Шахматы. Чёрная королева

— Т-ш-ш-ш… Не надо. — Замер с последним звуком на губах и все той же ладонью по ее шее, по спине провел, точно прицениваясь. — А, знаешь, я ему даже завидую… — Проронил. — Даже сейчас, теряя что-то родное для себя, он все равно остается в выигрыше, ведь мне больнее. Мне больнее! — Сорвался на откровенный крик и Марту от себя с силой оттолкнул. — Потому что я тоже люблю тебя! Потому что я хотел, чтобы ты была счастлива, чтобы улыбалась, а что получается, что?! Все, что для меня святое изгадил, испакостил, уничтожил! — С гримасой боли на лице замер и ладони к себе повернул, на уровне глаз их выставляя. — Пусть даже моими руками… Почему все так?..

— Я… я не понимаю. Чего ты хочешь, что я тебе сделала?.. — Дрожа от страха, силой выдавливала из себя слова Марта. Саше прямо в глаза смотрела, пытаясь уловить, не пропустить момент, когда в них доля разума мелькнет. Та самая, с которой он просил прощение за случайное прикосновение, та, с которой предостерегал, выдавая какие-то нелепые советы… Но разума не было. И понимания. Все та же пустота. То же безразличие к ней, к ее слезам, к ее мукам.

Спустя минуту, внизу живота появились стойкие тянущие ощущения. Спина заныла, отдаваясь несходящей болью в крестце, под тяжестью тела руки в суставах выворачивались, а босыми ногами никак не получалось поймать равновесие. Она все еще доставала до пола. Самыми кончиками больших пальцев. Только сейчас, пожалуй, и заметила, что сапоги с нее сняли. Стянули и пальто. Там же, на улице, выбросили сумочку. На фоне боли появилась тошнота. Перед глазами пошли разводы. Наверно, так было бы даже лучше — забыться, но Саша эти изменения уловил и плеснул в лицо ледяной воды, заставляя задохнуться от сковавшего в одно мгновение холода. Марта задрожала. Сейчас уже заметно. Тело подбрасывало, зубы застучали, удержать равновесие получалось с трудом и она, то и дело, оступалась, кривясь от яркой болевой вспышки в руках. Тут же цеплялась пальцами за грубую веревку, снова становилась на цыпочки, справляясь со страхом, с осознанием, что вот-вот обещало ускользнуть.

— А ведь ты меня совсем не помнишь… — Проронил Саша, вдоволь наглядевшись на то, как Марта мучается. Правда, помочь и не пытался. Мог, разве что, пристрелить… Как раз в этот момент отложил пистолет в сторону, и Марта простонала в голос.

— Н-нет… — Отчаянно закивала она головой, не понимая, к чему тот ведет. Справилась с дыханием, прищурилась, чтобы улавливать не только силуэт, но и выражение лица, которое пусть и совсем чуть-чуть, но менялось.

— Я, наверно, говорил, что ты совсем не изменилась… — По-доброму улыбнулся он, чем окончательно сбил с толку, заставляя прислушиваться к каждому звуку, улавливать малейшие изменения в интонации. — Ошибался. — Неодобрительно качнул головой. — Раньше ты смелой была, дерзкой, боевой…Что же сейчас?..

— Сейчас мне страшно. Ты меня пугаешь. — Справляясь с дрожью, проронила Марта и зажмурилась от простреливающей по всей спине боли, что давила сверху, расходясь по плечевому поясу, от той, что обволакивала снизу, тянулась от кончиков пальцев, упирающихся в ледяной бетон, покрытый тонким слоем инея.

— Твой любовник кое-что мне задолжал.

— А разве это по-мужски, спрашивать с меня за чужие долги? Ты же знаешь, что я ни в чем перед тобой не виновата. Ты же можешь все изменить. Я прошу тебя. Все, что хочешь, сделаю, только отпусти.

— Что хочу — не сделаешь. — Прошептал он, печально опустив взгляд, тяжело вздохнув. — К сожалению, это не в твоей власти. — Проговорил так, будто, и правда, сожалеет. Уже сожалеет о том, чего еще не совершил и этой безысходностью в голосе заставил Марту зубы сжать и глухо прорычать, выдавливая звук сквозь них. — Ведь нельзя повернуть время вспять. — Тихо пояснил, этому звуку согласно кивая.

— Но можно же поговорить! — Выкрикнула она, оттолкнув от себя панику, закрывшись от страха и боли. — Просто поговорить. — Прошептала, умоляя. — Все совершают ошибки. Все люди совершают ошибки, нельзя же за это убивать! — Крик из груди выпустила, осознавая, что Саша улыбается. Пусто улыбается, закрываясь от того, что видит и что слышит.

