Шахматы. Чёрная королева

— Я вспомнила! — Крикнула, себя оглушая. — Я вспомнила, вспомнила! — Поторопилась заверить, задыхаясь от нахлынувших эмоций. — Я вспомнила… — Прошептала из последних сил, чтобы тут же глотнуть воздуха и продолжить. — Ты Саша. Саша, мальчик из школы. Я тебя вспомнила. Мы учились вместе. — Спешно тараторила, чувствуя, как ударная сила ослабевает, как в напряженное до этого тела неконтролируемо быстро врывается нечеловеческая усталость, как Саша постепенно отступает. — Только ты на сколько-то классов старше. Мы на переменках встречались. Ты всегда один. Всегда. И я одна. Мы разговаривали. Не помню о чем, но всегда, всегда разговаривали и ты мне улыбался. Улыбался и казался по-настоящему счастливым. Ты сам так говорил, что счастлив. Говорил, что у тебя совсем нет друзей, и мне не стоит с тобой возиться, а я все равно приходила, потому что ты мне нравился. По-человечески нравился. Ты был хорошим, не таким, как остальные. И улыбался… — В упадке сил расплакалась и на какое-то время на крюке обвисла. — Не трогай меня, пожалуйста, отпусти. — Вдох, выдох и горячие слезы скатились по щекам. — Я никому ничего не скажу. Я уйду от Вадима. Уйду. Он мне не нужен. Я очень хочу ребенка. Я очень хочу этого ребенка, я боюсь оставаться одна. — Монотонно запричитала, зная, что все вернется. И его агрессия, и его уверенность в собственной правоте. — Я клянусь тебе, что уйду от него…Только отпусти!

— Дело ведь не в тебе, Марта. — Отрицательно покачал головой Саша. — И я тебе не верю.

— Но ведь все не может быть так! Не может! Ты не такой! Ты — не такой! — Принялась кричать в истерике, пока не получила оглушительную пощечину. Такой силы, что шею свернуло от удара. Тогда губу закусила и тихо заплакала. Просто заплакала, не желая признать того, что этот вечер уже не изменить.

— Ты замечательная, Марта. Наверно, даже самая лучшая. Я и мечтать не смел о тебе, а он взял и все испортил. Твою жизнь, мою. Я бы сам уничтожил любого, кто тебе больно сделает, а судьба, видишь, как распорядилась нами? Нечестно. — Безэмоционально бормотал он и что-то искал в карманах одежды. Едва слышно похлопывал по нагрудным карманам куртки, по карманам брюк, пиджака. — Я всегда на тебя ровнялся. Так странно, да? Тебя девчонкой семилетней помню, а все равно идеалом стала. Идеалом во всем. Ты честно поступала. Так, как чувствуешь. И на чужое мнение тебе было наплевать. Не все на это способны. Особенно дети, ведь они так падки на чужие эмоции. Дети всегда более жестоки, чем взрослые, потому что они не умеют анализировать, сопоставлять, они лишь преумножают волну агрессии, если она уже есть. Я всегда был другим. И ты была отлична от всех. Этим и завлекала. Я очень часто вспоминаю нашу первую встречу. Первое сентября. Ты с огромными белыми бантами. Ни у кого таких не было. Хорошенькая такая, как куколка. Смотрела на мир своими невероятно зелеными глазами и тем самым просто кричала о то, что жизнь не бессмысленна. Если есть такие люди, как ты, то и жизнь имеет смысл. Моя сестра… — Все же нашел то, что искал, извлек из кармана твердую обложку, а из нее достал фотографию. Маленькую, черно-белую карточку с улыбчивой девчушкой. Марте показал и что-то объяснить торопился. — Мне всегда казалось, что она на тебя похожа. Она была такая же добрая. А еще, я очень хотел, чтобы у нее все было хорошо, а потом просто о том, чтобы у нее все было. От всего ее оберегал, от всего. Недоедал, ей свой кусок хлеба отдавал. Она была такой худенькой… ты в школу пошла, а сестренке было только три.

Руки Саши, что фотокарточку удерживали, дрожали, а сам он как-то рассеяно улыбался. На Марту посматривал лишь вскользь, мимолетно, ведь глаз не мог оторвать от изображения сестры. А она слушала. Слушала и все запоминала. Пыталась прогнать липкий ком из пересохшего горла, уже очевидно замедлено моргала. Но удерживала сознание, не позволяя себе и на мгновение отвлечься.

