Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком
Шрифт:
Вот как должны были бы говорить рыночники!
Что же до меня, то я скажу: понаблюдай теперь за торговцем вразнос, который странствует по странам и морям, по пустыням и горам, подвергая себя и тех, кого он обратил в свою веру, обидам, оскорблениям и поношениям, лишь ради того, чтобы сказать людям, что он знает о них больше, чем они сами. Его спрашивают, как вылечить бельмо на глазу, язву на ноге, грыжу, пораненный палец. Его спрашивают, что делать многодетному бедняку, притесняемому властью, страдающему от голода, не знающему отдохновения, которого люди сторонятся и не хотят нанимать ни на какие работы, потому что убеждены, что бедняк не может хорошо работать. Дети его плачут и корчатся от голода, а жена его, которая, выращивая детей, превратилась из молодой в старуху, жалуется и взывает к милосердию, но никто ее не жалеет. Торговца вразнос спрашивают: можешь ли ты дать приют бездомному страннику? На подобные вопросы торговец отвечает: я пришел к вам не для этого. Я пришел проверить станки, на которых вы изготовляете свои товары, и ваши краски, не такие яркие, как находящиеся в моей суме. Меня не заботит ваш отдых, его могут дать вам только ваши труды. И если бы все ваши станки остановились, потому что они не могут производить товары того же цвета и качества, как те, что я вам показал, и это вызвало бы недовольство и торговцев, и земледельцев, и властей, то при чем тут я?
И этот торговец, пристально
Если этому торговцу скажут: помири такого-то с его женой, ибо после вчерашнего посещения женой твоей прекрасной лавки супруги поссорились, вцепились друг другу в волосы, и жена пригрозила мужу превратить его жизнь в ад или пожаловаться на него одному из великих ловкачей, либо — другой пример — скажут ему, что такого-то торговца два дня назад посадили в тюрьму, потому что он дал в долг одному эмиру и пытался стребовать с него долг через суд, а судья разорил его и приказал посадить на осла задом наперед и провезти по рынкам, либо — еще один пример — скажут ему, что такой-то заболел и слег из-за того, что поспорил со слугой эмира, а эмир приказал бить его палками по ногам и деревянными сандалиями по затылку, и теперь он не может пошевелиться, ноги его распухли и затылок изранен. На все это торговец только и скажет, что пока рынок и его шейх благополучны, то и весь мир в порядке: дела идут, ноги двигаются, животы наполнены, зубы пережевывают, желудки переваривают, руки хватают все, что могут, все радуются, добро копится, власти уважаемы, Провидение хранит, жертвовательницы приходят толпами, дары сыплются со всех сторон, надежды сбываются, благополучие обеспечено. На рынок! На рынок! Он залог успеха и гарант прав. Все в сундук! Все в сундук! Это приятней бокала вина поутру и нескольких — вечером.
Со временем этот сундук наполняется золотом и драгоценными камнями, а затем опорожняется вследствие расходов на взаимные распри, глупые выдумки и пустопорожние исследования. Как нам стало известно, один из рыночных ловкачей за шесть лет потратил на исследования и обсуждения формы головного убора, надеваемого при таких-то и таких обстоятельствах, десять тысяч дирхемов.
А поводом для этих исследований послужило то, что однажды он взглянул на себя в зеркало и увидел — а он когда-то изучал азы геометрии и астрономии, — что голова у него круглая, как арбуз. Ему захотелось иметь такой же круглый головной убор, поскольку принято было считать, что круглое идет к круглому. Как-то он встретил своего коллегу с другого рынка, более солидного и более ученого, чем он. Тот посмеялся над ним и спросил: «Кто это тебя надоумил надеть круглую шапку на твою длинную голову?» Первый ответил: «Ты ошибаешься, моя голова круглее твоей, это подтвердил мне шейх рынка». Коллега возразил: «Да нет же, она длинная, как бы ты ни старался ее изменить. А я вижу лучше и сужу вернее, чем твой шейх». Первый сказал: «Самомнение тебя ослепило, и не тебе судить о других». Второй воскликнул: «Это ты свихнулся и ослеп, по слабости ума не принимаешь разумных советов, а сам не можешь отличить круглое от длинного и глотающего от проглоченного». Они долго спорили и препирались. А потом стали хватать один другого за грудки, за волосы, рвать одежду и всячески поносить бывшего друга, превратившегося во врага. Они кричали, призывали на помощь и в конце концов пожаловались правителю. Правитель, поняв, что имеет дело с двумя одержимыми, решил вместо заточения наказать их большим штрафом. С тем они и разошлись. После чего первый стал носить странный головной убор — наполовину круглый, наполовину длинный, так что форму его мог бы определить лишь очень искушенный знаток. Он вернулся в свою лавку с видом победителя, взявшего в плен командующего вражеским войском, или как петух, одержавший верх в бою с соперником. И первое, что он сделал, приказал всем, носящим шляпы, встречать его приветствиями, а не насмешками. Все вышли с шумом и говорили друг другу: «Сегодня праздник шляпы, праздник трескотни. О, приспособленец! О, приспособленец!». Слуги правителя смотрели на эту толпу и думали, что это бунтовщики, вышедшие из повиновения, нарушители порядка. Они набросились на людей и пустили в ход оружие [...]{118} чтобы преподать хороший урок всем остальным. Торговец со своей шляпой бежал и обрек своих сторонников на стыд и позор, поскольку мужчины кое-чего лишились, а женщинам кое-что добавилось. Однако все случившееся нисколько не взволновало высокоуважаемого шейха рынка, и он продолжал, борясь ночью с бессонницей, курить опиум, а чтобы не слышать крики взывающих о помощи, затыкал уши клочками бумаги, вырванными из реестра цен. Впрочем, он спит и сегодня, в тот день, когда я описываю это происшествие. А если проснется, то читатель сможет отметить этот факт — я специально оставляю для этого место в конце раздела.
