Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком

Как-то один священник спросил шейха, от какого слова произошло слово салат (молитва). Тот ответил, что от слова асла (жечь), потому что молящийся своими молитвами сжигает шайтана. Священник возразил, что если шайтан за тысячи лет не сгорел в своем прибежище — аду, то как его сожгут молитвы верующих? Шейх стал листать свои книги в поисках ответа и нашел изречение одного ученого монаха: «Сгорание может быть двух видов: сгорание материальное, то есть в огне, и сгорание духовное — в пламени чистой любви». Остановился, вздохнул и продолжил: «Этот монах ошибся. Тут надо сказать „в пламени любви к невинной девушке“»{131}. Священник воскликнул: «Ты сам ошибаешься и не знаешь вещей, которые у нас известны уличным мальчишкам», — и ушел от него в негодовании.

Продолжал ал-Фарйак: Ты спрашиваешь о достоинствах жителей этого города. Так вот, во времена их отцов они были очень благородными и великодушными. Но когда столкнулись с миром торговли и смешались с носящими шляпы, то переняли от них бережливость, скупость, скаредность и алчность и даже превзошли своих учителей. В любом собрании только и разговоров, что о купле и продаже. Один, например, рассказывает: «Сегодня утром первым моим покупателем был солдат из турок. Я счел это дурным предзнаменованием, ведь известно, что солдат берет товар в долг и никогда долг не возвращает, или возвращает только половину, если соизволит. Я сказал ему: У меня нет того, что тебе нужно, эфенди. Я назвал его эфенди, чтобы задобрить его. А он вошел в лавку, разбросал весь товар, забрал все, что ему было нужно и не нужно, и ушел, обругав меня». Другой рассказывает: «У меня тоже случилась неприятность с одной турчанкой. Она пришла рано утром, вся увешанная драгоценностями, обратилась ко мне с улыбкой и спросила, есть ли у тебя, господин, узорчатый шелк. Я обрадовался и ответил, есть. Она велела показать товар, я показал. Она ударила меня ладошкой и воскликнула: «Разве это годится такой, как я? Покажи что-нибудь другое». Я показал, ей понравилось, она взяла его и сказала: «Пошли со мной кого-нибудь, я отдам ему деньги». Я послал с ней моего молодого приказчика, они дошли до большого дома, и она скрылась за дверью, приказав привратнику хорошенько всыпать парню. Привратнику, хоть он и был турок, стало жаль безусого мальчишку, но он не мог ослушаться своей госпожи и больно побил его». Так эти торговцы и проводят время: днем — терпя унижения, а вечером — вспоминая их. Думаю, торговец рад уже тому, что он продает и покупает, хотя и не имеет от этого никакой прибыли.

Теперь я расскажу о том, что происходило со мной по прибытии в Александрию. Я поселился у торговца вразнос, друга моего первого знакомца и занял комнату рядом с его комнатой. Каждую ночь я слышал, как он избивает свою жену, и та жалобно плачет, стонет и кричит. Это возмущало меня так, что хотелось избить его самого. Я часто готов был уже вскочить с постели, но боялся, что со мной случится то же, что случилось с тем иностранным врачом, который жил рядом с семейством коптов. Однажды ночью он услышал крик соседки и подумал, что ее укусил скорпион — в Египте, в домах водится много скорпионов. Он схватил пузырек с лекарством и побежал к соседям. А когда открыл дверь, увидел, что муж лежит на своей жене и забавляется с ней, как принято у этих людей, с помощью пальца. Врач удивился, выронил пузырек с лекарством и тот разбился вдребезги.

У моего торговца была белая кожа, маленькие, круглые синие глаза, тонкий, слегка кривоватый нос и толстые губы. Я описываю его так подробно, потому что он похож на всех других торговцев вразнос. На крыше своего дома он соорудил маленькую пирамиду из пустых бутылок из-под вина. А крыша его возвышалась над крышами всех других соседей. Однажды ему пришло в голову поручить мне сочинить проповедь во славу торговли вразнос и прочитать ее в маленькой молельне, которую он арендовал. Когда я показал ему написанную мною проповедь, он понес ее шейху с утробным голосом, и тот спросил, что он хочет делать с этой головоломкой. Торговец ответил, что написавший проповедь должен прочесть ее людям, и спросил, нравится ли она ему. «Проповедь хороша, — заявил шейх, — единственный ее недостаток тот, что кроме меня и автора никто ее не поймет. Мы с тобой ее уже прочитали, и этого достаточно. Откажись от своей затеи».