— Помнишь, тот случай, с кроссовками? — Смущенно улыбнулся, обнажая ровные белые зубы, ностальгически вздохнул и голову запрокинул, закрывая глаза. — Мы были бедными. Хотя, наверно, бедные — не то слова. Нищенствовали. Так будет вернее. Мать по соседям собирала одежду, обувь, я долго носил вещи, которые были уже явно малы, но если отпороть закладку, то вроде ничего, жить можно. Именно потому меня все и гнобили. Не принимали в число «своих», в команду равных. В общем-то, мы так и познакомились, помнишь?

— Нет. — Попыталась сказать Марта. Губы разлепила, языком ворочала, а звука не получилось.

Саша, будто и не заметив этого, вздыхая, улыбнулся.

— Кто-то из лидеров класса меня как обычно зацепил после уроков, желая посмеяться. Ему не понравились мои протоптанные сзади и разъехавшиеся спереди старенькие кеды. Тому и в голову прийти не могло, будто это оттого, что ношу я их уже третий год и ноги просто не вмещаются, прорывая все новые и новые наложенные швы. Меня толкнули раз, другой. Потом сильнее, так, чтобы наверняка упал. Пнули портфель, намерено отшвыривая его в грязную лужу после очередного осеннего дождя. А ты сидела в стороне и ждала водителя. Тебя всегда из школы забирал водитель. Так было и в тот день. Ты сидела и думала о своем. Наивные детские мечты… А потом нас заметила и, не раздумывая, бросилась в бой, защищая, как правильно оценила, слабого. Билась и толкалась, закрывая глаза от остроты ощущений. Помогла мне встать, белоснежным носовым платком пыталась оттереть грязь с портфеля, воду, которая просочилась внутрь и замочила тетради. А наутро на пороге своей квартиры я нашел коробку с новенькими кроссовками. Импортные. Дорогие. Тогда-то мы и подружились. Я ведь диким был, никого к себе не подпускал по понятным причинам, ведь сблизиться со мной обычно хотели, чтобы унизить еще больше, а тебе поверил. Не могло быть иначе. Не помнишь? — Глянул с неподдельным интересом.

— Нет. — Так же беззвучно повторила Марта и он кивнул. Просто кивнул.

— Так вот, моя сестра… Я очень ее любил. Я о ней заботился, я ее оберегал, я желал ей лучшей жизни и наверно даже в чем-то преуспел.

— Отпусти меня. Отпусти. Вадим ведь тебя из-под земли достанет. Сестру-то хоть пожалей. Как она без тебя?..

— Плохо. Без меня плохо, милая. — Подошел Саша и костяшками пальцев по ее щеке провел, набежавшие слезы стирая. — Без меня ей страшно, одиноко. Без меня ее никто не защитит и твой любовник это знал, Марта.

Саша за подбородок ее придержал, заставляя прямо в глаза смотреть.

— Твой любовник это знал. — Повторил тверже, со значением, выдержал долгую паузу. — Два года назад я влез в одну неприятную компанию. На самом деле, выбора особого у меня и не было. Просто очередной виток жизни, который нужно перетерпеть. Так случается. И вот однажды мы перешли дорогу твоему Вадиму. Не буду углубляться, события прошлых лет особого веса и значения не имеют. Просто некрасиво получилось. Его задело. А он ведь при должности, при погонах, власть имеет. Вот этой властью и воспользовался, чтобы отдать криминальный должок. Он очень хотел меня найти. Очень! — Выразительно повторил и сверкнул глазами. — Здесь уже не только его интересы, здесь его честь ментовская на кону стояла. Очень уж ловко я обвел его вокруг пальца. А нет другого такого действенного способа обидчика наказать, как надавить на его слабое место. Тысячи лет нет, и по сей день не придумали. А слабое место у меня одно, только в одном уязвим: в своей любви к сестре. Здесь и придумывать ничего не нужно было, все давно придумано. Вот он и воспользовался случаем. А сестра у меня, знаешь, какая красавица была… м-м! Загляденье. Волосы светлые, длинные, глаза голубые, как небо. Светленькая, как в наружности, так и в мыслях. Ей было четырнадцать. Она из школы возвращалась, когда группа оперативников к подъезду подъехала и ее в участок забрала. А по всем шестеркам, он перекличку пустил — послание для меня. Дал двадцать четыре часа, чтобы появился, а иначе она за меня ответит. А я не пришел! — Прорычал с болью, со скрипом в голосе. — Я не знал. — Истерически рассмеялся. — Меня не было в городе! — Вроде на Марту смотрел, а сам весь там был, в том времени, в тех событиях.