Каменная глыба докатилась до самого дна пропасти, слава Пребывающему вечно.
2
ПРИВЕТСТВИЯ И РАЗГОВОРЫ
С добрым утром, ал-Фарйак! Как поживаешь? Как тебе Александрия? Отличил ли ты местных женщин от мужчин? Ведь в твоей стране женщины не носят чадры. Понравились ли тебе местная еда, напитки, костюмы, воздух, вода, дома и отношение здешних жителей к иностранцам? Прошло ли головокружение? По-прежнему ли ты проклинаешь путешествия?
Ответил ал-Фарйак: Замечательно, что город находится на берегу моря. Еще лучше, что в нем много иностранцев, и ты видишь на головах прохожих и островерхие колпаки, и тарбуши, и береты, и тюрбаны, и капюшоны, и чалмы, и покрывала, и европейские шляпы, и [...]{119}
Некоторые носят широкие и длинные шаровары, подметающие землю, другие ходят без шаровар, и зад их виден, когда они утираются подолом рубахи. Есть носящие короткие штаны или передник. Некоторые ездят на ослах и мулах, другие на лошадях и верблюдах. Верблюдов множество, и они теснят людей. Пешеходам ничего не остается, как молиться и твердить: «Господи, помоги», «Господи, спаси», «Господи, будь милостив», «На Аллаха уповаю», «Защити, Аллах». Что же до женской чадры, то хотя она и скрывает красоту красавиц, зато оберегает глаза от созерцания безобразия остальных, и в этом, пожалуй, ее главная заслуга. Потому что красавица, выпархивающая из клетки, летает по рынкам, не слишком заботясь о том, чтобы скрывать от посторонних взглядов свою красоту, и слышит вокруг себя: «Что за прекрасное творение Создателя!», «Благодарение Аллаху!», «Аллах, Аллах!». Так что она возвращается домой уверенной в том, что весь город в нее влюблен, и ожидает получения подарков, стихов и песен. А заслышав голос уличного певца, прислушивается к его песне, и ей кажется, что она слышит в ней свое имя. Когда
на следующее утро она вновь отправляется на рынок и видит, что люди спокойно занимаются своими делами, это ее очень удивляет и заставляет еще больше приоткрывать свои красоты и прелести и привлекать к себе внимание жестами, знаками, взглядами, подмигиваниями, [...]{120} прыжками, скачками и другими заученными телодвижениями. И она еще больше жаждет подарков.Я, — сказал ал-Фарйак, — сочинил тут два бейта про чадру. Думаю, что до меня еще никто не сочинял подобных:
Не думай по наивности, чтобы чадра мешала женщинам любить.
Ведь кораблю под парусами по ветру легче плыть.
Что же касается мужчин, то турки властвуют над арабами и презирают их. Арабу не дозволено даже глядеть в лицо турку, как не дозволено глядеть на чужих жен. Если изредка случается арабу идти рядом с турком, он строго следует установленным правилам: идет слева от турка с видом скромным, покорным, униженным, раболепным, съежившись, опустив голову, держась позади [...]{121} Если турок чихнет, араб должен ему сказать «Помилуй тебя Аллах». Если откашляется — «Да убережет тебя Аллах», если высморкается — «Храни тебя Аллах», если споткнется, араб из уважения тоже спотыкается и говорит: «Сохрани Аллах тебя, а не нас». Я слышал, что турки собрали здесь свой совет и, посовещавшись, решили, что ездить удобнее всего на спинах арабов. До этого они опробовали конские седла, верблюжьи седла, верблюжьи сумы и горбы, всякие носилки и паланкины [...]{122} и нашли, что они им не годятся. А однажды я видел турка, ведущего на поводу целую толпу арабов, и все они приплясывали под его команду. Не знаю, в чем причина такого высокомерия здешних турок по отношению к арабам, ведь Пророк (да благословит его Аллах и помилует) был арабом, и Коран был ниспослан на арабском языке, и праведные халифы, имамы и улемы все были арабами. Думаю, что большинству турок это неизвестно, и они полагают, что Пророк (да благословит его Аллах и помилует) говорил по-турецки: шу ялих, ру ялих, или бакалим кабалим{123}, или:
Не допускай скабрезных, грубых шуток, не причиняй
страданий, заботься о других.
