не ее последыш. Но я и не бегу впереди, ибо это было бы еще хуже. Я воспринимаю то, что нахожу прекрасным, то, что меня привлекает, и отказываюсь следовать обычаю.

18

НЕВЕЗЕНИЕ

Я дал своему перу немного передохнуть от выписывания имени ал-Фарйака, пока вел беседу с остроумным клириком и развлекался рассуждениями о снеге, которые возбудили во мне некоторые сомнения относительно и клирика, и ал-Фарйака. Что касается первого, то он предал друга, приютившего его в своем доме, обманул его с его же супругой. Он должен был либо уйти в пещеру, либо вести себя, как подобает священнику. Ибо, если бы Всевышний ниспослал торговцу желанного сына, то есть, как сказано в Библии, отверз бы утробу его супруги, то это был бы сын священника, носящий имя торговца. И торговец воспитал бы незаконнорожденного. Первый сын, «отверзающий утробу», считается благословенным и почитаем у всех народов. У англичан, например, право наследования принадлежит первенцу. А священник, как видим, пытался совместить проклятие и благословение в одном творении, что немыслимо. Ал-Фарйак же виновен в том, что раскрыл эту тайну в своих стихах, которыми он похвалялся и упорно настаивал на их сохранении. Не сомневаюсь, что в них он допускал и ложь, и преувеличения, и никому не нужные выдумки, считая себя при этом превосходным поэтом. Что касается сходства сына с отцом, то является ли оно неоспоримым доказательством их родства? С этим согласны не все. Некоторые полагают, что мать, совершая прелюбодеяние, могла думать о муже — он представал в ее воображении, и это передавалось плоду. А по мнению других, мать вообще не играет никакой роли: некоторые дети родятся похожими на своих дядю, тетку или на другого родственника, которого мать никогда и не видела.

А теперь я должен продолжить свой рассказ и сделать это в форме необременительной и для читателя, и для себя. В начале книги я уже говорил, что ал-Фарйак родился под злосчастной звездой, когда Скорпион подтаскивал свой хвост к Козерогу, а Рак переползал через Тельца. Знай, что злосчастье бывает двух видов: неотвязное, которое преследует человека и ночью и днем, когда он ест, пьет, сидит, идет, словом, постоянно, и злосчастье прерывающееся, то есть постигающее человека время от времени, особенно в такие ответственные моменты жизни, как женитьба, путешествие, сочинение книги и тому подобное. К тому же неотвязное злосчастье тоже проявляется по-разному — то как внезапный удар, то как затруднительное положение, то как вылезший гвоздь или торчащий колышек, или крючок, или замок от которого потерян ключ, или лужица пролитого клея, или внезапное кровотечение [...]{89}

Злосчастье ал-Фарйака было именно такого рода. Правда, он не страдал обильными кровотечениями, их у него не бывало. Но его преследовало невезение. Он рассказывал, — а если при этом лгал, то пусть ему будет стыдно, — как, если ночью ему снилось что он выпил холодного, а сразу затем — горячего, у него ужасно заболевали зубы и закладывало горло. Снилось, что он падает с верхушки горы или со спины верблюда и просыпается с горбом на спине. А если во сне ел соленое, то сразу чувствовал колики, если пил горячее или горькое, его начинало мутить и рвать. Если же кто-то рассказывал ему, что видел в своем саду безобразную обезьяну, то в ту ночь ему снилось, что он оказался в аду или в тюрьме [...]{90}

Если же днем он слышал женский голос, произносящий нежные речи, то ночью вокруг него звучали свист, шипение и бормотание (все это голоса джиннов). Если в полдень видел девочку, прыгающую на одной ножке, то в полночь ему являлся кошмар. А однажды видел во сне, что к нему привели невесту, а она превратилась в козла, который стал бодать его рогами. Проснувшись, он обнаружил рану на голове. Другой раз он увидел себя на берегу реки, полной динаров и дирхемов. Он протянул руку и зачерпнул пятнадцать дирхемов, не больше. А переправившись на другой берег, нашел там старика, державшего в руке шар. И каждый раз, когда старик поворачивал шар, ал-Фарйак чувствовал сильную боль в спине, как от болезни, которую в странах аш-Шам называют защемлением нерва. Как-то он увидел во сне магрибинца{91}, который ему что-то подарил. В тот же момент какой-то человек из страны Арабского Востока схватил подарок и был таков. Как утверждает ал-Фарйак, он до сих пор его не вернул, и ал-Фарйак ожидает его каждую ночь. Он рассказал мне и много других своих снов. О своих снах он даже сложил стихи:

Я радуюсь уходу дня и жду, что сны порадуют меня.