Случилось мне однажды выйти прекрасным летним вечером прогуляться. В руке я держал тетрадь с реестрами цен, а голова моя была полна мыслями о разлуке с родными и любимыми и воспоминаниями о родине, которую мне пришлось покинуть безо всякой другой причины кроме пустопорожнего спора между рыночными торговцами и торговцами вразнос. Долгая прогулка привела меня на окраину города. Следом за мной шел человек. Увидев в моих руках тетрадь с реестрами, он замыслил против меня недоброе. Подошел ко мне, заговорил и, увлекая разговором, сворачивая то налево, то направо, завел меня в пустынное место и оставил там, сказав, что здесь я должен приносить пользу. Когда я попытался вернуться домой, передо мной вдруг возникла огромная свора собак и с лаем окружила меня. Я угрожал им тетрадью, а собаки нападали на меня, словно рыночники на бродячего торговца, хватали за полы, вырывали тетрадь, кусали тело — некоторые до крови. С большим трудом я вырвался из их когтей — в изорванной одежде, с израненным телом. Тетрадь тоже была разодрана в клочья. Когда я вернулся домой и мой торговец увидел меня в этом состоянии, он не соизволил даже спросить, что же со мной случилось, вероятно, был слишком занят своими торговыми делами. А узнав, что я вернулся без тетради, решил, что я кому-нибудь ее отдал, очень этому обрадовался и вознамерился использовать меня в своей торговле. Но счел нужным посоветоваться со своим другом и написал ему письмо. Друг не одобрил его намерения и ответил, что меня следует обязательно отослать на остров, как это было решено ранее. Благодаря этому ответу мой гостеприимный хозяин отказался от своих планов. И вот я снова ожидаю корабля.

3

ОТЪЕЗД АЛ-ФАРЙАКА ИЗ АЛЕКСАНДРИИ

Беда нашего друга заключалась в том, что ко времени его поездки на этот остров европейцам еще не были известны свойства пара, и путешествие по морю полностью зависело от ветра, а ветер хотел — дул, хотел — не дул. Как сказал ас-Сахиб ибн ‘Аббад{132}:

Ты не сможешь совладать с ветром,

Если ты не Сулайман ибн Да’уд{133}.

Поэтому ал-Фарйак сел на парусное судно и использовал время плавания для заучивания некоторых выражений корабельщиков, первым долгом приветствий, а также того, что говорится за столом при распитии вина, как-то: «За твое здоровье!». Но на языке корабельщиков слово «здоровье» звучало очень похоже на слово «ад»{134}, и он произносил: «За твой ад!». Они смеялись над ним, а он про себя ругал их и думал: Прокляни Господи этих мужланов, они живут в нашей стране годами и не могут выучить нашего языка, путают слова и звуки, но мы же не смеемся над ними. Мне рассказывали, как один священник, проживший у нас несколько лет, вздумал прочесть проповедь прихожанам, взобрался на кафедру, долго на ней топтался, дрожа от волнения, но только и смог произнести: «О льюди, фремя уше ушло, но я фыступлю перед фами ф следующее фоскресенье, если Богу будет угодно». После чего отправился к своему хорошему знакомому, человеку образованному и сведущему, и попросил его написать ему проповедь. Он хотел заучить ее наизусть или зачитать по вызубренному тексту. В церкви набилось полно народу, он поднялся на кафедру и произнес: «Бисм ил-лахи ар-рагман»{135}, спохватился, что допустил ошибку, и, что знакомый его написал проповедь на свой лад, и сказал: «Нет, нет, так коворят музульмане, а кристиане коворят „Во имя Отца и Сына и Святоко дуга“». И продолжал, нещадно коверкая наш язык: «Дети мои, благословенные, собравшиеся здесь выслушать мою проповедь и принять мои советы и наставления. Если вы пришли сюда с сердцами, привязанными к мирским радостям, скажите мне об этом, и я не стану вас смущать долгими упреками. Но сегодня мне представился случай напомнить женщинам и мужчинам о Том, Кто не избавит их от упреков, и о неизбежности Судного дня, от которого не спасут ни богатство, ни друзья, ни вопросы, ни ответы. Знайте же — да смилостивится над вами Господь, — что земная жизнь преходяща, радости ее суетны, обстоятельства ее изменчивы, приятности ее обманчивы. Будьте бдительны, не поддавайтесь соблазнам удовольствий и мнимого счастья, отводите от них свой взгляд, не привязывайте к ним колышки своих шатров. Загляните в глубину вашего сердца, прежде чем склонить голову на подушку. И пусть молитва будет вашим прибежищем во всех тяготах и тревогах. Жертвуйте на церковь, хотя бы самую малость, и ищите помощи у святых в любых испытаниях, чтобы пережить трудности и несчастья и избежать горестей и страданий. Уважайте ваших священников и епископов, слушайте их и следуйте за ними, выполняйте их советы и наставления — они ведут вас верным путем. Ибо, о, христиане, наша вера истинная, самая надежная, а рынок ее самый прибыльный. Не имейте дела с этими торговцами вразнос, которые проникли к вам недавно и пытаются увести вас с прямого пути, прикидываясь добрыми и заботливыми людьми. Они хищные волки в овечьих шкурах, бродящие по всем странам и клевещущие на нас, бывших друзей и попутчиков. Это они, а не мы, свернули на кривую дорогу. О барахтающиеся в море грехов, выбирайтесь на берег и держитесь от моря подальше, иначе постигнут вас беды и несчастья, и ждет вас суровая кара. Решительно боритесь с соблазнами, искореняйте слабости из ваших душ, чтобы в день Страшного суда избежать возмездия и мук».