— Правда? Ты так считаешь? — Переспросил с надеждой и, лишь дождавшись кивка согласия, голову опустил, смущенно улыбаясь. Играл. Опасно и устрашающе. — И я думаю так же. Нельзя убивать. К сожалению, твой любовник считает иначе, ведь ему все позволено, ведь он богом себя возомнил, вершителем судеб! А все ради чего, ответь мне? Ради чего? — От стены оттолкнувшись, он на середину комнаты вышел, напротив Марты остановился и красивое лицо перекосилось под действием неосознанной злобы, ненависти, разрастающейся ярости.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. — Отрицательно кивнула она головой и скривила губы, пытаясь руками за крюк схватиться, в слепой надежде положение изменить, сместить центр тяжести, дать вывернутым суставам передышку.

— А все ради очередной галочки в отчете. Ради очередной должности, звания. Ради пустой забавы и жажды власти!

— Отпусти меня, пожалуйста, отпусти.

— Ты напрасно тратишь силы, моя хорошая. — Проговорил Саша с грустной улыбкой на губах. У тебя просто нет шансов.

— Ты не имеешь права поступать так со мной! — Сорвалась она на крик, пытаясь подступиться к нему. С разных сторон. Где подкупить, где надавить, но снова и снова натыкалась на глухую стену безразличия и оттого некрасиво выла, в жесте беспомощности, бессилия. — Отпусти! Отпусти! Отпусти! Я прошу тебя… Ты его наказать хочешь, его уязвить, а больно делаешь мне! Ты меня обижаешь!

— Так случилось, Марта. Никто не виноват. Никто кроме тебя самой. Ты выбрала не того и за это придется платить.

— Но я не мо-гу! — Зло процедила она сквозь зубы. — Не могу! Не сейчас! Только не сейчас! Я беременна. — Судорожно прошептала, все в той же слепой надежде его болевую точку найти, но нашла что-то другое. То, что мужчину взбесило, что заставило зло оскалиться.

— А я знаю. — Довольно прошептал Саша и сдавленно рассмеялся. — Я знаю, Марта! Я будто только этого два года и ждал! Потому что так ему будет еще больнее. Потому что только так он поймет, почему нельзя обижать слабых, почему нельзя поступать так, как он поступает! Тебе не нужен ребенок от него. Тебе от него вообще ничего не нужно. Потому что безразличие заразно. Скоро ты станешь такой же, как он сам. Стаешь редкостной с*кой и ничего не останется от милейшей девочки Марты, которая срывала мужские похвалы, завоевывала сердца с одного взгляда, тут же их и разбивала.

— Но этой мой ребенок! Мой! В первую очередь… Ведь у меня больше ничего нет, Саша… — По имени его назвала. Впервые. И что-то увидела в его лице. Какую-то тщательно завуалированную боль, от которой он и сам хотел бы отказаться, да не может.

— Мозгов у тебя нет. Вот и все. Мозгов и головы на плечах. Не тем место думаешь.

— Ты ведь не такой! — Поторопилась заверить Марта, не позволяя ему загнать себя в твердую убежденность в собственных же действиях. — Я точно знаю. Ты… ты… ты добрый. Ты… ты заботливый. Ты смотрел на меня и дышать боялся. А что же сейчас? Что изменилось? Я та же, ты тот же. Что тогда не так?

Попыталась из транса вывести и все смотрела на него, смотрела, пытаясь понять, пытаясь вспомнить. Не изменилась… он все время говорил, что она не изменилась, но ведь просто не мог ее знать прежней. Сколько лет она не жила с отцом? Как давно уехала? Только ведь первый класс окончила, еще и друзьями-то обзавестись не успела… Еще… Смутное воспоминание мелькнуло и пропало. Будто призрак. Неуловимое. Марта напряглась, отгоняя любые другие мысли, но боль была сильнее, она не позволяла уловить нить последовательности событий, не позволяла сосредоточиться. Да и Саша ее слов не оценил. Брезгливо поморщился. В глазах загорелась ярость, на щеках гневный румянец, а сам он весь напрягся, будто взьершился, подбородок задрал вверх, теперь уже себя с ней не ровняя, не позволяя Марте стать с ним в один ряд достойных. Резко двинулся, буквально два шага и уже вплотную стоит. Шею сжал болевым приемом. Твердый как камень кулак к низу живота приткнул и с усилием надавил, со временем напор только увеличивая. Вот тогда-то и поняла, что такое настоящий страх, тогда-то и задохнулась, концентрируясь на том прикосновении, что сейчас жизни ее малыша угрожает и от этого страха зажмурилась до боли в глазах и даже понять не успела, как слова сорвались с губ.