Саша крепко зажмурился, отрицательно головой качая, что-то для самого себя пояснить пытался.

— Я не пришел… Отведенные нам с ней сутки закончились очень быстро. А потом еще сутки. Только теперь она провела их в камере. В одной камере со сворой отморозков. Маленькая девочка, Марта!

Саша с силой тряханул ее, приводя в сознание, в чувства, желая добиться каких-то эмоций, услышать ответ, вопрос, да что угодно! Но Марта молчала и это взбесило. Он глаза открыл, а в них ничего живого. И бесконечный ужас, который до сих пор внутри сидит, бесконечный приговор себе самому и любому, кто причастен!

— Они сутки напролет трахали ее, на куски рвали! Грязные, потные, вонючие издевались над моей девочкой! Бездомные, бухие, которых задержали на улице, мелкие хулиганы и прочее отребье. На ней места живого не осталось! Все отбили, всю уничтожили! Сломали морально…

На месте развернувшись, Саша замер, ладонями глаза закрывая. Марте показалось, что плакал. Возможно, так и было, но когда он посмотрел на нее, от этого отчаяния и следа не осталось. Зверь в человеческом обличии.

— Он хороший мент, но найдет тебя ровно через сутки Марта. Об этом я позаботился. Что? Неужто больше не попросишься, чтобы отпустил? — Нахмурился, глядя в упор.

— А ты отпустишь?..

— Нет.

— А я все равно попрошу. Отпусти меня.

— Нет, Марта! Нет! Ты слышишь меня? Не отпущу, права не имею! Сам себя возненавижу, если сделаю это!

— А если не сделаешь, думаешь, станет легче? От понимания того, что ты такой же, как и он? Думаешь, станет легче?

— А я такой же, как и он. Уже такой. В один момент стал, когда девочку свою увидел. Темно-синяя, практически черная кожа. А на ней разрывы, порезы, засохшая кровь. Абсолютно голую они ее бросили под нашим подъездом. И ее волосы… ее светлые волосы окрасились в отвратительный коричневый цвет. Я даже не сразу понял, что это кровь засохшая! Я не сразу понял, что это она! Живой труп, не иначе! И глаза, они были пустыми. Не было больше моей Настюшки. Сплошной сгусток боли, страха, ненависти. Она совсем не разговаривала. Ни на кого не смотрела, не концентрировала взгляд. Врачи боялись, что сошла с ума и, знаешь, потом я вдруг подумал, что так было бы даже лучше.

Прикинул и посмотрел так, будто мнения у Марты спрашивал, но слышать ответа не хотел. Обвел непослушным языком пересохшие губы.

— Ее выписали через два месяца. Я домой ее забрал, казалось, что там девочке станет лучше. В знакомой обстановке, со мной рядом. Знаешь, а ведь она меня ни в чем не винила. Ни в чем. А мне так страшно за нее было, за то, что она с собой что-нибудь сделает, что ни о какой мести тогда и не думал. Только бы выкарабкалась. А еще через месяц, на плановом посещении у врача, Настюшке сказали, что она беременна. Она вышла тогда из кабинета и справку мне в руки толкнула. Не плакала и не кричала. Просто замкнулась в своем мирке и не желала из него выходить. А на следующую ночь повесилась. Точно в таком же подвале. Ну, может, чуть ниже. Марта, а ты знаешь, в каком состоянии должен быть человек, чтобы повесится в помещении с таким низким потолком?

— Нет. — Ответила, потому что четко поняла: он этого ждет. Дрожь ощутимой вибрацией прошлась по телу, незримой тенью скользя за его хищным взглядом.

— А хочешь узнать? — Повернулся в сторону забитого досками окошка, а возле него петля. Под самым потолком.

— Нет. — Всхлипнула и закрыла глаза, испугавшись того, что в глазах Саши отразилось, того, что в них зарождалось.

— Там, за этой дверью, стоят восемь человек, Марта. — В полной тишине прозвенел его голос. — Восемь человек ждут, пока их приласкает сладкая девочка нашего майора. Единственное, что я хочу тебе пожелать, так, это чтобы ты сошла с ума раньше, чем они с тобой закончат. Потому что твой любовник перешел дорогу не мне одному. Каждому из восьми есть, что ему передать. Думаю, они не ограничатся посланием, что отпечатают на твоем теле. — Прохрипел, склонившись над ее ухом, и сам задрожал, впитывая ее страх, предвкушая жажду наживы.