Не радуйся своим богатствам и не считай доходы и расходы!
Без дела не болтай, веди себя как знающий, разумный человек!
Ты до сих пор был жалким бедолагой, невежественным
существом — разбей его в себе и уничтожь!
Займись же делом, пусть Аллах тебе примером будет,
и человеком становись{124}.
Нет, клянусь Аллахом, не на таком языке говорил Пророк, его сподвижники и праведные халифы (да будет доволен ими всеми Аллах до самого Судного дня). Аминь и еще раз аминь.
Вода в Александрии очень вкусна и целебна, но только если брать ее у самого источника. Дальше же по течению ее загрязняют все водящиеся на земле животные и летающие по небу птицы. И даже морские рыбы, если их прихватит понос, приплывают облегчиться к источнику. Питаются жители Александрии бобами, чечевицей, турецким горохом, луговым горошком, рожью, пшеницей, фасолью, плодами рожкового дерева, викой, люпином, щавелем, смоквами, айвой, кизилом, другими плодами и всем прочим, чем можно набить брюхо. Потому что александрийцы не переносят пустоты в желудке. А женщины, как мне говорили, даже готовят пасту из скарабеев и едят ее каждый день, чтобы потолстеть и добавить себе складок на живот.
Самый зловредный из всех, кого я встретил в Александрии, это человек с утробным голосом, который приехал сюда из Южной Аравии, познакомился с местными христианами, стал посещать их дома и вести с ними беседы. А обнаружив, что ни у кого из них в доме нет ни одной книги, объявил себя ученым, знатоком глаголов и причастий, а также буквенного счета{125}. Набрал себе книг — без начала, без конца, рваных, со стершимся текстом, и когда кто-либо задавал ему вопрос, открывал одну из книг, листал ее и потом изрекал: «Это такой вопрос, по которому мнения ученых расходятся. Один наш шейх из химйаритских земель{126} считает так-то, другой — из аш-Шама — вот так. Когда они придут к согласию, непременно меня известят».
А однажды, — продолжал ал-Фарйак, — некто спросил его о времени. Он ответил: «Час и пять минут. От слова са‘а (час) происходят слова са‘и (посыльный) и ‘иса (Иисус). Почему посыльный? Потому что его работа целиком зависит от времени — все действия и передвижения ограничены определенным временем». Он огляделся вокруг в поисках подходящих примеров, увидел в руках одного из присутствовавших кувшин и сказал: «Как количество воды в этом кувшине ограничено его размерами». Увидел в руках у другого корзинку и добавил: «Так же, как и количество еды в этой корзинке. А почему Иисус? Потому что он — как час вмещает в себя минуты — вместил в себя все знания и науки. Упомянутые мною пять минут означают четыре плюс один или три плюс два, можно посчитать и в обратном порядке, но обязательно должно быть добавлено «минут» — это слово нельзя опускать в целях экономии времени, хотя на произнесение большего числа слов тратится большее время. «Минуты» это множественное число от слова «минута» (дакика), родственного слову «мука» (дакик) — продукт молотьбы зерна на мельнице, поскольку между этими словами существует подобие и сходство, так как каждое из них означает «результат мелкого дробления»{127}. Существует много слов, обозначающих время: вечер, ночь, утро, дополуденное время, полдень, послеполуденное время, эпоха, вечность, отрезок времени, сезон, период. Что касается шести первых, то они имеют очерченные границы (фарк), а другие не имеют». Тут один из важных господ возразил ему: «Твои слова смутили меня, учитель. И у моей рабыни и у ее госпожи, у них у обеих есть очерченный пробор (фарк)»{128}. Шейх рассмеялся над его глупостью и сказал: «Я говорю о времени, а не о месте». Другой присутствующий спросил: «А где же находится мечеть ан-Ну‘умы{129}, о которой ты сказал, что в ней имеется мука?» Шейх снова рассмеялся и сказал: «Знай, что слово «собирающий», мы, ученые, называем действительным причастием, которое означает выполняющего определенное действие, неважно какое. (Но я уже давно намеревался поспорить с ними по этому вопросу, потому что тот, кто умирает или спит, например, ведь неверно говорить о них, что они суть «выполняющий смерть» или «выполняющий сон».) Я использую слово «собирающий» в соответствии с принятой у нас нормой применительно к тому, кто объединяет что-то или кого-то. Поэтому о церкви можно сказать соборная, так как она собирает людей». После этих его слов лица слушателей нахмурились, а один из них пробормотал: «Мне кажется, шейх не истинный христианин{130}. Правы наши епископы, предостерегая людей от углубления в науки, особенно в логику, о которой упоминает наш шейх. Недаром говорится, что рассуждающий впадает в ересь». И все разошлись недовольные.