Он долго говорил в том же духе, и никто из слушателей не дал ему пощечины. Лишь одна разумная женщина, недавно вышедшая замуж, выслушав последние слова проповеди, гневно воскликнула: «Да не благословит Господь тот день, когда у нас появились эти чужеземцы, они присвоили себе наше добро и наши доходы, они развратили нашу страну и лишили нас возможности пользоваться ее богатствами. Они учат нас скупости, жадности, легкомыслию и бесстыдству. И, клянусь жизнью, только их алчность и скряжничество позволили им завладеть этим огромным богатством. Мы слышали, что чужеземец, садясь за стол со своими детьми, сам ест мясо, а им бросает кости, чтобы они высасывали из них мозги, потому что он жулик и мошенник. Мы слышали также, что их собратья в странах, где они живут, еще хуже и порочнее их. А теперь этот негодяй подстрекает наших мужей на непотребные поступки, чтобы сам он мог творить все, что ему заблагорассудится. Я точно знаю, что эти проповедники говорят одно, а думают совсем другое. Они учат людей благочестию и воздержанию, а сами вожделеют к плотским радостям. Этому проповеднику следует отрезать язык, чтобы он узнал, что такое боль. Иногда человеку бывает больно подстригать свои ногти. Поэтому наши сестры, франкские женщины ухаживают за своими ногтями и гордятся ими, но они все равно отрастают, и их приходится стричь. А каково же отрезать детородные органы?» (Да благослови тебя Господь, женщина! Ты, хотя и новобрачная, нравы неверных критикуешь, как в старину. О если бы все женщины были такими же, и если бы я мог облобызать твои уста!)

А когда священник вышел из церкви, все люди кинулись целовать его руку и благодарить за высказанные им прекрасные и полезные мысли, поскольку в их умах сложилось твердое убеждение, что книги христианской религии должны быть коряво написанными и как можно более истрепанными, потому что сила религии заключается в достижении согласия, как поучает в своем сочинении «Пыль от перетирания глупостей» Атанасиус ат-Тутунджи, митрополит Халебский{136}, лжец, сладкоежка, любитель мирских удовольствий, вероломный, скряга, раздаватель объедков, охотник поживиться за чужой счет, грубиян и злобный ругатель.

Продолжал ал-Фарйак: «Поскольку Господь послал мне испытание в лице десяти подобных же попутчиков, мне пришлось до конца плавания быть с ними вежливым и обходительным».