Но в снах все те же страхи и печали,

и ночь ничем не лучше дня.

И еще такой:

О Господи, ну почему ты и во сне меня лишаешь

счастья и забвенья?

Готов я мучиться все дни, но хоть бы ночью обрести

покой и утешенье.

Однажды ал-Фарйаку пришла мысль написать восхваление одному знатному и счастливому человеку. Когда он удостоился чести переступить его порог и прочел ему свою касыду, он стал, согласно обычаю жителей страны, пятиться назад, чтобы не поворачиваться к важной особе спиной. Стоявший у двери привратник сказал ему, что эмир — да продлит Всевышний дни его правления и да увековечит его власть, и да подкует его коня солнцем и луною, и да сделает каждый его день лучше вчерашнего, и да осенит всю землю его тенью, и да сохранит следы его ног до самого края вселенной, и да прославит его имя на весь мир, и да сделает дверь его вратами надежды для всякого ищущего приюта, и да… — тут ал-Фарйак не сдержался и воскликнул: «Хватит перечислять! Что сказал эмир?» Привратник отвечал: «Сказал великий и многоуважаемый эмир, всеобщий радетель и благодетель, всегда верный своему слову и никому не отказывающий в своей милости, кладезь щедрот, один чих которого повергает в ужас его врагов, а звук голоса приводит в дрожь его ненавистников, который если сморкается, то стены сотрясаются, а если громко газы пускает, то все присутствующие обмирают…» «Фу, какая вонь! — воскликнул ал-Фарйак, — говори же, негодник, что сказал эмир? Я больше не в силах слушать эти подробности, в своих восхвалениях и преувеличениях ты превзошел всех поэтов». Привратник промолвил: «Эмир говорит, что касыда твоя хороша, и ты выразил в ней все, что хотел — сравнил эмира с луной, с морем, со львом, с острым мечом, с неприступной горой, с бурным потоком, со всем, с чем он достоин сравнения. Однако в одном из бейтов ты сравнил его со сводником». Ал-Фарйак удивился: «Как это возможно? Как может эмир быть сводником?» «Да, да, ты сказал, что он щедро одаряет деньгами, дорогими вещами и невинными девушками. А еще ты назвал его в одном месте Мухаммадом, а в другом Махмудом{92}, хотя он не носит ни то, ни другое имя. И из-за допущенных тобой ужасных ошибок он лишает тебя права видеть его». Ал-Фарйак начал оправдываться, говоря, что у поэтов принято не скупиться на похвалы, прибегая при этом к метафорам и к другим оборотам речи, что в его касыде не сказано ни одного дурного слова о восхваляемом. Но привратник оборвал его: «Я высказал тебе все, и не пытайся после этого являться на глаза нашему многоуважаемому эмиру».

Так ал-Фарйак вместо ожидаемой щедрой награды ушел с пустыми руками. Разочарование и гнев увели его с прямого пути, и он выбрал другой, который нескоро привел его домой. Он не переставал думать о своей злосчастной звезде и о своем злополучном каламе и додумался до того, что калам самое худшее из орудий, с помощью которых человек зарабатывает себе на жизнь. Даже шило сапожника приносит больше пользы. Наверняка, буква «нун», стоящая перед словами Всевышнего{93} «Клянусь каламом и тем, что пишут»{94}, означает несчастье. И все предсказанное астрологом в его гороскопе — правда: ведь первая женщина, на которой он женился во сне, появилась под знаком Скорпиона и превратилась в козла, то есть в Козерога, который бодал его. А Рак обернулся позором у эмира, когда ему пришлось пятиться задом, и он едва не споткнулся о циновку на крыльце — хорошо, что успел ухватиться за перила. А главный Телец — сам эмир, которому он сочинил восхваление. Но выражение «злосчастие» нельзя понимать как единичный случай, оно включает в себя все случаи и происшествия, как это станет ясно из дальнейшего.