Я уже рассказывал о жалобах ал-Фарйака на морскую болезнь во время его первого плавания и не стану повторяться. Скажу лишь, что, мучаясь и страдая, он поклялся, что его нога больше никогда не вступит ни на одно морское судно [...]{137}

По прибытии на остров ал-Фарйак провел сорок дней в специально отведенном месте для очищения его дыхания{138}. Там было заведено, что каждый прибывающий из стран Востока и надышавшийся их воздуха, должен, прежде чем попасть в страну, «очиститься» от него в порту. Ал-Фарйак жил там и питался вместе с двумя знатными англичанами из числа пассажиров корабля. Общаться с ними ему было приятно, потому что они объездили много стран Арабского Востока и позаимствовали у их жителей хорошие манеры. Когда срок очищения закончился, пришел торговец вразнос и отвел его в свой дом в городе. Этот торговец потерял жену в тот самый день, когда было решено отправить к нему ал-Фарйака. Он носил траур, жил аскетом и пребывал в печали и унынии. Питался только свининой (не взыщи, Господи, за ее упоминание!) и приказал своему повару научиться хорошо ее готовить. Один день повар готовил голову, на другой — ноги, на третий — печень, на следующий — селезенку, пока не перебирал все части туши, а потом вновь начинал с головы. А ты, читатель, знаешь, что сирийские христиане подражают мусульманам абсолютно во всем, кроме религии, и есть свинину почитают грехом. Когда ал-Фарйак уселся за стол, и повар принес кусок мяса этого отвратительного животного, он подумал, что торговец подшучивает над ним и не стал есть, надеясь насытиться другими блюдами. Но обед на этом и закончился, торговец начал читать благодарственную молитву Всевышнему за то, что Он его напитал. Тут ал-Фарйак подумал, что его хозяин совершил ошибку, его молитва была неуместной — нельзя же благодарить Творца за совершенный недостойный поступок или за съеденную запретную еду.

На следующий день повар принес другой кусок свинины. Торговец его проглотил и снова произнес благодарственную молитву. Ал-Фарйак спросил повара: «Почему наш хозяин благодарит Господа за съеденную свинину?» Тот ответил: «А почему нет? Он считает своим долгом благодарить Господа за все и вся, как это предписано в священных книгах. Он исполнял этот долг, даже переспав со своей женой». Ал-Фарйак спросил: «А за ее смерть он не благодарил Господа?» Повар ответил: «Благодарил, он уверен, что она нынче пребывает в лоне Авраама». «Если бы у меня была жена, — сказал ал-Фарйак, — я бы не хотел, чтобы она оказалась в чьем-то лоне». Засилие свинины все росло и укреплялось, а чрево ал-Фарйака слабело и чахло, поскольку он весь день довольствовался только хлебом и сыром. А потом он услышал, что тесто для хлеба в городе месят ногами, к тому же мужчины, а не женщины. И он стал уменьшать свою порцию, насколько мог, и совсем отощал. Зубы его заржавели от бездействия, а два зуба — по одному с каждой стороны рта — выпали. Впервые в истории голод поступил справедливо — если бы оба зуба выпали с одной стороны, то одна сторона стала бы тяжелее другой, и равновесие тела было бы нарушено.

Что же до самого города, то приезжающего из стран Востока он восхищает и поражает своим величием. А приезжающему из стран Европы кажется маленьким и жалким. Ал-Фарйака в нем более всего удивили две категории жителей: священники и женщины. Священники — своей многочисленностью: рынки и места для гуляний кишели ими, и все они носили треугольные шляпы, не похожие на шляпы рыночников в аш-Шаме, и короткие — до колен — штаны. На ногах — черные чулки. А сами ноги очень толстые, потому что все священники на этом острове откармливают перепелов. Еще они — как и другие уважаемые и достойные люди здесь — имеют привычку брить бороды и усы и носить штаны не только короткие, но и очень узкие, обтягивающие то, что за ними скрыто. Женщины же удивили своими нарядами, не похожими на наряды женщин восточных и европейских стран, а также тем, что у многих из них есть усики и маленькие бородки, которые они не сбривают и не выщипывают. Я слышал, что многие франки питают большую склонность к подобным женщинам. Возможно, это странное обстоятельство дошло до ушей и самих женщин. Да иначе и быть не может, ведь чувства мужчин от женщин не укроются. Красивых среди них очень мало, а их подчинение священникам выше всякой меры. Некоторые женщины предпочитают своего духовника мужу, детям и всем другим родственникам. Она не съест никакого вкусного блюда, не угостив им священника, и приступает к еде только после него.